Чёрный ураган - Лев Рубинштейн

— Он пригодится, я думаю, — сказала Рит.

Лошадь Джесси осторожно перенесла её через обмелевшую речку. Из-за старинных вязов до неё донеслись странные чмокающие звуки и гул голосов.

— Налегай, Дэви! — кричал кто-то. — Ещё немного прибавь жару! Ставлю десять против одного, что этот дурачок сейчас выдохнется!

На ярко освещённой солнцем зелёной полянке Джесси увидела диковинное зрелище: двое темнокожих мальчуганов, голых до пояса, прилежно тузили друг друга кулаками. В стороне стоял Данкен с хлыстом в руке и подбодрял дерущихся зычными возгласами. Какой-то негр держал под уздцы его лошадь. Ещё дальше, опершись о ствол вяза и скрестив руки, мрачно смотрел на мальчугана Иорик Кимбс. Голова его была опущена, глаза светились исподлобья. У одного из дерущихся шла носом кровь — это был семилетний Дэви Кимбс, сын Иорика. Другой мальчик был старше — крепыш лет десяти. Они кружили по полянке, как петухи, приминая траву босыми ногами, и оба всхлипывали.

— Данкен Стюарт, — громко крикнула Джесси, — немедленно прекратите это безобразие!

— Тут нет никакого безобразия, Джесси! — сердито отозвался Данкен. — Я просто обучаю этих молодцов честному американскому боксу.

— Какой это честный бокс, — возразила Джесси, — если мальчики разного веса и возраста? Вдобавок им ещё рано заниматься боксом.

— Вы забываете, мисс, — хмуро сказал Данкен, — что Дэви принадлежит лично мне.

— Зато его противник принадлежит моему дяде! Вы просто решили устроить себе забаву, Данкен, и нарочно подстрекаете их.

— Верно, мисс Джесси, это масса Данкен велел им драться, — пробурчал Кимбс-отец.

— Разойдитесь! — приказал Данкен, бросив сердитый взгляд на Джесси. — Добрая мисс Бродас не любит силы. Она любит красивые слова… Дэви, ступай помой морду… А ты, скотина Иорик, ответишь мне за донос!

Он вскочил на лошадь и уехал. Джесси укоризненно посмотрела на Иорика:

— А ты, отец, стоишь и равнодушно смотришь, как твоего сына втравили в собачью свалку!

— Что я могу сделать, мисс Джесси? — отвечал Кимбс, еле сдерживаясь. — Разве мой сын принадлежит мне? Он принадлежит Стюартам. Мы все принадлежим кому-нибудь. Сегодня это мой сын, а завтра — товар для продажи.

— Я знаю Стюартов, дядя Иорик, и ты их знаешь. Покажи им, что ты не скот, а творение божие, и они уступят. Они уважают достойных людей.

Иорик медленно подошёл к Джесси и неожиданно ухватил её лошадь за уздечку. Лошадь попятилась от этого стремительного жеста.

— Ох, мисс Джесси, — воскликнул Иорик, сверкая белками, — если бы я мог! Я убежал бы из этого проклятого «достойного» штата и убегу, если господь мне поможет! Только вам я могу это сказать, мисс Джесси.

— Если ты это сделаешь, — проговорила Джесси после минутной паузы, — то Стюарты выведут на дороги всех ищеек в графстве, и ты пропал.

— «Ищеек»! — свирепо крикнул Кимбс. — Пусть выводят всю свору! Есть ещё лодки, и плохо придётся ищейкам на берегу бухты Чезапик!

Кимбс выпустил уздечку и отступил на шаг. Лицо его посерело. Он смотрел на Джесси, и губы его вздрагивали. Может быть, ему пришло в голову, что он сказал слишком много.

Джесси ударила лошадь хлыстом. Через несколько минут звук копыт замер в отдалении. Иорик долго смотрел ей вслед.

Когда-то на плантации Бродаса растили табак, но он упал в цене, и его перестали выращивать. Кое-где возле заборов ещё вились одичавшие стебли, но теперь все доходы плантации зависели от сплава дубовых брёвен. Впрочем, дубов тоже осталось не так много. Управляющий старался выручить деньги продажей рыбы, устриц и битой птицы. Никто в графстве не отдавал внаймы так много негритянской детворы, как Бродас. Но денег у Бродаса было немного. Это знали всё.

На большой дороге, идущей на север, которую когда-то прозвали «табачной дорогой», Джесси увидела фермера Дигби Пинча. Он сидел в двуколке, запряжённой мулом, и, приложив руку козырьком над глазами, вглядывался в даль.

Вдали медленно ползли вдоль горизонта белые пятна, похожие на крылья гигантских мотыльков.

— Это паруса, Пинч? — спросила Джесси.

Пинч покачал головой:

— Нет, мисс Джесси, это не паруса. Это покрышки фургонов.

— Переселенцы?

— Да, мисс Джесси. Они уходят на Дальний Запад. Добрый путь, добрый путь!

— Это из нашего графства?

— Да, мисс Джесси. Ведь это не плантаторы. Это такие же фермеры, как я. Есть нечего, мисс Джесси! Работы нет. Мои соседи Чэндлеры выехали всей семьёй. Дэн Чэндлер хороший плотник, но работы нет, а земли у него мало. Да и какая может быть работа? Стюарты говорят, что у вас, на Юге, каждый белый может иметь рабов. Но ведь это только слова. Раба надо кормить, а тут и сам не прокормишься. Дэн Чэндлер работал у Стюартов, но им выгоднее поставить на ту же работу негра, потому что негру не надо платить. Вот и выходит, что нашему брату остаётся голодать в благословенном штате Мэриленд. Чэндлеры решили уехать далеко, за реку Миссисипи. Так и плывут фургоны в далёкий путь… Извините, мисс Джесси, может быть, вам скучно слушать такую длинную речь, это ведь вас не касается.

— Нет, Пинч, это всех касается.

Пинч глубоко вздохнул:

— Поезжайте на большие дороги, мисс Джесси, и вы увидите тысячи таких фургонов. Фермеры уходят на Запад. Колёса скрипят, волы мычат, бичи хлопают, пыль стоит столбом. За рекой Миссисипи свободные земли, там нет рабства, нет нищеты…

— Выходит, что ты стоишь за чернокожих, Пинч?

Пинч сердито сдвинул брови:

— Скажу вам правду, мисс Джесси: рабы — это наше несчастье. Нельзя жить в свободной стране и не знать, что такое свобода. Когда-нибудь поднимется ураган. Вам не случалось бывать на Западе, мисс Джесси?

— Как могла бы я попасть на Запад?

— А я был там. Там случаются такие ураганы, когда в воздух стеной поднимается чёрная пыль и перед ней ничто не может устоять. Люди бегут в пещеры, в овраги… Они называют это чёрным ураганом. Как бы и у нас не случился чёрный ураган!

— Ты имеешь в виду негров?

— И негров и белых, мисс Джесси. Когда-нибудь земля содрогнётся в этих штатах и придёт буря… Впрочем, я не хочу вас пугать, мисс Джесси. Передайте привет вашему дяде.

Пинч хлопнул вожжами, и его старая двуколка затряслась по ухабам табачной дороги.

Мисс Джесси Бродас было шестнадцать лет. В этом возрасте грустить не полагается, особенно когда солнце ярко светит, кругом шумит листва, серебрится чистая вода ручьёв, а под тобой хороший конь, удобное седло и в лицо тебе веет свежий ветерок. На пути мисс Джесси попадались поля, на которых мелькали широкие соломенные шляпы негров и пёстрые головные повязки негритянок. Вдали иногда появлялась белая шляпа надсмотрщика и слышался его возглас: «Эй, там, за канавой! Почему молчите? Делайте шум!»

И в ответ раздавался хор мужских и женских голосов:

Там за дубом, за большой рекой,Там, где негры находят покой…

Конь несёт Джесси по длинной и прямой, как стрела, каштановой аллее, и ей грустно. Перед ней большой дом её дяди — красноватое кирпичное строение с высокими трубами и широкими окнами, когда-то щеголеватое и нарядное, а теперь посеревшее, потемневшее, с нежилыми пристройками, с обломанными ступенями крыльца.

Сарай с обвалившейся крышей, подпёртой жердями, закопчённая кухня для господ (каменная) и кухня для слуг (глинобитная), тщательно охраняемая конюшня, которая выглядит новее и прочнее, чем сам дом. Огороды, зарастающие жимолостью и вереском, одинокие жерди на месте бывшего забора, одинокие, унылые фигуры негритянок на огородах… Мисс Джесси было грустно, когда она слезала с лошади и передавала уздечку пожилому, привычно улыбающемуся негру.

В гостиной на тёмно-красном плюшевом диване сидел мистер Эдвард Бродас, дядя Джесси. Это был бледный, рано постаревший человек, с густыми бровями и седыми волосами. Глаза его были окружены синевой, дышал он шумно и тяжело и пугливо поглядывал на доктора Томпсона, который возвышался перед ним в кресле.

Доктор (в просторечии «док») Томпсон был мужчина грузный и величественный, с коричневыми бакенбардами, свисавшими с жирного лица, и золотой цепочкой от часов, которая болталась на жирном животе. Вид у него был многозначительный и таинственный, как у многих сельских врачей, когда они приезжают к пациенту за тридцать миль.

— Ваш надсмотрщик, сэр, в сущности, болтун, — певучим голосом говорил Томпсон, — хотя его и прозвали «Удар грома»! Я не вижу хозяйского глаза на этой плантации. Когда-то, ещё на моей памяти, вы продавали табак. А теперь? Вы мечетесь то в одну, то в другую сторону, но неизвестно, чем торгует ваша плантация. Устрицами?

— Постойте, док, у нас есть ещё лес, — пробовал возразить Бродас.