Невеста трех женихов - Галина Лифшиц

– Ага, – подтвердила Инка, – плакали-рыдали. И подружки тоже, но невеста особенно. Ты должна будешь очень красиво и достоверно рыдать.

– Вот текст, – раскрыла Аська толстую тетрадь с выписками из Ленинской библиотеки.

Светка почитала. Красиво. Вполне. Только порепетировать надо. Чтоб с рыданиями по-честному вышло. И на три голоса.

– А я свое написала. В тему, но свое. Чтоб уникально получилось. Не как у всех. Вот, – предложила Инка.

Она встала и запела, держа листочек с текстом перед глазами:

Ох же, милый ты мой батюшка!Ох, голубка моя матушка!Как же мне да вашей дочушкеВо чужи люди идти-горевать?Платья девичьи не сносилися,Ленты алые не порвалися,А сама я не нагулялася,С умом-разумом да не собралася.

Получалось мощно. Слезы так и просились наружу.

– Дай-ка я! – Светка взяла бумажку со словами и запела-заголосила, так что сама испугалась, сердце заухало.

– Что ж они так убивались-то, ведь не казнить же их вели, – задумчиво вымолвила Аська.

– А считай – казнить. Мне прабаша (так Инка называла прабабушку) говорила, что увозили в другую деревню, к мужниной родне, и работай давай. Да еще свекровке подчиняйся, слушайся во всем. Все – не попляшешь, не попоешь, не нарядишься особо-то. Рожай да мужа ублажай.

– Хорошо, что мы в другое время живем, – порадовалась Светка.

– А замуж все равно красиво выдавали, – вздохнула Аська. – И мы красиво сделаем, ахнут они все там у тебя.

– Там знаешь еще что полагалось? – продолжила Инка. – Вот выходят молодые после венчания к столу, а им на лавку шубу кидают, чтоб сидели, как князь с княгиней.

– Вот! Я и говорю: красота! – подтвердила Аська. – И еще когда после венчания выходили, тоже под ноги шубу кидали. И смотрели, кто первый на нее ступит, жених или невеста. Кто первый станет, тот и будет главным в семье. А может, купить там тебе шубейку и кинуть ее на твой стул? Или под ноги вам? Пусть они знают… Как мы когда-то жили…

– Жили-поживали, добра наживали, – засмеялась Светка. – Ась, ну какую еще шубейку? Купечество какое-то! Достаточно того, что мы, такие красивые, петь им будем.

– И то верно, – согласилась Аська и перешла к делу. – Мы тебе когда косу одну расплетем, ленточки ты отдашь, потом будем тебя расчесывать гребнями с каменьями…

– Да-да-да! С бриллиантовыми каменьями, – иронически подтвердила Светка, хорошо зная Аськин степной размах. – Чтоб все там поослепли от их блеска!

– Да подожди ты, – не сдавалась Аська. – Ты, значит, поешь, мы вторим, расчесываем, расчесываем… Потом две косы заплетаем. И уже одну – никогда! Все! Только две косы будешь заплетать. И уложим их под такой специальный убор, чтоб никто, кроме мужа, никогда уж и не увидел!

Аська размечталась. Доисторический славянский огонь горел в ее сапфировых очах. Память предков просыпалась и бурлила.

Светка аж забоялась.

– Ну, давайте-давайте! Гвоздиками мне головной убор к черепу прибейте, чтоб никогда и никто не снял. Золотыми гвоздиками с рубиновыми шляпками. А? – предложила она.

Аська деловито очнулась от своих роскошных видений.

– Ладно, без гвоздиков обойдемся. Но все будет – наповал. Я уже зажглась! – предупредила Ася.

Они еще немного попели, приладились. Светка взяла себе копии текстов, чтобы успеть перевести и раздать гостям пояснения на их родном языке, а то ведь не поймут, о чем речь идет вообще-то.

– Ну, до скорого!

Девчонки расцеловались.

Ну, и празник же будет!

Возвращаясь домой, Светка снова зашла в храм и поставила свечку о здравии своего больного гостя. Пусть и у него все будет хорошо и празднично. И главное: пусть будет жив и здоров.

7. Прощальный разговор

До отлета оставалось совсем немного времени. Ее постоялец был все еще слаб, но вполне жизнеспособен. Ходил теперь совсем прямо, за живот не держась. Видно было, что внутренне он уже собрался с силами и готов покинуть гостеприимное пристанище. Он тщательно вымылся, переоделся, причесался. Выглядел свежим, отдохнувшим, бодрым. Пришел на кухню, Светка кашу на ужин варила, манную. Боялась больного чем-то тяжелым кормить, поэтому готовила, как для годовалого младенца: кашки, супчики.

– Ну, чего, ухожу я ближе к ночи от тебя, – сообщил деловито. – Давай посидим напоследок.

– Давай посидим. И я еще тебе сказать хотела, как лучше всего питаться: ты пока только каши ешь, овощи вареные, картошку хотя бы. Фрукты, если можешь. Я тут тебе мультивитамины купила. Пей раз в день после еды. Это после антибиотиков надо.

– Видишь, какая ты! А говоришь – не врач. Не темни уж, ладно. Ты точь-в-точь, как мамка моя. Говоришь мало и все по делу. Ты правильная.

Света, боясь опять услышать предложение руки и сердца, повернула на другое:

– А что с твоей мамой случилось? Извини, что спрашиваю.

– Умерла она. Я ж говорил: в горячем цеху работала. Десять лет. Квартиру получили, зажили, как люди, обставились. Ну, тут она и заболела. Рак. И все.

– А ты что же?

– А я чего? Пришли добрые люди из какого-то профкома-месткома. Пойдем, говорят, мальчик, с нами (мне четырнадцать лет исполнилось). Поживешь в детдоме, сыт – одет – обут. Кончишь школу – вернешься в свою квартиру. Будешь самостоятельный человек со своей жилплощадью. Это еще в те, прежние времена было… Вернулся… А там уже железная дверь, жильцы другие… На звонок не открыли. Так ничего от мамки и не осталось. Никакой памяти. Знала б она, на что жизнь положила! Даже фоток нормальных нет у меня. Вот только, глянь.

Он достал из бумажника черно-белую фотографию для внутреннего паспорта. Фото находилось в твердой пластиковой обложечке и выглядело, как новое. На Свету пристально исподлобья смотрело скуластое мужское лицо с поджатыми губами. Волосы гладко зачесаны назад. Не разберешь – пучок, что ли, у нее был? Только по сережкам в ушах и догадаешься, что женщина. Хотя и это сейчас не доказательство…

– С тобой – одно лицо, – отметила девушка, вглядевшись в колючий взгляд умершей от непосильных трудов чужой матери.

– Все говорят. Красивая была. Коса до пояса. Песни по воскресеньям пела. Гладит белье на кухне и поет. Никакого тебе радио не надо. А как заболела, коса вся вылезла. Химией лечили. Знаешь, что такое? Тоже – казнь. Сил не остается никаких, тошнит-рвет. Жизнь не мила. И волосы вот… выпали все. Говорили – отрастут. Обещали. У других, я видел, отрастали, правда. У мамки не успели отрасти – померла. Так вот.

– А ты как потом? – И кто ее за язык тянул расспрашивать!