Время таяния снегов - Рытхэу Юрий Сергеевич

Возле магазина, школы и правления колхоза под железными колпачками качались лампочки. Пожалуй, никогда жители Улака не ждали с таким нетерпением наступления темноты, как в этот день, когда должен был вспыхнуть электрический свет.

Сгустились сумерки, и на улице никого не осталось, кроме собак. Все сидели по своим ярангам и ждали, когда включат ток.

Отчим пристроился у задней стенки полога и громко разъяснял, как из ветра получается электричество. Больше половины того, что он говорил, было мало кому понятно, но все внимательно слушали и напряженно всматривались в висевшую посередине потолка электрическую лампочку. Чтобы ее хорошо было видно, тетя Рытлина то и дело поправляла пламя в жирнике.

— Сила ветра через вращение крыльев ветродвигателя уходит вниз, в машину, а из машины по канаве в стойбище. Понятно? — говорил Гэвынто, гордо поглядывая на всех.

Он сидел голый, набросив на колени кусок цветной ткани. В таком виде Гэвынто выглядел совсем как дядя Кмоль и не внушал такой почтительной робости, как в кожаном пальто или белых штанах с тесемками и белыми пуговицами.

— Канаву-то засыпали обратно, — тихо сказал Ринтын.

Отчим сердито посмотрел на него и продолжал:

— Сила пойдет по кабелю, по той длинной кишке…

— Да! Да! — закивала головой бабушка. — Все равно что еда в животе.

— А эта кишка набита проводом, — снова заметил Ринтын.

Гэвынто бросил на него недобрый взгляд, прокашлялся и сказал:

— Давайте чай пить, а то горло пересохло.

Чаепитие было внеочередным, и Ринтыну ввиду близости ночи пить не полагалось. Он отвернулся и стал смотреть на лампочку.

Вдруг лампочка вспыхнула так ярко и неожиданно, что отчим вскрикнул и выронил блюдце с горячим чаем. Но лампочка так же быстро и потухла. В пологе стало совсем темно, хотя жирники горели по-прежнему.

— Проволочка внутри пузырька перегорела, надо будет новую лампочку ввернуть, — сказал отчим.

И будто ему в ответ лампочка снова загорелась. Чай был забыт. Все не отрываясь смотрели на раскаленную нить. Она то становилась ярко-белой, то тускнела до красноватого цвета.

Свет жирников стал желтым и неприятным для глаз. Арэнау потушила их. Бабушка взяла утиное крылышко и чисто вымела моржовую кожу, служившую в яранге полом.

— Всю грязь стало видно, — ворчала она.

Ринтын натянул на себя кухлянку и вышел. Ему хотелось посмотреть, как светят лампочки на улице. Шел колючий снег. Из окон деревянных домов бил, разгоняя тьму, яркий свет. Под каждым светлым пятном, отбрасываемым на землю горящей лампочкой, стояли собаки. Они выли и лаяли на невиданный свет.

8

Яранга отчима Гэвынто строилась по соседству с ярангой дяди Кмоля. С тех пор как Гэвынто выбрали председателем колхоза, строительство заметно подвинулось вперед. Новый председатель, не жалея колхозных досок, строил свое жилище с размахом. Были возведены четыре стены под прямым углом друг к другу. На крутой двускатной крыше настлали новые; еще просвечивающие моржовые кожи. По плану Гэвынто его жилище должно было походить на русский деревянный дом. Внутри не было полога, три стены — задняя и две боковые — делались засыпные, а вместо двери во всю ширину и высоту передней стены предполагалось навесить меховую занавесь, как в настоящем пологе. В жилище, выстроенном Гэвынто, причудливо смешалось старое и новое.

Снег уже выпал, но настоящих холодов еще не было. Гэвынто торопился поскорее переехать в новое жилище.

Помогал ему и маленький Ринтын: выпрямлял на железной наковальне ржавые гвозди. Он располагался с наковальней прямо на улице, у дома. Однажды к нему подошел Петя, сын пекаря.

— Давай помогу, — предложил он.

Ринтын принес второй молоток, и работа пошла веселее.

Петя уже знал несколько чукотских слов, а ребята понемногу учились у Пети русскому языку.

Семья пекаря пришлась по душе жителям Улака. Дядя Павел, Петин отец, был неутомимым работником. В любое время суток его можно было застать в пекарне. Оказалось, что он, кроме того, и заядлый охотник и приехал-то в Улак как раз, когда через косу начали летать стаи молодых уток. В сенях пекарни прислоненный к стене стоял дробовик, вымазанный в муке: дядя Павел месил тесто и одновременно поглядывал в окно, не летят ли утки.

Ребята часто заходили к нему в пекарню и долго стояли, наблюдая за его работой. Все так и горело в руках пекаря. Формы с поднявшимся тестом перелетали с лавки в огромную железную печную пасть.

Пока пеклась одна партия хлеба, дядя Павел месил тесто для другой. В его сильных и ловких руках тесто попискивало и потрескивало. За работой дядя Павел пел одну и ту же песню, состоявшую всего из нескольких слов. Пел он подолгу, иногда по целому часу:

Ой да ты, кали-и-и-на!

Помолчав немного, пекарь снова начинал:

Ой да ты, кали-и-и-на!

И так продолжалось бесконечно долго.

Когда гвозди были выпрямлены и пальцы основательно побиты, Петя отложил молоток и таинственно шепнул Ринтыну:

— Я видел слепого.

Ринтын не понял.

Петя зажмурил глаза и замотал головой из стороны в сторону. Ринтын сразу догадался, что Петя говорит о слепом сказочнике и певце Йоке.

В хорошую погоду Йок выходил из яранги своего брата Таната, у которого жил, и ждал, когда кто-нибудь заговорит с ним. Ринтын часто бегал к нему и слушал его сказки. Слушая старика, Ринтын всматривался в худощавое с пустыми глазницами лицо и удивлялся его изменчивости. Каждое сказанное слепцом слово оставляло мимолетную тень на его лице, как малейшее дуновение ветра изменяет поверхность моря.

Всех жителей стойбища Йок узнавал по походке. И теперь, когда Ринтын с Петей подошли к нему, он повернул голову и спросил:

— Это ты, Ринтын?

— Я, Йок.

— Кто с тобой?

— Русский мальчик Петя. Сын того пекаря, что недавно приехал.

— Пусть подойдет ко мне.

Ринтын подвел Петю к слепому, Йок вытянул руки, нащупал голову мальчика и быстро провел пальцами по его лицу.

— Ему столько же лет, Ринтын, сколько тебе?

— Да. Мы с ним вместе в школу ходим.

— Я люблю сказки, Йок, — сказал Петя.

— О! Ты говоришь по-чукотски?

— Немножко, — улыбнулся Петя.

— Хорошо. Садись на камни. И я сяду. — Йок уселся и задумался. — Хотите, я вам расскажу о старой жизни в нашем стойбище? — спросил он ребят.

— Хотим, — ответил за себя и за друга Ринтын.

— Хорошо. Тогда слушайте. Улак — не чукотское слово, а эскимосское. По-чукотски оно означает пэкуль — женский нож. Коса, на которой мы живем, это рукоятка, а лагуна будет лезвие. Понятно? А теперь о самом главном. Очень давно жил здесь страшный силач и разбойник. Звали его Кэпэр. Яранга Кэпэра стояла на возвышении, там, где теперь школа. Место хорошее — оттуда Кэпэр мог видеть все, что делалось в стойбище, да и дорога, по которой улакцы ходили на охоту, пролегала возле его яранги. Слава о необыкновенной силе Кэпэра была так велика, что никому не приходило в голову померяться с ним. И как это бывает у сильных людей, вокруг него собрались добрые молодцы, любители угождать и кормиться объедками с чужого кэмэны,[4] но не самим добывать зверя. А еды у Кэпэра было — всего не съесть: он отбирал большую часть добычи у охотников, и никто не смел отказать ему в этом. Горе было тому охотнику, который не останавливался около его яранги и сам не относил причитающейся с него доли.

Был тяжелый год. Сильный мороз сковал все разводья. В стойбище наступил голод, жирники потухли. Умирали дети, старики.

Много раз возвращался охотник Энмын с пустыми руками. Ему было тяжело смотреть, как в темном пологе дрожат от холода его дети и жена. Едва красная полоска зари появлялась на небе, Энмын снова уходил на промысел.

Однажды пришел Энмын с охоты веселый, хотя по-прежнему без добычи. Дождавшись ночи, Энмын с женой вышли из яранги. Ночь была светлая, лунная. Полыхало сияние. Крадучись, Энмын с женой отправились в торосы. Оттуда они вернулись с нерпой, добытой Энмыном еще днем и спрятанной во льдах. Разожгли в пологе жирник, сварили полный котел мяса и только успели накормить детей, как в чоттагыне послышались шаги. "Кто там"? — "Я. Где нерпа?" — "Кэпэр! — в страхе прошептал Энмын. — Жена, давай отдадим ему то, что осталось. Не то худо будет". — "Не получит он даже ластов!" — сказала жена Энмына и, схватив выквэпойгын,[5] вышла в чоттагын. Увидя женщину, в ярости размахивающую палкой, Кэпэр испугался и бросился к выходу. Ведь никто еще на него не замахивался! Поскользнувшись на льдинке собачьей мочи, он упал и сломал себе обе руки. Втащили Энмын с женой Кэпэра в полог, и там он пролежал несколько дней. Молодчики Кэпэра пустили слух, что Энмын уступил по обычаю свою жену Кэпэру. Когда дошла эта новость до жены Энмына, она рассердилась и всем рассказала о том, как силач сломал себе руки. Тут и увидели все, каков силач Кэпэр! Собрались жители Улака и изгнали своего мучителя вместе со всеми его слугами. Жены охотников долго смеялись потом над своими мужьями и говорили им: "Столько лет терпели этого Кэпэра и, как пугливые куропатки, таскали ему добычу, оставляя своих детей голодными".