Кто первым бросит камень - Марина Серова

— Евгения Максимовна! Я к вам обращаюсь!

Я так загляделась на картину смерти, что не сразу услышала раздраженный голос Пантелеймонова.

— Что, простите? — Я повернулась к майору.

— Я спрашиваю, кто этот гражданин и для чего вы привели его с собой? Кажется, я вызывал только вас.

Иван непонимающе моргал, переводя взгляд с майора на меня и обратно.

— Простите? Какой гражданин? А, этот. Это вовсе не гражданин. Это господин Хрусталефф из Лос-Анджелеса. Я его охраняю.

Майор тяжело вздохнул. Вот только иностранца тут не хватало!

Я торопливо проговорила:

— Завтра… Нет, уже сегодня в четырнадцать ноль-ноль у него самолет. Господин Хрусталефф возвращается домой. Ну, конечно, если вы его не задержите…

— Пусть летит, — веско произнес Пантелеймонов и подтвердил свои слова движением пальцев, изобразив, как порхает бабочка. Иван понял и просиял — ему тоже не улыбалась перспектива застрять на родине предков в связи с полицейским расследованием.

— Ну вот и отлично, — подвел итог Пантелеймонов. — Теперь я прошу вас, Евгения Максимовна, ответить на несколько вопросов.

Я быстро объяснила Ивану, что нас не задержат надолго. Небольшая беседа с господином майором — и все, свобода! Иван закивал и заулыбался. Порядок есть порядок, ничего не поделаешь.

Мы вошли в комнату, соседнюю с кабинетом покойного гроссмейстера. Комната была невелика и очень скромная — никаких бархатных портьер и балдахинов. Узкая кровать, плазменный экран на стене, полочка с книгами на иностранном языке. Судя по мужским аксессуарам, тут проживал Иржи.

Сам камердинер находился здесь же — сидел у стола, уронив голову на руки. В углу, в глубоком кресле, сгорбилась Елизавета Киприанова. На ее голые плечи кто-то накинул нелепую вязаную шаль, и теперь хозяйка дома куталась в нее, точно ей было холодно. Лицо женщины было бледным и погасшим, волосы развились и повисли длинными прядями, потеки туши на лице делали Елизавету старше. Странно, старик назвал ее дочерью, но Пингвин упомянул, что ее зовут Елизавета Абрамовна. А ведь гроссмейстера звали Иннокентием…

Майор тяжело опустился на стул, который жалобно заскрипел под его немалым весом.

— Вот этот молодой человек утверждает, что вы входили в комнату покойного примерно за десять-пятнадцать минут до смерти последнего и даже распивали с ним шампанское.

Иржи поднял голову и указал на меня трясущимся пальцем:

— Да, да, это она, точно эта женщина! Я ее узнал — и лицо, и платье!

От волнения в его речи проступил иностранный акцент.

— Да я и не отрицаю! — Я пожала плечами и подхватила сползающую сумочку. Только бы майору не пришло в голову поинтересоваться ее содержимым! У меня там и шокер, и наручники…

— Я познакомилась с Иннокентием Петровичем всего час назад. Я случайно заглянула в его комнату, и господин Киприанов пригласил меня войти и выпить с ним шампанского. Я согласилась. Мы немного поболтали. Потом я вернулась к гостям, и почти сразу после этого узнала о смерти Иннокентия Петровича.

У меня язык не поворачивался назвать гроссмейстера «покойным». Подумать только, всего час назад он предлагал мне сыграть с ним в шахматы!

— И вы не заметили ничего подозрительного? Покойный разговаривал и вел себя как обычно?

— Я понятия не имею, как он вел себя обычно. Я же говорю, что не была с ним знакома до этого вечера!

В моем голосе прозвучала раздраженная нотка, и Иван обеспокоенно уставился на меня. Стоп, Охотникова! Ты прекрасно знаешь, что это просто игра в тупого полицейского. Такими вот намеренными «ляпами» меня просто испытывают на прочность — вдруг разозлюсь и сболтну что-нибудь стоящее внимания?

Пантелеймонов внимательно изучал мою честную физиономию. Смотри, смотри. Сейчас как раз тот редкий случай, когда моя совесть абсолютно, прямо-таки кристально чиста. И вообще не понимаю, к чему вся эта игра в допрос — ведь старик Киприанов умер своей смертью…

— Ладно, Евгения Максимовна. К вам у меня больше вопросов нет.

— Зато у меня есть одни маленький вопрос. Можно? — Я подождала, пока Пантелеймонов кивнул, и продолжила: — Скажите мне, кто же все-таки стрелял?

Пантелеймонов нахмурился. Ох, я прекрасно знаю, насколько полицейские не любят отвечать на подобные вопросы! Но никого ведь не убили, верно? Выстрел не имеет отношения к смерти старого гроссмейстера… Так что я вполне могу полюбопытствовать.

— Мы пришли к выводу, что это была чья-то неуместная шутка, — сообщил мне майор. Я вытаращила глаза. Ничего себе, шуточки! С применением огнестрельного оружия…

Майор понизил голос:

— Мы обнаружили ружье на полу у открытого окна в спальне старика. Сначала мы решили, что это дело рук секретаря… Очень уж нервный молодой человек. Но он оказался ни при чем. Скорее всего, выстрел произвел кто-то из подвыпивших гостей. Мы еще не опрашивали их по этому вопросу…

Пантелеймонов хмуро посмотрел на меня, но я прямо-таки излучала дружелюбие и желание сотрудничать с правоохранительными органами. Черт, сумочка опять сползает.

— Что ж, — веско проговорил майор и поднялся, — вы человек в городе известный. Увозите своего иностранца. Кстати, на прощание посоветуйте ему, чтобы он там, у себя, не распространялся особо об этом случае.

— Непременно посоветую! — Я тоже встала и сделала Ивану знак следовать к двери.

Иностранец просиял и бодро двинулся к выходу.

Но покинуть дом так быстро, как хотелось, нам с Иваном не удалось. Хрусталефф подошел к двери — и вдруг отшатнулся, попятился. Я шагнула вперед.

Оказывается, двое санитаров выносили из кабинета накрытое простыней тело. Они поленились распахнуть настежь тяжелые дубовые створки, и теперь носилки застряли в двери. Словно гроссмейстер отказывался покидать дом…

— Простите, Иван, нам придется еще немного задержаться, — проговорила я по-английски, обернулась и встретила испуганный взгляд синих глаз иностранца.

— В чем дело? Вам плохо? — поинтересовалась я довольно резко. Терпеть не могу нервных мужчин… А Хрусталефф ведь даже не был знаком с покойным! Чего это он так распереживался, спрашивается?

Иван действительно выглядел не лучшим образом — он был бледен, капли пота, точно мелкий бисер, покрывали его лоб и щеки, на которых после бессонной ночи явственно проступила щетина. Сейчас иностранец был похож не на милого мальчика, как обычно, а на испуганного поросенка.

— О, Женя, я попросту боюсь мертвецов. Еще с детства! — Хрусталефф попытался умильно улыбнуться, но улыбка вышла кривая и жалкая.

— Совсем скоро мы уедем, потерпите, — уже мягче сказала я. — Отвезу вас в гостиницу, а днем уже самолет.

— Я бы тоже хотела куда-нибудь улететь, — послышался хриплый женский голос. Я обернулась. Елизавета Киприанова смотрела, как мимо двери проплывают накрытые белым носилки. Санитары наконец-то догадались распахнуть дверь настежь.

— Он ведь даже не отец мне, — адресуясь к черепу на столе, проговорила хозяйка дома. — Он отец моего мужа. И Тему он не выносил… А теперь я горюю. Просто сердце разрывается.

Пантелеймонов выглянул за дверь.

— Все. Вы можете выходить.

Я кивнула на прощание Елизавете, и мы с Иваном спустились по лестнице, причем иностранец все время норовил обогнать меня.

Было пять часов утра. В ветвях деревьев уже распевали птички, и солнце поднималось над лесом. Роса намочила мои туфли. Сегодня будет жаркий день.

Мой верный «Фольксваген» ждал меня на стоянке. Неподалеку виднелась еще одна машина — небольшая красная «Тойота», а так стоянка, еще недавно забитая до отказа, была совершенно пуста — все гости разъехались по домам. Я вспомнила вчерашний вечер, фейерверки, музыку и смех. Как странно закончился этот праздник…

— Ну вот, все завершилось, — сказала я Ивану. — Волноваться не о чем. Сейчас я доставлю вас в город, в гостиницу, а днем отвезу в аэропорт. Мне очень жаль, что поездка на родину оказалась омрачена таким печальным происшествием.

Тьфу ты! Я что, теперь всегда буду изъясняться как покойный гроссмейстер?!

Иван скорбно покивал:

— Я очень огорчен, признаюсь, но что же поделать… это жизнь, как говорят французы!

Се ля ви. Я не стала злорадствовать и упрекать иностранца — если бы он послушал моего совета и не потащился на праздник к незнакомым людям, ничего этого не случилось бы…

Я пристегнулась и завела мотор.

В это время дверь особняка распахнулась. По ступеням широкого крыльца сбежала Елизавета Киприанова. Она была в том же зеленом платье с открытой спиной и в накинутой на плечи шали. Хозяйка дома успела только умыться и заколоть волосы. За Елизаветой шел мальчик — тот самый, что крикнул мне «Убирайтесь!» Мальчик нисколько не спешил, он неторопливо прошествовал к «Тойоте» и привычно забрался на заднее сиденье. Я медленно проехала мимо. Руки Киприановой тряслись, и она никак не могла попасть ключом в замок зажигания.