Из жизни Багрова - Леонид Зорин

Плоский лик Тимофея Тана стал неподвижен, но в быстром взгляде Владимир Сергеевич прочел враждебность.

— Я тут вам сказал комплимент, — отчеканил Тан, глядя в сторону, — про то, что с вами приятно беседовать. Как выяснилось, это не так. Беседовать с вами — небезопасно.

И добавил после короткой паузы:

— Я безобразно разговорился. По-видимому, перемолчал.

На улице Владимир Сергеевич задрал воротник. Окаянный ветер льдистою пылью дохнул в лицо. Надо было выпить побольше — трезвенники себя наказывают.

— Темен смертный, чего в нем нет, — пробормотал он с глухим раздражением.

Вот и метро, поскорей в толчею. Локти, бока, чье-то дыхание. Стужа медленно отпускает. Поток выносит его к эскалатору. Ступенька заботливо подставляет свою гуттаперчевую спину, тащит по тесному руслу вниз.

— Путь в долину, — шепнул Владимир Сергеевич.

ВЕТЕРАНЫ

Сидели, обнявшись, на дачной платформе, ждали электричку в столицу. Хмелея от одури летнего полдня, время от времени целовались. Платформа была совсем пуста, только на соседней скамейке дремал низкорослый паренек.

Она была в белом сарафане, он — в белой сорочке и белых брюках.

— Мы с тобой одного цвета, — сказала она.

— И одной крови, — добавил он, целуя ее в голое солнечное плечо.

— Слушай, не заводи меня, — сказала она. — Будь человеком.

Он еле слышно пробормотал:

— Скорей бы уж добраться до крыши.

— Никто, кроме нас, не едет в Москву, — вздохнула она. — Даже обидно.

— Еще бы. Ехать в такое пекло! Нет дураков.

— Так мы дураки?

— У нас проблемы жизнеустройства. Тут уж ничего не поделаешь.

— Лобзаешь меня, а парень смотрит.

— Пусть смотрит. Он молодой — поймет. Все-таки мы молодожены.

— Какие уж мы молодожены, — сказала она. — Сегодня у нас десятый день законного брака.

— А в самом деле — десятый день! Не молодожены, а ветераны. Ветераны семейного фронта.

Она кивнула:

— Страшно подумать. Рукой подать до серебряной свадьбы. Ну вот, ты опять меня заводишь.

— Я нехороший. Разве я спорю?

— Два дня шокировал мою мать, теперь — ни в чем не повинного юношу. Она еще радовалась, бедняжка, — зять у нее из хорошей семьи.

— По-моему, за эти два дня я ее покорил окончательно.

— Само собой, покорил, покорил… Ну потерпи, раз уж ты ветеран… Совсем как я — терпеть не умеешь…

— Так не умеешь?

— Ох, кажется — нет. Но мне простительно… Наша соседка знаешь как о себе говорит: я женщина сырая, подверженная… А ты мужчина и покоритель. Мужчина рожден, чтобы терпеть.

— Чисто славянская философия. Где эта чертова электричка?

Парень на соседней скамье медленно потянулся и поднялся. Когда он встал, то оказался совсем коротышкой — похож на подростка. Только лицо было взрослым, опытным. Одной рукой он держал сигарету, другую словно стерег в кармане.

— Здравствуйте. — Он подошел к скамейке, где обнимались молодожены. — Хотел сказать, и я — ветеран.

— Хорошее дело, — одобрил муж.

— Я — ветеран горячих точек, — сказал паренек и сладко зевнул. — Ждем электричку? Уже идет.

Все яростней, все неудержимей, все ближе стала греметь земля. И вдруг из-за поворота, выгнувшись и сразу же распрямившись, явилось зеленое долгое тело поезда.

— Ну наконец. Дождались экспресса! — воскликнула молодая жена.

— А он не ваш, — сказал паренек.

Он что-то добавил, но стук и грохот уже поглотили слова и звуки.

Поезд замер. Он был почти пустым. Ветеран прошел в головной вагон, сел у окна, против движения, с интересом разглядывая платформу. Электричка вздрогнула, задышала и через силу сдвинулась с места, быстро наращивая скорость.

Молодожены остались сидеть на той же скамье, рука в руке. С каждой секундой все меньше и меньше становились две белых фигурки, вот они уже почти не видны, неразличимы — два белых пятнышка, каждое с дырочкой в груди.

* * *

Когда он услышал, что внук убит, он точно разом окостенел, вмерз в лед, как первобытное чудище.

Внук приезжал к нему погостить — встретил ее, влюбился с лету, до немоты, до невменяемости.

— Вот оно и пересеклось, — беззвучно выдохнул Владимир Сергеевич.

Всю ночь он сидел не шевелясь, силясь найти главный ответ. К утру уже отчетливо знал: судьба наконец встретилась с жизнью и жизнь его изошла, закончилась.