Трое и весна - Виктор Кава

— Спасибо, только я татуся найду.

Во дворе сердечно благодарю оборонцев за помощь. Обнял Маркияна. Обратился к своим:

— Ну что, по коням! Товарищи помогут нам добраться к просёлку, а там, наверно, уже растаяло.

— Ну нет, — поднимает руки Маркиян. — Ночью мы вас не отпустим: а если бандиты поджидают вас на дороге? Они сейчас злые как сто чертей. Подождите до утра, отдохнёте, позавтракаете, вот тогда мы вас и проводим в добрый путь.

6

Утром вышли мы на дорогу, что вела прямо к просёлку, и глазам своим не поверили — расчищенная до самого горизонта, там уже натужно гудят машины. Уж не чудится ли? Протёр глаза.

— Правда, Иван, не терзай глаза, — смеётся Маркиян. — Это наши сельчане такой подарок вам сделали. Поднялись на рассвете и очистили дорогу. Счастливо!

Обнялись мы с ним, с самооборонцами, пришедшими провожать. А тут и женщины, старики, девчата и ребята подошли, окружили нас.

Вдруг — крик. Все обернулись. Размахивая руками, бежали мать Андрея и тётка Насташа. Андрей бросился им навстречу.

Пришлось мне произнести краткую речь о нашей армии и как она добивает фашистов. Волновался я так, словно выступал впервые. А до войны, когда работал в школе учителем истории, не один раз приходилось говорить с трибуны. Волновался ещё и оттого, что стали родными эти люди, которые пришли на помощь, спасли нас в эту смертельно опасную ночь. Никогда не забудутся искренние доброжелательные лица, эта расчищенная добрыми руками дорога.

А где же Емельян? Уж не подался ли в лес? Ага, вот он стоит у плетня, смотрит на меня мокрыми от слез глазами. Соскакиваю с кузова, подхожу к мальчишке. Он обнимает меня за шею. Тут и мои товарищи подошли.

— Ты почему в таком рванье ходишь? — спрашивает Каратеев, — Всё равно что босой.

Емельян смущённо топчется в дырявых лаптях.

— Ну и пусть… А поповские сапоги больше носить не стану! Новые лапти сплету себе летом.

— До лета ещё ждать да ждать! — машет рукой Каратеев. — Снег же на дворе. Ногам холодно. Ну-ка, минуточку…

Он идёт к кузову, снимает вещевой мешок, достаёт оттуда ботинки.

— Бери.

— Не нужно, дяденька, не нужно, — обеими руками отталкивает мальчишка черные солдатские ботинки, а сам глаз не может отвести от них.

— Надевай, — силком засовывает его ногу в ботинок Каратеев. — Носи на здоровье. Для младшего братишки смастерил в госпитале. Ничего, ещё сошью.

Емельян прямо расцвёл от неожиданного подарка. Даже дар речи потерял.

Подхожу к Маркияну, говорю ему:

— Нужно бы малого в детский дом определить, пока буду воевать.

— Зачем в детский дом? — всплёскивает руками мать Андрея. — А мы с Насташей зачем? С ним-то мне будет веселее.

Когда машина тронулась, Емельян побежал за нами, прижимая к груди ботинки, закричал:

— Спасибо, дяденьки! Я вас никогда не забуду! А ботинки только в праздники буду носить!

— Почему только в праздники? — громко сказал Каратеев. Каждый день носи!

В глубоком голубом небе ярко сияло солнце. Таял снег, журчали, будто пели, ручейки. Нежная зелёная тучка повисла над каждым деревом, над каждым кустом, на листочках вспыхивали капли. Мы ехали между этих зелёных тучек по ровной, чистой дороге, и нам тоже хотелось петь.

Хотя нас ждала война…

Дым в осеннем небе

Мне даже во сне привиделись эти сто палочек.

Нет, я вовсе не горел желанием брести в чунях по залитому водой лугу и разыскивать красную лозу, чтобы потом превратить её в связку прутьев. В октябре пошли такие дожди, что луг превратился в пруд.

Полина Семёновна — это наша учительница. Мы её сразу полюбили за то, что она хорошо рассказывает, красиво пишет на доске, не ругает, когда буквы у нас получаются кривые, точно рахитичные. Ну а нас с Виталием часто хвалит за чтение — мы постеснялись признаться, что до школы не раз читали и писали вместе с Колей Гуринцом, надоедая ему так, что он иногда прятался от нас на чердаке.

Вместе с тем и строга у нас Полина Семёновна! Не даёт вертеться на уроках, смеяться без причины, как это случается с Сашей Гудзиком. А когда он хихикает, весь класс покатывается от смеха. Правда, тяжело нам с непривычки высидеть долго, и часов в школе до сего времени нет, Полина Семёновна по солнцу определяет, когда кончать урок, а ещё по тому, как шумят ученики из других классов.

Вот и насчёт палочек сказала строго:

— Завтра принесите каждый по сто палочек.

Саша Гудзик простодушно спросил:

— А что будет тому, кто не нарежет палочек? У нас близко лозы нет, нужно до Бурчака переться.

Вот тогда я и подумал о залитом водой луге, о чунях, которые вроде бы и крепкие, однако когда ступишь в мокрое, всасывают влагу. Да и времени немало нужно, полдня корова языком слижет, как говорит моя бабушка, пока управишься. Бабушке очень хочется завести корову, чтобы нас молоком подкармливать, коза всего три стакана даёт в день и стара стала, у неё даже иногда зубы болят. Но на какие деньги мы купим корову или хотя бы телку? Однажды мы с бабушкой попытались прицениться на рынке к маленькой смирной коровке, но когда нам назвали цену, мы молча повернулись и ушли.

Не вовремя учительница подкинула эти палочки! Сегодня у меня с Виталиком интересное дело.

Полина Семёновна не долго думая быстро ответила Саше:

— Что будет? Двойка будет!

Мы с Виталием медленно шли домой и честно думали о палочках. Даже говорили о них. Правда, быстро перешли в разговоре от палочек к лугу.

Вчера произошло событие, взволновавшее всех ребят с улиц, прилегающих к лугу.

Кто учится в первую смену, пасёт коров или коз, приглядывает за гусями и утятами после обеда, а кто во вторую — наоборот. Мы с Виталием учимся с утра, поэтому, придя домой, похлебали фасолевого супа и съели картошину с постным маслом, взяли коз и отправились на луг. С нами бежит и Алёнка, мы стараемся отделаться от неё, время от времени прогоняем её домой греться.

Наверно, современный читатель, прочитав этот рассказ, искренне пожалеет нас: бедные ребята, по колено в воде околачивались на пустом лугу, где только жёлтая трава да ивняк. Ни телевизора, ни радио, ни приключенческих книжек.

Может, и скучно было бы нынешнему школьнику на этом не очень привлекательном осеннем лугу. Но мы никогда не скучали, нам было даже весело. Чтоб не замёрзнуть — все же холодновато на том лугу, — жгли костёр; он ярко и бодро полыхал. Когда горит костёр, то как не бросишь в него картошки, а ещё кукурузы! И разве усидишь молча, когда красные языки тянутся в небо, трещат, словно стреляют, сучья, напоминая про войну.

Особенно тесно и шумно возле костра, если кто-то из ребят приносит письмо от отца. Читает его вслух Коля Гуринец, он у нас самый грамотный и самый громкоголосый. Долго обсуждаем это письмо, стараемся представить задымленные поля Польши, широкий Дунай, который все же переплыли наши бойцы, высокие Карпаты их тоже одолели. Мой отец писал, что его танк на такую гору взобрался — даже орла в гнезде испугал. Каждый начинает вспоминать о своём отце, рассказывать о нем, явно преувеличивая. Ваня Петренко уверяет, что его отец на самолёте долетел до Берлина и сбросил бомбу на дом, где сам Гитлер живёт. Дом разнесло в щепки, но сам Гитлер спасся: он вышел в нужник в этот момент, а нужник у них далеко, у самого колодца.

У Саши Гудзика ещё в прошлом году отец пропал без вести, однако и Саша встревает в наш разговор, уверяет, что его отца послали на секретное задание и теперь он где-то в Германии такими делами занят, что рассказать об этом нельзя. Мы согласно киваем головами: на войне всякое бывает…

Только те, кто получил похоронки, молча отходят от ребят и берутся выручать коз — они так намотали верёвки на колы, к которым привязаны, что бедным ни шагу не ступить, не мекнуть.

Стало быть, на лугу мы не бьём баклуши, у нас занята каждая минута. И просто жалко тратить время на сто палочек.

Коля Гуринец всегда выгоняет свою телку на луг первым. Хата Коли совсем рядом. Телка у них какая-то ненормальная: как только услышит Колины шаги, бьёт рогами в дверь сарая. Ну а его мать и старшая сестра с утра до ночи, как все взрослые, в поле: копают картошку, свёклу, спасибо, урожай хороший в этом году. Пока мы с козами и коровами собираемся, Коля уже костёр разложит, картошку в золу закопает.

И вчера так было, только Коля сидел на кучке порыжевшего бурьяна с таинственным видом и что-то прятал под собой. Мы, конечно, пристали к нему: покажи! Неужели отец прислал с фронта настоящую губную гармошку? Давно обещал. А Коля все загадочно щурится. Пришлось столкнуть его.

Мы разочарованно хмыкнули — под Колей лежал обыкновенный лук. Ну, может, потолще, чем наши, тетива сплетена в шесть нитей: и как ему удалось столько ниток у матери стащить? А в остальном лук как лук. Почему же он прятал его под собой?