Сладкое забвение - Даниэль Лори

серебра о фарфоровые тарелки. Абелли бросала на меня осторожные взгляды, в то время, как моя семья не отрывала глаз от своих десертов, более жестких, чем стулья, на которых они сидели.

Откинувшись назад, я положил руку на стол и сосредоточил взгляд на сигарете, которую крутил между пальцами. Гнев был настолько силен, что мне пришлось подавить его. Он жег горло, грудь и затуманивал зрение красным облаком.

Мои глаза скользнули на дюйм вверх, чтобы найти Луку, моего младшего и единственного надежного кузена, вытирающего рукой рот в слабой попытке скрыть свое веселье. Мой взгляд потемнел, и я подумал, что сегодня могу просто пристрелить двух кузенов.

Он откинулся на спинку стула, его юмор угас. Он только что одержал победу в пари, что сегодня мы не сможем обойтись без ссор. И выиграл дважды, потому что все, что касалось милой Абелли, было бонусом. Моя семья поставила на кон всё — всё. Они использовали любую возможность заработать доллар.

Я задолжал ему пять гребаных штук. И сваливал вину на маленькую черноволосую Примадонну, потому что если бы я сейчас подумал о ее брате, то в конце концов всадил бы пулю в его чертову башку.

Есть некоторые родственники, которые вам не нравятся — те, кого вы могли бы застрелить на своих условиях, если бы предоставили шанс. Но быть втянутым в это… неправильно вывело меня, как удар хлыста. Моя челюсть сжалась, когда яд пополз по венам.

Мой отец любил бить меня под ребра, когда я действовал не думая.

Моя мама обычно курила за кухонным столом в ночнушке, после того как они с отцом кричали на весь дом.

С моими горящими ребрами и сигаретой в руке, я не упустил из виду, что яблоко действительно не падает так далеко от дерева. И думаю, что те, кто знал Антонио Руссо — даже моя собственная семья — не решались бы думать об этом иначе, как о несчастье.

Я был шаблонном, который создали мой отец и Коза Ностра. Такая же плохая комбинация, как бочка пороха и немного пламени. Там, где отцу не хватало моего воспитания, мама пыталась заполнить образовавшиеся трещины. Она пыталась, сквозь расширенные зрачки и часто кровоточащий нос. Покойная Катерина Руссо приложила все усилия, чтобы научить своего единственного ребенка уважать женщин. Тяжело уважать мать, которую приходится поднимать с пола по ночам. Не говоря уже о том, что с тех пор, как я стал достаточно взрослым, прося у них что-то, мне вручали почти все, что я хотел. Я не нуждался в обаянии и уважении, чтобы заполучить женщину — мое грядущее богатство и положение сделали это для меня с тех пор, как мне исполнилось тринадцать лет.

Мать Луки первой собралась с духом и бросила на меня самый сердитый взгляд. Моя семья может злиться сколько угодно, но я был бы признателен хотя бы за одно чертово спасибо за то, что остановил кровавую баню и не испортил прекрасное воскресенье.

Иисус. Это был просто Стефано, в любом случае.

Никому не нравился Стефано.

Правда заключалась в том, что не каждый мужчина мог справиться с тем, чтобы быть Руссо. Моя бабушка говорила, что наша кровь горячее, чем у других. Хотя, возможно, это был лишь предлог оправдать, почему все ее отпрыски мужского пола были правомочными, жадными и собственническими по отношению к вещам, которые им не принадлежали. Руссо хотел того, чего хотел, и как только он это сделал, это стало практически его. Скорее всего, через различные незаконные предприятия. Но, возможно, она наткнулась на что-то, потому что это ощущалось чертовски горячим, чем следовало.

I’ll Be Seeing You by Billie Holiday играла на просторном заднем дворе, мягкие фортепьянные ноты вторгались в напряженную атмосферу, полную прочищающих горло и бегающих взглядов. Я покрутил сигарету между пальцами, пытаясь унять зуд. Я курил только тогда, когда был слишком зол, чтобы видеть прямо, или в редких случаях — выбит из колеи.

Сальваторе вышел из-за стола, отсылая слуг домой. Все они знали, кто их нанял, и были каким-то образом связаны с Коза Нострой, но можно не сомневаться, что покойник, лежащий во внутреннем дворике, кровь которого текла по выбоинам в кирпичах, был слишком велик для некоторых из них.

Я уловил только часть разговора, который привел это в движение, но было ясно, что Тони злорадствовал по поводу убийства Пьеро, еще одного моего идиотского кузена. Я не знал, что Тони был тем, кто сделал это, но не был удивлен. И тоже почти не двигался. Я говорил о смерти Пьеро, как о смерти Дзанетти: виски на два пальца. Если ты сделаешь глупость, тебя убьют. Так устроен мир, и мой кузен сделал более чем достаточно.

Честно говоря, я думал, что Стефано собирается опустить пистолет. Но в тот момент мне было все равно. Вспышка гнева пульсировала в моей груди от непочтительности моего кузена, и, как ни странно, она разгорелась еще сильнее от того, что он угрожал милой Абелли. Раздражающее чувство нахлынуло на меня, что только я могу угрожать ей — так что я черт возьми, выстрелю в него и буду смотреть, как кровь брызгает на белое платье Елены.

Тони с трудом видел меня мёртвым, с тех пор, как его девушка Джо Занетти увидела мой сорок пятый калибр достаточно, и я думал, что это не имеет значения на данный момент. Я предполагал, что у нас с Тони будут какие-то проблемы, но недооценил, каким гребаным идиотом он был и что он приведет их на обед. Я догадывался, что мысль о том, что я буду трахать его сестру, раздражала его немного больше, чем мое обычное присутствие.

Я постучал сигаретой по столу и, прежде чем смог остановиться, посмотрел туда, где сидела Сладкая Абелли. Мои глаза сузились. Если бы не она, я был бы должен Луке только двадцать пять.

Кровь стекала по ее оливковой коже, и все же она съела свой десерт, потому что так велел ей отец. Обычно я не был садистом, но, Иисус, это было довольно горячо. Неохотный прилив тепла пробежал по моему паху.

Говоря о садистах, мой взгляд наткнулся на кузена Лоренцо, сидевшего в паре стульев от меня. Он смотрел на девушку так, словно это была его работа. И не какая-нибудь работа, которую я ему поручили — потому что он был хорош в превращении этого в дерьмо — а как призвание или что-то в этом роде. Вы никогда не узнаете, глядя