Во имя Гуччи. Мемуары дочери - Патрисия Гуччи

Как однажды заявил папа, «символ статуса не возникает из воздуха. Он становится таковым, когда его принимает определенная элита, и после этого все стремятся его купить». Поэтому в первые послевоенные годы они с отцом принялись разрабатывать хитроумный план по созданию «предыстории» для фамилии Гуччи. Поскольку они оба выросли до появления автомобилей, а среди их клиентов было немало аристократов, продолжавших ездить в экипажах, они придумали лакированную версию истории, в которой их род «предположительно» ведет свое начало от флорентийских седельщиков, обслуживавших средневековую знать.

Такая интерпретация удачно укладывалась в представление о прочной и надежной продукции, связанной с «конской» тематикой, которую они начали производить: тесьма в красно-зеленую полоску, вдохновленная подпругами; ткани цветов жокейской одежды; металлическая фурнитура и ручки, стилизованные под стремена и уздечки; и особые двойные швы, которые обычно ассоциируются с лучшими кожаными седлами.

Хитрым ходом стало усовершенствование крохотной эмблемы GUCCI, вручную вышитой на каждой фабричной сумке. Теперь она включала стилизованный герб, на котором был изображен щит под родовой фамилией, украшенный розой и колесом. Благородный рыцарь в доспехах сменил плебея-слугу, несущего багаж.

Так появился миф.

В детстве отец подарил мне крохотный перстенек-печатку с гербом Гуччи. Изготовленный из 11-каратного золота, он идеально сидел на моем мизинце. Хотя я и была тогда слишком мала, чтобы оценить его значение, но носила его с гордостью и по-прежнему дорожу им.

У моего отца были и другие идеи для поддержания активности торговли. В трудные послевоенные годы, когда Италия страдала от депрессии, а кожа оставалась контролируемым товаром[14], он продолжал экспериментировать с другими материалами, чтобы производить финансово выгодную продукцию. Как говорится, голь на выдумки хитра, и в 1947 году на свет появилась Bamboo Bag [«бамбуковая сумка». – Пер.]. Невозможно точно сказать, кому из Гуччи первому пришла в голову идея сумки из свиной кожи характерной формы, навеянной ассоциациями с очертаниями седла, с ручками из обожженного бамбукового тростника; но я лично всегда считала, что это был гениальный ход.

Эта сумка сразу же стала хитом и даже «снялась» в фильме Роберто Росселлини[15], где украшала руку Ингрид Бергман[16]. После стольких лет финансовой разрухи и фашистского правления отважная маленькая Bamboo Bag от GUCCI явила собой нечто новое и восхитительное. Символизировавшая возрождение страны, она стала фирменным стилем компании, который был использован во многих позднейших репликах и остается культовым статусным символом винтажных моделей, за которыми охотятся по сей день. У меня тоже была такая, черного цвета, подарок матери; увы, она была украдена много лет назад вместе с коллекцией других сумок GUCCI, входивших в набор вещиц, которыми я особенно дорожила.

К тому времени и мой отец, и оба дяди постоянно были заняты в бизнесе. После того как Родольфо бо́льшую часть военного времени провел в агитационных поездках по войскам, его сценическая карьера потерпела крах. Потеряв работу, он без особого желания занял свое место в торговом зале магазина на виа дель Парьоне, посвящая свободное время созданию длинного автобиографического фильма, в который вошли фрагменты его лучших киноролей. Он тоже творил собственный миф.

Покладистый и добродушный Васко, в военное время отвечавший за производство армейских сапог, возглавил флорентийские фабрики, включая и новую, построенную на волне успеха «бамбуковой сумки». Чтобы вознаградить трех своих сыновей за старания, дед назначил на директорские должности каждого из них, выделив им равные доли акций, хотя все соглашались с тем, что «кресло водителя» они делили с моим папой. Тем не менее это решение укрепляло их уверенность и семейную гордость. В компанию с репутацией надежного работодателя, где поощрялось новаторство и соизмеримые вознаграждения, стекались умелые кожевенники.

Умной мерой (подозреваю, дед скопировал ее с фирмы Франци) явилось то, что каждому мастеру был присвоен личный идентификационный номер – его штемпелевали внутри каждого изделия, чтобы поддержать сознательность и ответственность, подчеркнуть креативность и указать на изготовителя товара. Любой брак можно было отследить до мастера, что помогало гарантировать высочайшие стандарты производства.

Требовалось все больше рабочих рук, чтобы выполнять возрастающее количество заказов, в то время как римский магазин продолжал расширять торговлю. Страстно желая нажиться на растущем международном престиже GUCCI, мой отец придумал девиз: «Качество помнят еще долго после того, как забывается цена» – и, велев увековечить его золотым тиснением на кожаных табличках, разместил их в магазинах на стратегически важных местах. Действительно, в те годы их товары были настолько добротными, что матери моих друзей до сих пор вздыхают, говоря, что купленные тогда сумки неподвластны возрасту и даже спустя десятилетия выглядят как новенькие. Мой дед, одержимый идеями ремесленного мастерства и долговечности, был бы горд, услышав эти слова.

В своей непоседливой манере, хорошо известной нам с мамой, папа отправлялся все дальше и дальше в поисках новых материалов и посещал ремесленные выставки по всей Европе. В Лондоне он заказал огромное количество рыжих и пятнистых свиных кож у специалистов-красильщиков в городе Уолсолл, графство Стаффордшир. Эти нежные, точно сливочное масло, кожи стали настолько важны для бизнеса Гуччи, что он лично ездил на фабрику выбирать их. Чем больше он путешествовал, тем отчетливее понимал, что компании необходимо расширяться, чтобы воспользоваться преимуществами мирового бума потребления. Вначале он устремил свой взор на Милан, который быстро оправлялся после ковровых бомбардировок авиации союзников.

Дед не переставал тревожиться по поводу любых перспектив дальнейшего расширения. Они с моей бабкой Аидой по-прежнему жили в том же семейном доме и приобрели не так уж много предметов роскоши. Одним из девизов Гуччо были слова: «Оставайся скромным, чтобы быть великим», и он был настроен не позволять моему отцу возноситься в заоблачные высоты. Разумный и умеренный Васко, в функции которого входили наем персонала и надзор за производством, тоже опасался неприкрытых амбиций моего папы. Младший в семье, дядя Родольфо, по прозвищу Фоффо, относился к этому немного иначе. Поскольку Фоффо был дамским любимчиком и повидал свет, он общался с людьми утонченными и знал, что существует свободная ниша для качественных товаров. И хотя он был вынужден отказаться от своих голливудских фантазий, Родольфо понимал, что у моего отца тоже есть мечты, и вскоре стал его главным союзником.

При поддержке младшего брата папа сумел настоять на своем и в 1951 году приобрести новую торговую площадь в доме номер семь на виа Монте Наполеоне, в обиходе известной как «Монтенапо» – самой фешенебельной улице Милана. С предвидением, казавшимся почти сверхъестественным, мой отец открыл магазин в нужном месте в нужный момент. Он мудро поставил Родольфо во главе этого шикарного магазина, зная, что брат привлечет свои связи в области киноиндустрии. Прошло не так много времени, а сливки итальянских киностудий уже толпились у дверей GUCCI в Милане, а последние модели раскупали такие посетители, как Марчелло Мастроянни из «Сладкой жизни» Феллини и Джина Лоллобриджида.

Однако у папы зародились более смелые планы. Задолго до того, как мой дед начал таскать чемоданы в отеле «Савой», волна итальянских беженцев примерно в три миллиона человек хлынула к американским берегам (это явление позднее получило название «новая иммиграция»), чтобы стать важной частью экономики США. Когда джи-ай[17] стали возвращаться в Штаты как неофициальные послы стильной кожгалантереи, они породили спрос на все итальянское. Мой отец жаждал трансформировать представление американцев об Италии как о нации бедных иммигрантов – едоков пиццы – в нечто более престижное, сделав слово «итальянский» синонимом качества и дизайна. Интуиция подсказывала ему, что он должен открыть GUCCI для Нью-Йорка, коммерческой родины его любимых клиентов. Он шел тропой первопроходца, и точно так же, как старатели на золотых приисках в прошлом столетии, понимал: только дерзкие смогут сколотить себе состояние. Забронировав в 1952 году билет на трансатлантический теплоход, папа намеревался оказаться в первых рядах.

Город, окрещенный «Большим Яблоком», был всем, на что надеялся Альдо Гуччи, – и даже превзошел его ожидания. С того момента, как он сошел на берег в круизном порту Нью-Йорка, любовь к городу буквально ослепила его. В его нагрудном кармане лежала карточка рекомендованного адвоката, и он стоял потрясенный, упиваясь открывшимся взору зрелищем. Все здесь – от небоскребов до парада улиц и автомобилей со стабилизаторами, мощно стремившихся во всех направлениях, – так и лучилось энтузиазмом и коммерческим успехом. Он был заворожен. Это было началом его страстного любовного романа с Америкой, которому было суждено длиться многие годы.