Социализм. История благих намерений - Александр Монович Станкевичюс

Маркс в газете Rheinischer Beobachter писал: «Социальные принципы христианства оправдывали античное рабство, превозносили средневековое крепостничество и умеют также, в случае нужды, защищать, хотя и с жалкими ужимками, угнетение пролетариата. Социальные принципы христианства проповедуют необходимость существования классов – господствующего и угнетенного, и для последнего у них находится лишь благочестивое пожелание, дабы первый ему благодетельствовал. Социальные принципы христианства переносят на небо обещанную консисторским советником компенсацию за все испытанные мерзости, оправдывая тем самым дальнейшее существование этих мерзостей на земле. Социальные принципы христианства объявляют все гнусности, чинимые угнетателями по отношению к угнетенным, либо справедливым наказанием за первородный и другие грехи, либо испытанием, которое господь в своей бесконечной мудрости ниспосылает людям во искупление их грехов. Социальные принципы христианства превозносят трусость, презрение к самому себе, самоунижение, смирение, покорность, словом – все качества черни, но для пролетариата, который не желает, чтобы с ним обращались как с чернью, для пролетариата смелость, сознание собственного достоинства, чувство гордости и независимости – важнее хлеба. На социальных принципах христианства лежит печать пронырливости и ханжества, пролетариат же – революционен» [207, с. 204–205].

Почти то же самое мнение мы находим в работах Владимира Ленина: «Религия есть один из видов духовного гнета, лежащего везде и повсюду на народных массах, задавленных вечной работой на других, нуждою и одиночеством. Бессилие эксплуатируемых классов в борьбе с эксплуататорами так же неизбежно порождает веру в лучшую загробную жизнь, как бессилие дикаря в борьбе с природой порождает веру в богов, чертей, в чудеса и т. п. Того, кто всю жизнь работает и нуждается, религия учит смирению и терпению в земной жизни, утешая надеждой на небесную награду. А тех, кто живет чужим трудом, религия учит благотворительности в земной жизни, предлагая им очень дешевое оправдание для всего их эксплуататорского существования и продавая по сходной цене билеты на небесное благополучие. Религия есть опиум народа. Религия – род духовной сивухи, в которой рабы капитала топят свой человеческий образ, свои требования на сколько-нибудь достойную человека жизнь» [173, с. 142–143].

На самом деле, воинственное, негативное отношение к религии у социалистов появилось отнюдь не с Маркса, а систематический террор против института религии и ее представителей, который различные протосоциалистические и коммунистические движения устраивали на протяжении истории, не является изобретением большевиков. Еще в XVI в. протокоммунисты, возбужденные Реформацией, призывали убивать священников – и как можно больше. Арчи Браун в своем «Взлете и падении коммунизма» пишет, что «в начале XVI в. революционные писатели и проповедники в Германии отличались наибольшей суровостью кар, призываемых на головы противников придуманного ими эгалитарного общественного порядка. Один из таких проповедников, подлинное имя которого неизвестно (историки обычно называют его “верхнерейнским революционером”), утверждал, что путь к тысячелетнему царствованию Христа пролегает через резню и террор. Он предсказывал, что по 2300 священников будут убивать ежедневно в кровавой бане, которая продолжится четыре с половиной года. Но в своем революционном пыле он не переходил определенные границы, не призывая, например, к расправе над императором. Вместе с тем он выступал как сторонник отмены частной собственности и писал по этому поводу следующее: “Сколько вреда проистекает из своекорыстия!.. Поэтому необходимо, чтобы все богатства стали одним общим богатством, и тогда можно будет обойтись одним пастухом на все стадо”» [36, с. 23]. Или как выразился французский социалист XVII столетия Жан Мелье: «Я желал бы, чтобы все великие и благородные мира сего были повешены на поповских кишках или задушены ими» [136, с. 767].

Отрицательное отношение к разделению труда

Критика разделения труда не всегда предстает нам очевидной в сочинениях социалистов, и ей уделяется куда меньше внимания у критиков социализма, тем не менее эта идея очень важна. Маркс в первом томе «Капитала», в главе XIII «Машины и крупная промышленность», писал, что «разделение труда делает эту рабочую силу односторонней, превращая ее в совершенно частичное искусство управлять отдельным частичным орудием», и далее: «…характер самостоятельности и отчужденности, который капиталистический способ производства вообще придает условиям труда и продукту труда по отношению к рабочему, с появлением машин развивается в полную противоположность между рабочими, с одной стороны, условиями труда и продуктами труда – с другой», – заключая в целом, что «средство труда убивает рабочего», «при автоматической системе талант рабочего все более вытесняется» [204]. Таким образом, разделение труда, т. е. участие рабочего на предприятии не в полном цикле производства одного блага, а лишь в небольшой его части (что усугубляется с развитием машинного производства), превращает этого рабочего в исполнителя примитивного движения, отчуждает его от продукта его труда и профессионального рода деятельности, убивает его талант, нивелирует его.

Более подробно отрицательное отношение к разделению труда выражено у Маркса и Энгельса в работе «Немецкая идеология»: «…вместе с разделением труда дано и противоречие между интересом отдельного индивида или отдельной семьи и общим интересом всех индивидов, находящихся в общении друг с другом; притом этот общий интерес существует не только в представлении как “всеобщее”, но прежде всего он существует в действительности в качестве взаимной зависимости индивидов, между которыми разделен труд. И наконец, разделение труда дает нам также и первый пример того, что пока люди находятся в стихийно сложившемся обществе, пока, следовательно, существует разрыв между частным и общим интересом, пока, следовательно, разделение деятельности совершается не добровольно, а стихийно, – собственная деятельность человека становится для него чуждой, противостоящей ему силой, которая угнетает его, вместо того чтобы он господствовал над ней. Дело в том, что, как только появляется разделение труда, каждый приобретает свой определенный, исключительный круг деятельности, который ему навязывается и из которого он не может выйти: он – охотник, рыбак или пастух, или же критический критик и должен оставаться таковым, если не хочет лишиться средств к жизни, – тогда как в коммунистическом обществе, где никто не ограничен исключительным кругом деятельности, а каждый может совершенствоваться в любой отрасли, общество регулирует все производство и именно поэтому создает для меня возможность делать сегодня одно, а завтра – другое, утром охотиться, после полудня ловить рыбу, вечером заниматься скотоводством, после ужина предаваться критике, – как моей душе угодно, – не делая меня, в силу этого, охотником, рыбаком, пастухом или критиком. Это закрепление социальной деятельности, это консолидирование нашего собственного продукта в какую-то вещественную силу, господствующую над нами, вышедшую из-под вашего контроля, идущую вразрез с нашими ожиданиями и сводящую на нет наши расчеты, является одним из главных моментов в предшествующем историческом развитии» [208, с. 31–32].

Мы видим, что капиталистическое разделение труда противопоставляется свободному выбору деятельности при социализме. Разделение труда рассматривается как убивающая все