Рейтинговые книги
Читем онлайн Повести и рассказы - Исаак Григорьевич Гольдберг

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 3 4 5 6 7 8 9 10 11 ... 235
оборачиваются на голос, шумят:

— Ямы-ы!.. Ты ямами не попрекай!

— Колды нужно было, так и по ямам прятали. Сам, поди, тоже прятал!

— Обязательно! Куды больше?! Он не хуже других…

— Я против закону никогда не перечил…

— Конечно! Ты — известный праведник!..

— Оттого и в волость к камунистам шляешься… Чтоб, значит, поближе к начальству.

Председатель кряхтит, отхаркивается, покрывая перебранку, кричит:

— Мужики! Ребята! Да не гыркайте вы!.. Чо, на самом деле, орете? Рази мужик неправду толкует?.. Прятали — это раз. Ну, и есть опасенье, чтоб и нонче не прятали… Конечно, было бы вам упрежденье, а там как хотите…

— Слыхали!.. Ладно!

— Когда ешо будет. Надоест, поди, об этом глотки драть…

Опять стелется молчание. Густой пахучий вечер молчит. Здешнее молчание тонет в ясности и покое вечера.

Перед тем, как расходиться мужикам, Егор Никанорыч, председатель, мимоходом роняет:

— Тут ешо Ксения Коненкина жалобилась. Находит для себя обиду в пае…

— Какая ешо обида? — снова вспыхивают мужики.

— Как обчество выделило, так, значит, и ладно.

— Она незнамо где шлялась кою пору, а земле, рази, пустовать?

— Об чем разговор: дадено ей по положенью, ну и нечего мир мутить!

— Да это я так, к примеру, — вяло успокаивает Егор Никанорыч. — Конечно, как обчество положило, менять не будем… Только, пожалуй, пойдет она в волость, а то, может, и до городу дотакнется…

— Ну и пушай!..

— Ее дело!..

16

К крёстной, к Анне Васильевне, на огороде подходит Потаповна, черная прямая старуха, опирается на изгородь, говорит:

— Чего это, Васильевна, Ксёнка твоя, чай, полным хозяйством обзаводится?

— Не пойму я, — недоумевает крёстная, — об чем ты толкуешь?

— Кака ты непонятливая, — морщит усмешкой изборожденное старостью темное лицо свое Потаповна. — Парня-то приблудящего совсем к себе прикрутила, говорю, аль на время?

Брови у крёстной сбегаются, вздрагивают гневно губы:

— Побойся ты бога-то, Потаповна? Чего говоришь?..

— А я что говорю? — удивляется старуха и прячет хитрость в выцветших глазах. — Что люди, то и я!

— Да и люди зря треплют языками… Павел у нас работник, человек временный. Сегодня поработал, а завтра, глядишь, и нету его.

— Ну, давай бог, давай бог! — смиренно вздыхает Потаповна и отлипает от изгороди, уходит.

Крёстная Арина Васильевна смотрит ей вслед, крутит головой и вздыхает.

Но она подавляет вздохи и уходит в неотложную, не ждущую работу.

А вечером, когда сон готовит свое мягкое бездонное ложе, когда Павел после ужина уходит на поветь, крёстная не укладывается на своей лежанке, снова вздыхает и тихо окликает Ксению:

— Слышь, Ксена, что люди-то стали болтать?

Ксения, сбросив с себя исподницу, в одной розовой рубахе, теплым пятном мерцая в полутьме, быстро оборачивается, настораживается:

— Об чем?

— Об тебе, девка… Давеча Потаповна про тебя с Павлом наветки сплетала. Судят, говорит, люди про вас дурное…

— Людям рта не заткнешь! — зло говорит Ксения и в голосе ее холод. — Люди всякое могут наплести.

— Я и то толкую! — подхватывает крёстная. — Языки-то долгие… Только… — крёстнин голос делается вкрадчивей и глуше: — ты ба, Ксена, ежели што, поопасилась…

Ксения молчит, потом сухо, невесело смеется:

— Эх, крёстная!.. Ну, ладно…

Устало, протяжно вздыхая, Арина Васильевна укладывает кости на покой. Ксения садится на постель, обхватывает колено руками, сцепляет пальцы. Застывает без сна.

Ночь плывет мягкая, сосредоточенная, неторопливая. Сквозь щели в ставнях вливаются в душную избу серебряные нити. Вливаются и тают в рыхлой тьме. По стенам, по потолку мелкие шорохи и трески. И, покрывая их, мерный негромкий храп спящей Арины Васильевны.

Ксения застывает, кутается во тьму; в сонной тревоге избы, сцепив пальцы на теплом колене, холодеет и борется с мыслями.

И мимо многих горячих и тревожащих мыслей своих проносится мысль о бабьем одиночестве своем, о невыплаканных слезах, об обидах, которые еще будут.

В рыхлой тьме полнее тают вползающие через щели ставней тонкие светы; рыхлая тьма светлеет: ночь проползла ровный и отмеренный путь свой и повернула к рассвету.

Ксения выпрямляется, потягивается всем телом и ложится на постель, чтоб урвать кусочек ночи и сомкнуть не надолго глаза.

Утро встречает ее, как всегда, крепкой, сильной, готовой к жаркому, томливому труду.

Утром, еще покуда не пришел к завтраку Павел, она говорит крёстной:

— Я, крёстная, так думаю: сама я себе хозяйка! Своей волей живу. Пущай люди свои беды расхлебывают, я сама со своей управлюсь!..

Арина Васильевна молчит. В ее глазах испуг и неодобрение.

17

Мимо верхнееланских полей, мимо бурых, зеленых, черных и золотых лоскутов земли дорога ведет в волость, в деревню Острог.

Летняя дорога пустынна. Летним зноем прибитая, лежит спокойно дорожная пыль.

На полях разноцветными пятнами движутся люди. На полях неустанно и скоро кипит работа. И когда на свороте дороги вырастает облако пыли и из облака этого выносится тарахтенье телеги, люди с косами, с серпами, люди у борон, с тучами мошки над головами на мгновенье приостанавливают работу, оборачиваются в сторону ожившей дороги и глядят.

Усталая мухортая лошадь тащит телегу, на которой вразвалку полулежит мохнатый, бородатый мужик. Лошадью правит мальчонка в картузе, картуз мальчонке налезает на глаза, мальчонка грязной рукой все время поправляет его и по-взрослому, солидно и строго, покрикивает на лошадь.

Лохматый мужик навеселе, завидя поля, людей на полях, кладет тяжелую руку на детское плечо и кричит:

— Стой!

Мальчонка натягивает вожжи, останавливает лошадь и поправляет картуз.

Вылезая из телеги, мужик опускает на землю ноги, обутые в старые рыжие солдатские башмаки с истрепанными обмотками, и ухватывается тяжело одною рукою за передок. На земле мужик стоит не твердо и когда идет к ближайшим, приостановившим работу людям, то пошатывается и прихрамывает: пошатывается оттого, что выпил, хромает потому, что одна нога — правая — слегка согнута в колене.

— Здорово, пахари, работнички! — кричит он весело и озорно: — Потеете?!..

Подошедшие к дороге, разглядев приезжего, махают руками и насмешливо отвечают:

— Здравствуй, здравствуй!

— Это опять, значит, ты, Архип?

— Снова чертомелешь?.. В самую, что есть, рабочую пору гулянку заводишь?..

И люди уходят обратно на поля, к серпам, к лошадям, к работе.

Архип глядит на них, смеется. Широкое лицо, заросшее грязной бородою, кривится от смеха, белые зубы молодо блестят, пряди грязных курчавых волос сбегают и дрожат на морщинистом темном лбу.

— Хлебушко жнете? — кричит он полям и людям. — Землю-кормилицу зорите?! Ладно, пожалуйста, с полным удовольствием! Жарьте!.. Жарьте, елки-палки!

Люди возвращаются к работе, люди не слушают лохматого, хромого мужика. Мальчонка налаживает замызганную рваную шлею на лошади и все поправляет картуз.

Архип умолкает на мгновенье, смех тает на его лице, изумленная обида растягивает его губы и кривит их.

— Молчите?! — горестно

1 ... 3 4 5 6 7 8 9 10 11 ... 235
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Повести и рассказы - Исаак Григорьевич Гольдберг бесплатно.
Похожие на Повести и рассказы - Исаак Григорьевич Гольдберг книги

Оставить комментарий