Письма 1846-1847 годов - Николай Гоголь

Итак, до свиданья, мой бесценный Александр Петрович! Более не успеваю писать. Поговорим обо всем при встрече личной, а поговорить будет много о чем.

Передайте мой душевный поклон графине.

Ваш Г.

О приезде моем не сказывайте другим.

На обороте: Son excellence monsieur le comte

Alexandre Tolstoy.

Paris. Rue de la Paix, 9 (hôtel Westminster).

Л. К. и А М. ВЬЕЛЬГОРСКИМ и С. М. СОЛЛОГУБ

<7/19 апреля 1846. Рим.>

Христос воскресе!

Посылаю вам это святое приветствие в самый день светлого воскресенья, мои прекрасные графини: и маминька и дочери! И вы давно ко мне не писали, и я давно к вам не писал. Но я знаю, однако же, и слышу в сердце моем, что вы часто обо мне думаете; знаете также и вы, что я очень часто думаю о вас. В этом, впрочем, нет большой заслуги с моей стороны: приятными мыслями приятно заниматься, а мысли о вас приятны. В этот день я так сильно и нежно и братски перецеловал вас всех в моих мыслях, что на душе моей долго было потом светло и радостно. [светло и радостно от этих поцелуев] И хотел бы я быть в силах перецеловать всех людей такими родственными поцелуями. Через две недели я выезжаю из Рима и уведомляю вас, чтобы вы, если придет кому-нибудь из вас желание наградить меня несколь<кими> прекрасными строчками письма вашего, адресовали Жуковскому во Франкфурт, где я буду в июне. Впрочем, где бы я ни был, адресуйте к нему; он мне перешлет. Для здоровья моего мне необходимо сделать как можно больше езды и дороги; это мне помогало доселе лучше всяких средств и лекарств. Бог милостив; надеюсь, поможет и теперь. Что вам сказать о моем здоровье телесном? Оно очень незавидно. Но благодарю за него бога. Оно так быть должно. Не без высшей воли повелено ему так быть. Стало быть, полную доверенность к повелевшему! У него всё, что им повелевается, повелевается к добру. Мое душевное здоровье лучше прежнего и виной этого отчасти [может, отчасти] телесный недуг, стало быть, грех и сметь даже роптать на телесные недуги, когда они так видимо направляются к выздоравливанью душевному. Я полечусь, может быть, только в одном Греффенберге, и то в жаркие летние дни. Хочу побывать [побываю] в Англии, Голландии. На зиму проберусь в Италию, на теплейшие места в Средиземном море, оттуда (если будет такая милость божия, что позволит мне выполнить кое-какие невыплаченные долги, без которых нельзя ехать туда, куда душа хотела бы) проберусь в Иерусалим. Молитесь богу, мои прекрасные графини, чтобы было всё так и чтобы весной в следующем году или в начале лета мы встретились с вами в России, и была бы в радость наша встреча, и не было бы на моей совести ничего такого, что бы стало меня укорять, что я ни за что получил такую награду, как встреча с моими друзьями, и притом в таком раю, каким для меня кажется теперь наша требующая любви нашей Россия. Бог да хранит вас и всё то, что дорого душам вашим! Прощайте.

Весь ваш Г.

Если вам встретится оказия для удобной пересылки во Франкфурт, на имя Жуковского, то сделайте мне подарок. Пришлите два журнала на нынешний 1846 год: «Отечест<венные> Записки» и «Маяк». Того и другого к июню выйдет [я думаю, к июню выйдет] по шести книжек. [Далее начато: отправляют] Вы, верно, найдете возможность переслать их с курьером, а не то с кем-нибудь из отправляющихся за границу, — впрочем, первое вернее.

На обороте: St. Pétersbourg. Russie.

Ее сиятельству графине Луизе Карловне Вьельгорской

(рожд. пр<инцессе> Бирон).

В С. П. Бурге, на Михайловской площади, в доме графа Вьельгорского.

Н. М. ЯЗЫКОВУ

Апрел<я> 22 <21 н. ст. 1846. Рим>

Христос воскрес!

Письмо получил, но книг, заключающих наши литер <атурные> новости, не получал, хотя ожида<л> целые две недели после получения письма. Жаль, что не упомянул, с кем они посланы. Мне бы теперь сильно хотелось прочесть повестей наших нынешних писателей. Они производят на меня всегда действие возбуждающее, несмотря на самую тягость болезненного состояния моего. В них же теперь проглядывает [преимущественно проглядывает] вещественная и духовная статистика Руси, а это мне очень [страх] нужно. Поэтому для меня имеют много цены даже и те повествован<ия>, которые кажутся другим слабыми и ничтожными относительно достоинства художественного. Я бы все эти сборники прочитал с большим аппетитом, но их нет, и не знаю даже, куды и с кем они тобою посланы и когда их получу. От Жуковского я получил извещение, что он, точно, получил стихи Аксакова Ивана, но удержал их у себя, считая лучше вручить их мне лично, по приезде моем к нему. Он находит в них много мистического и укоряет молодых наших поэтов в желании блеснуть оригинальностью. Последнего мнения я не разделяю, хотя и не читаю стихов. Это направление невольное и не есть желание блеснуть. Теперешнего молодого человека мечет невольно, потому что есть внутри у него сила, требующая дела, алчущая действовать [желающая деятельности] и только не знаю<щая>, [Далее начато: какой] где, каким образом, на каком месте. В теперешнее время не так-то легко попасть человеку на свое место, то есть на место, именно ему принадлежащее; долго ему придется кружить, прежде чем на него попасть. Попробуй, однако ж, дать прочесть Аксакову Ивану мои письма, писанн<ые> к тебе о предметах, [по пов<оду>] предстоящих у нас лирическому поэту, по поводу стихотв<орения> «Землетрясен<ие>». Они все-таки хоть сколько-нибудь наводят на действительность. Почему знать? Может быть, они подадут ему какую-нибудь мысль о том, как направить силы к предметам предстоящим. Штука не в наших мараньях, но в том, что благодать божья озаряет наш ум и заставляет его увидеть истину даже и в мараньях. Кстати об этих письмах, ты их береги. Я как рассмотрел всё то, что писал разным лицам в последнее время, особенно нуждавшимся и требовавшим от меня душевной помощи, вижу, что из этого может составиться книга, полезная людям, страждущим на разных поприщах. Страданья, которыми страдал я сам, пришлись мне в пользу, и с помощью их мне удалось помочь другим. Бог весть, может это будет полезно и тем, которые находились и не в таких обстоятельствах и даже мало заботятся о страданиях других. Я попробую издать, прибавив кое-что [кое-какие] вообще о литературе. Но покамест это между нами. Мне нужно обсмотреться и всё разглядеть и взвесить. Двигает мною теперь единственно польза, а не доставленье какого-либо наслажденья. Еще две недели, не более, остаюсь в Риме. Во Франкфурте полагаю быть в начале июня или в конце нашего мая. Всё посылай и адресуй во Франкфурт, на имя Жуковского. Прощай; более писать не в силах. Зябну и дрожу и бегу бросить письмо на почту и согреться.

На обороте: Russie. Moscou.

Николаю Михайловичу Языкову. В Москве.

На Пречистенке, у Троицы, в Зубове, в доме Наумовой.

Н. Н. ШЕРЕМЕТЕВОЙ

<21 или 22 апреля н. ст. 1846. Рим.>

Христос воскресе!

Знаю, что и вы произнесли мне это святое приветствие, добрый друг мой. Дай бог воспраздновать нам вместе [вместе когда-нибудь] этот святой праздник во всей красоте его еще здесь, еще на земле, еще прежде того времени, когда по неизреченной милости своей допустит нас бог воспраздновать его на небесах в невечереющем дне его вечного царствия. Мне скорбно было услышать об утрате вашей, но скоро я утешился мыслью, [утешился тем] что для христианина нет утраты, что в вашей душе живут вечно образы тех, к которым вы были привязаны; стало быть, их отторгнуть от вас никто не может; стало быть, вы не лишились ничего; стало быть, вы не сделали утраты. Молитвы ваши за них воссылаются попрежнему, доходят так же к богу, может быть, еще лучше прежнего. Стало быть, смерть не разорвала вашей связи. Итак, Христос воскрес, а с ним и все близкие душам нашим! Что сказать вам о себе? Здоровьем не похвалюсь, но велика милость божия, поддерживающая дух и дающая силы терпеть и переносить. Вы уже знаете, что я весь этот год определяю на езду: средство, которое более всего мне помогало. В это время я постараюсь, во время езды и дороги, продолжать доселе плохо и лениво происходившую работу. На это подает мне надежду свежесть головы и бόль<шая> зрелость, к которой привели меня именно недуги и болезни. Итак, вы видите, что они были не без пользы и что всё, нам ниспосылаемое, ниспосылается в пользу нашего же труда, предпринятого во имя божие, хотя и кажется вначале, как будто бы перечит и препятствует нам. Молитесь же богу, добрый друг, дабы отныне всё потекло успешно и заплатил бы я тот долг, о котором немолчно говорит мне моя совесть, и мог бы я без упрека [упрека душевно<го>] предстать перед гробом господа нашего и совершить ему поклонение, без которого не успокоится душа и не в силах я буду принести ту пользу, которую бы искренно и нелицемерно хотела принести душа моя.