Ленин жЫв - Ярослав Питерский

– А когда он может вновь прийти в себя? Прогноз есть?

– Не прийти в себя, а проснуться, он проснётся через пару часов, – словно поправив шефа, ответила Турнова.

Дерзость ответа слегка смутила Щуппа, но он, ничего не сказав, вышел из помещения. Покинул третий корпус Михаил Альфредович в больших раздумьях. Теперь перед ним стояла ещё одна и очень важная дилемма. Щупп мучительно пытался найти правильный выход из сложившейся ситуации. А размышлял Михаил Альфредович о начальнике четвёртого отделения Лаврентии Васильевиче Сикоре. Вернее, конечно, не о нем самом, а о том, что говорить этому человеку о «098»?!

Сикора хоть и числился обычным врачом, руководителем первого звена, но таковым не являлся. Это знали практически все в центре. Сикора был фимобщиком, а точнее, неофициальным куратором всех секретов медицинского центра им. Топорыжкина. ФМБ поставило его на эту должность с помощью руководства Министерства здравоохранения. Щупп даже знал, что Лаврентий Васильевич имеет звание майора, но никогда никому об этом не говорил. Говорить об этом в Народной Федеративной Республике было просто опасно. Могущественное и страшное ведомство ФМБ могло запросто сделать с болтунами, распространявшими «неположенную» информацию, всё что угодно. От банального увольнения с работы до принудительного лечения в спецбольнице, откуда нормальным никто не выходил, а точнее, не выходил вообще. И этого боялись все, в том числе и Михаил Альфредович, поэтому Сикора для него официально оставался лишь «заведующим четвёртого отделения».

Пока Щупп рассуждал докладывать или нет Сикоре об утреннем происшествии, последний неожиданно попался ему навстречу в коридоре. Низенький и толстенький Сикора катился на коротких ножках прямо на Михаила Альфредовича. Его маленькие чёрные глазки впились в лицо Щуппа ещё за десяток метров. Лаврентий Васильевич расплылся в ехидной улыбке.

– Михаил Альфредович! Дорогой! Здравствуйте!

Щупп был вынужден улыбнуться на приветствие. Хотя этого совсем ему не хотелось.

– А-а-а, старина! Коллега! Я рад, рад видеть Вас… Вот видите, обход произвожу…

– Обход? Так рано? Странно…

Щуппа насторожил вопрос и сомнение Сикоры:

– Что же в этом странного? Это же моя прямая обязанность…

– Да, конечно, но просто странно, с третьего отделения начали. Обычно с первого, или что-то произошло?

– Да нет, ничего, я уже первое и второе обошёл, – соврал Щупп, а про себя подумал: «Господи! Неужели он всё знает! Вот сволочь! Наверное, уже успел ночные кассеты слежения прослушать! Чёртовы „жучки“! Понаставил паук своих сетей! Нет, надо как-то выкручиваться!»

– Ничего не случилось? – переспросил Лаврентий Васильевич.

Щупп посуровел и ответил:

– Вы знаете, дорогой Лаврентий Васильевич, мне нужно кое о чём с Вами посоветоваться!

Сикора изобразил на своём лице удивление:

– Посоветоваться? Со мной? Что-то случилось? Пожалуйста… Просто вроде как-то…

– Да, я сейчас схожу в кабинет… к себе… Вы у себя будете? – совсем тихо спросил Щупп.

– Конечно, конечно… я просто вниз, в буфет хотел сходить… сигареты закончились, – ответил Сикора.

Щупп прекрасно знал, что Лаврентий Васильевич не курил, а лишь делал вид, покупая сигареты. Зачем он так поступал, не знал никто. Михаил Альфредович поспешил к себе в кабинет. Зайдя в приёмную, он пригласил к себе Лизу. Она, зайдя в кабинет, вопросительно встала возле стола.

– Так… Лизочка… нужно срочно напечатать доклад… один… секретный… срочно! Садись за мой компьютер! – приказал ей Щупп.

– Что писать и кому? На чьё имя? – с готовностью спросила Палкина, усевшись за клавиатурой.

– Пиши: довожу до Вашего сведения, что сегодня… тридцатого июня NNN года, во вверенном мне в управление диагностическом центре имени Топорыжкина… нет, исправь… Государственном диагностическом центре… Секретный субъект медицинского контроля и исследования под литером ноль девяносто восемь в шесть тридцать проявил признаки жизни и подачу жизненной энергии… Написала?! – Щупп мимолетно взглянул на стройные ноги Лизы и её упругую большую грудь и подумал: «Да, девочка хороша, если не скурвится, далеко пойдёт, чёрт, неужели я такой старый?!»

Не желая дальше продолжать эту мысль, Михаил Альфредович перевёл взгляд в открытое окно. Там, вдалеке, внизу текла широкая красивая река, вода которой играла множеством солнечных зайчиков, которые, искрясь, исчезали в голубых водах…

– Дальше что писать?! – вернула Щуппа на землю Палкина.

– Ах, да-да, – встрепенувшись, Михаил Альфредович продолжил. – Пиши дальше: прогнозируется нормализация физического состояния и вступление в контакт с окружающими. Весь обслуживающий персонал проинструктирован. Об ответственности за распространение сведений предупреждены. Секретность повышена до третьего уровня. Жду дальнейших указаний. Связь в установленном инструкцией порядке. Начальник Государственного диагностического центра имени Константина Топорыжкина, заслуженный народный врач первой категории Щупп эМ, а, сколько сейчас? – Щупп посмотрел на часы. – Э-э-э, десять сорок две. Написала?! Распечатывай!

Лиза, распечатав докладную на принтере, протянула её Михаилу Альфредовичу. Щупп, внимательно прочитав, подписал бумагу. Палкина посмотрела на шефа и спросила:

– А дальше что? Кому Вы это?

– Кому-кому, – Щупп покосился сначала на телефоны, затем на динамик радиоточки и хотел было сказать: «Этому козлу Сикоре!», но осёкся и лишь добавил:

– Важным людям, нужным, тебе не надо знать!

Палкина всё поняла и молча кивнула головой. Михаил Альфредович поманил её пальцем и шепнул очень тихо на ухо:

– В обед, в сквере. Надо поговорить. Там нет прослушки, сделаешь вид, что пошла прогуляться.

Девушка, улыбнувшись, кивнула ему в знак согласия. Щупп тяжело вздохнул и, ещё раз прочитав документ, уже громко спросил:

– В моё отсутствие какие-нибудь звонки поступали?

– Да, сейчас доложу, – Лиза, выйдя из кабинета, вернулась с записной книгой и прочитала:

– Первый секретарь министра медицины Егоркин в девять сорок, глава партии доверия и лидер поддержки Лучезарного Гуськов в девять пятьдесят, замнародного прокурора Епишев в девять пятьдесят пять и какой-то Артеменко…

Щупп, выслушав, вопросительно уставился на девушку. Обычно все звонившие говорили свою должность.

– Он не представился?!

– Не представился, странно, а что, надо было?

– Сказал дело государственной важности…

– Во как! А те товарищи что хотели?

– Те интересовались ноль девяноста восьмым.

– Что?! Вот дела! Спали, спали и на тебе! Ладно, если будут звонить, я к Сикоре пошёл, – сказал Щупп и кивнул на динамик.

Лиза улыбнулась и высунула язык, скорчив смешную гримасу радиоточке. Михаил Альфредович погрозил ей пальцем и вышел из кабинета.

IX

ТО, что четвёртое отделение никакого отношения к медицине не имеет, понимал всякий, переступая границу этого помещения. Ещё на входе висевшая табличка

«Посторонним вход запрещён! Отделение повышенной государственной важности»

намекала, что за дверью никто никого не лечит и лечить не собирается. Правда, в это крыло медцентра вообще мало кто заходил из персонала, не говоря уже о пациентах. Четвёртое отделение было обычным спецподразделением ФМБ, и простых смертных даже близко сюда не допускали. Кабинеты секретного объекта были напичканы различной радио и телеаппаратурой, позволявшей вести неусыпный круглосуточный контроль за всеми помещениями центра имени Топорыжкина. Причём все разговоры записывались на аудионосители и лазерные диски. А особо важная информация предоставлялась заведующему Сикоре, который её анализировал и передавал непосредственно в ФМБ.

Пристальное внимание фамибистов было приковано к палатам третьего спецкорпуса, в котором лечились госчиновники и партийные деятели. Ведь человек, находящийся под наркозом и тем более отходящий от него, мог болтать всякую чушь, среди которой могла проскочить запрещённая информация, неприличные высказывания в адрес руководства страны, Верховного Руководителя и крамольные планы пациентов.

Сорокапятилетний Лаврентий Васильевич Сикора возглавлял всё это хозяйство. Коренастый маленький толстячок со взглядом чёрных узеньких глаз, больше похожем на рентген. Сикора был седой и лысый, поэтому даже в помещении носил медицинский колпак, отчего смотрелся очень смешно. Этакий гномик с лицом серийного убийцы. Говорил Лаврентий Васильевич очень тихо и никогда не повышал голос. Лучезарная улыбка никогда не покидала его лица, но всё-таки она больше походила на гримасу палача перед казнью.

А свою работу Лаврентий Васильевич выполнял хорошо, а иногда даже с излишним рвением. Причём некоторые чрезмерные усилия Сикоры работали против него самого. Так его инициатива с внедрением так называемых «урн доверия» чуть не стоили ему вообще карьеры.