Михаил Абрамович Мильштейн - Nataly

Толоконский оказался очень привлекательным и располагаю­щим к себе человеком. Высокого роста, всегда прекрасно одетый, с седеющей шевелюрой, в темных очках, он походил на преуспе­вающего бизнесмена. Держался Толоконский солидно, говорил ясно и кратко. Некоторая самоуверенность в манерах не вызыва­ла в людях, с которыми он общался, раздражения.

К моему удивлению, Толоконский и был тем самым резиден­том Главного разведывательного управления. Он же стал моим первым учителем в США. В Нью-Йорке, в кругах, где ему прихо­дилось вращаться, он пользовался неизменным авторитетом и популярностью. Непосредственно разведывательной деятельно­стью Толоконский сам не занимался. Вербовка агентов, встречи с нелегалами не входили в круг его обязанностей. Для этих целей у резидента в подчинении находились другие люди. Нрава он был доброго и ко мне и к моей жене с самого начала отнесся очень тепло, почти по-родственному.

В 1933, году с приходом к власти 32-го президента США Франклина Делано Рузвельта, в дальнейшем четыре раза переизбиравшегося на этот высокий пост, в советско-американ­ских отношениях произошел поворот к лучшему. Послом Совет­ского Союза в США был назначен А. Трояновский. Впервые в Союз пошла информация непосредственно от наших представи­телей, и Толоконский, конечно, стремился отличиться в Центре. Но, к сожалению, он переоценивал значение своих донесений.

Вице-консул Гусев (его настоящая фамилия — Гутцайт) был резидентом политической разведки НКВД (КГБ). Он производил впечатление культурного, мягкого и очень общительного челове­ка. Гусев совершенно не был похож на людей из его ведомства, с которыми мне приходилось встречаться в Москве. Жил он с же­ной, а сына оставил на родине у родителей. Жена его, Тася, была доброжелательная женщина и к нам относилась как родная.

Второй вице-консул — Румянцев — тоже работал в ведомстве Гусева. Что он делал, чем занимался, я не знал, видел только, что каждый день он с какими-то американцами проводил время в ресторане за ланчем.

Румянцев (в отличие от Гусева) производил впечатление лука­вого человека: разговаривая с ним, невозможно было понять, говорит он искренне или хитрит. Жил он с женой где-то в горо­де, в консульстве появлялся редко и всегда навеселе.

Был еще один вице-консул, по фамилии Меламед. Кадровый сотрудник МИДа, он, в сущности, и вел практически всю кон­сульскую работу. А такой работы было много. Шел поток писем. Наше консульство буквально осаждали посетители. Находясь под влиянием коммунистической пропаганды о райской жизни в Советском Союзе и полной свободе, равенстве и братстве в первой республике Советов, выходцы из России и других рес­публик хотели вернуться обратно в СССР. А кто-то искал своих родственников или просто хотел начать торговать с Советской Россией. В общем, работы хватало. Меламед трудился, не жалея здоровья и не думая о своей семье. Помогала ему лишь мисс Ар­нольд.

В мои официальные обязанности входил прием посетителей и ответы на письма. Время от времени меня вызывал к себе Толоконский и расспрашивал о жизни в Москве, настроениях в обществе, о том, что делается в управлении и об отдельных его работниках. На первых порах никаких деловых разговоров у нас с ним не было. Я сидел в комнате вместе с мисс Арнольд, кото­рая работала как автомат. Она была одновременно и машинист­кой, и стенографисткой, и телефонисткой. Наблюдать за тем, как она умело работает, доставляло мне большое удовольствие.

Через некоторое время я был допущен на самый верхний этаж нашего здания, где располагались секретная и шифровальная комнаты. Теперь, помимо всего остального, я должен был вы­полнять обязанности шифровальщика, то есть отправлять шиф­рованные донесения в Центр с визой Толоконского.

Все свободное время я занимался изучением английского языка: пытался читать газеты, слушать радио и даже регулярно ходил в кино. Мой упорный труд принес свои плоды - через не­сколько месяцев я не только читал, но и понимал прочитанное, мог поддержать разговор на элементарные темы.

Однажды Толоконский преподал мне первый урок разведчи­ка. Для меня это явилось неожиданностью. Он вызвал меня к се­бе и сказал, казалось, простые, ничего не значащие слова: «Се­годня мы поедем с тобой в город».

К подъезду нашего здания заблаговременно была подана консульская машина, и мы отправились в путь. Всю дорогу молчали. У Пенсильванского вокзала мы остановились. Толо­конский велел шоферу ждать нас здесь же через два часа, и мы вышли из машины. Он шел так быстро, что я еле за ним поспе­вал. Время от времени резидент останавливался у газетного ки­оска и праздно разглядывал газеты и журналы. Потом мы сели в автобус и, проехав несколько улиц, пересели на другой вид транспорта. Путешествие продолжалось таким образом доволь­но долго. Метро, автобус, опять метро... Со стороны мы, веро­ятно, производили странное впечатление. Да я и сам не мог по­нять, зачем надо повторять маршрут «вперед—назад» несколько раз.

К назначенному часу мы прибыли на Пенсильванский вокзал, где нас уже ждала машина. По дороге опять молчали, а потом по приезде в консульство Толоконский пригласил меня к себе в ка­бинет.

Усадив в кресло напротив себя, он какое-то время просто смо­трел на меня, точнее, рассматривал. Я терпеливо ждал, не совсем понимая, чего от меня хотят.

— Ну, как прогулка, устал, наверное, — прервал тягостное мол­чание Толоконский.

Я, конечно, всячески доказывал, что прогулка меня нисколь­ко не утомила, и попытался в мягкой форме узнать, какую цель мы преследовали, проделав такой запутанный маршрут.

— Так, значит, ты не понял, — сказал он. — А цель была очень простая. Я показывал тебе, как надо выходить на встречи с аген­тами. В ближайшее время я намереваюсь отправить тебя на сви­дание с нашим человеком. Кто он и где живет, знать тебе не обя­зательно. Самое опасное, если ты по неосмотрительности приве­дешь за собой хвост. Для него, нашего агента, это может закон­читься катастрофой. Поэтому выходить надо задолго до встречи, и, только убедившись, что за тобой нет слежки, идти непосредст­венно к месту явки.

Я крайне внимательно слушал сентенции своего начальника, но меня не переставала смущать недавняя прогулка. На мой взгляд, если за нами кто-нибудь наблюдал, то наше столь странное поведение должно было вызывать подозрение само по себе.

- Ну а если я все-таки заметил «хвост» уже тогда, когда при­шел к месту встречи? - решился спросить я.

— На этот случай существуют условные сигналы, которые да­дут понять, что подходить друг к другу нельзя.

Какие бывают сигналы, Толоконский тогда не объяснил. Ка­жется, мои вопросы ему не очень понравились. На этом наш первый урок закончился.

К этому времени в Нью-Йорке оформилось несколько неле­гальных резидентур ГРУ, различные донесения от которых долж­ны были отправляться генконсульством, то есть мной и Толоконским, в Центр. Тайные агенты этих резидентур действовали самостоятельно от Толоконского и подчинялись непосредствен­но Центру. Сотрудники генконсульства, как правило, не были осведомлены о деятельности нелегальных резидентур. Они, в свою очередь, в основном занимались сбором открытой инфор­мации или выполняли ограниченные функции связных между Толоконским и этими нелегалами (передавали им указания Цен­тра, деньги и получали от них зашифрованную информацию).

Каждая резидентура имела свое предназначение. Например, основной задачей «Сапожной мастерской» было получение или изготовление паспортов по заданию Центра. Некая другая рези­дентура помогала нашим людям, приехавшим в США под разны­ми предлогами, устроиться на работу, приобрести «дело», закон­но легализоваться в стране на долгие годы. А главная, «добываю­щая» резидентура доставала информацию о советско-американ­ских отношениях, перспективах их развития, о вооруженных си­лах США...

Сама резидентура состояла из собственно резидента, как правило, работника Центра, чаще всего представителя ГРУ, легализованного в стране, и одного- двух помощников, либо прибыв­ших из Советского Союза, либо завербованных на месте. В «до­бывающей» резидентуре из наших людей был только один рези­дент. Остальные сотрудники, так называемые «источники», под­бирались на месте.

Что это были за люди, где конкретно работали, где жили, я в начале командировки не знал и, естественно, не имел права ин­тересоваться. Единственное, что было мне известно, - все они являлись гражданами США. Тогда я особенно не задумывался над тем, что побудило этих людей работать на нас, рискуя своей жизнью, судьбой близких. С детства мне вдалбливали в голову, что наше государство трудящихся защищает интересы рабочего класса и крестьянства во всем мире, в том числе и в Америке. Следовательно, все, кто заинтересован в свободе, подлинной де­мократии, защите интересов трудового народа, добровольно по­могают нам и тем самым содействуют освобождению своей стра­ны от капиталистического рабства. Такова была моя философия, в правильности которой я был непоколебимо уверен.