Россия на Западе: странные сближения - Александр Цыпкин

делать янтарные мундштуки для курительных трубок.

После Кенигсберга, 20 июня 1697 года, Петр вновь отправился в Пиллау, к милому для него морю. Вообще этот город должен был вызывать особый интерес царя. Он, несомненно, знал, что его отец Алексей Михайлович в свое время намеревался… строить здесь русский флот. Идея основать русские морские силы на Балтике, которую так блестяще реализует Петр, витала в воздухе давно. В разгар русско-шведской войны, в 1656 году, московский посол Григорий Карпович Богданов прибыл ко двору Великого курфюрста с предложением «перейти под руку царя».

«Государь наш так могущественен, что окажет курфурсту защиту против всех врагов его; царю нужна лишь гавань, где бы он мог приступить к постройке флота», – уверял дипломат Фридриха Вильгельма. Но тот, как мы видели, сам был человек с амбициями и ни под чью руку идти не собирался. Так что проект Алексея Михайловича остался лишь замыслом.

Петр не собирался оставаться в Пиллау надолго. Но внезапно государю пришлось окунуться в большую политику и задержаться на двадцать дней. «В Пиллау жили за елекцию Польскою, где, сколько возможно, сделали», – писал царь.

О чем речь? За год до описываемых событий скончался польский король Ян Собесский, и с тех пор в Польше длилось бурное бескоролевье, чреватое политической нестабильностью. В Речи Посполитой правление не было наследным; монарха выбирал сейм – собрание шляхты. Каждые новые выборы государя знаменовались международной политической борьбой за избрание «своего» кандидата. Практически все ведущие европейские дворы пытались пропихнуть в короли того, в ком видели выгоды для себя. Ян Собесский был настроен антитурецки, что приносило пользу России, Австрии и Венеции. Но после его смерти Франция, которая дружила с султаном, вознамерилась возвести на трон в Варшаве Франсуа-Луи, 3-го принца Конти. Это косвенным образом соответствовало интересам Швеции, другого традиционного союзника Парижа. В Пиллау царя настигли вести, что у французского кандидата хорошие шансы на успех. Конти гарантировал, что в случае его победы турки добровольно вернут полякам утраченный ранее Каменец-Подольский. Французские агенты влияния на все лады обещали шляхте невиданное благоденствие. Союзник Петра император Священной Римской империи Леопольд уже бил тревогу и просил срочно послать в Варшаву сибирских соболей, чтобы как можно громче зазвучала альтернативная точка зрения.

Петр, равно как и цесарь Римский, продвигал в короли саксонского курфюрста Фридриха Августа. Царь отправил соболей по назначению, но чтобы еще весомей поддержать своего претендента, прямо из Пиллау отослал сейму решительное послание:

«…Имея к государству вашему постоянную дружбу, мы такого короля французской и турецкой стороны видеть в Польше не желаем, а желаем, чтобы вы выбрали себе короля какого ни есть народа, только бы он был не противной стороны, в доброй дружбе и крепком союзе с нами и цесарем римским, против общих неприятелей Креста Святого».

В результате сейм развалился на две половины, каждая из которых законным парламентом провозгласила себя. Чуть бо́льшая голосовала за француза, чуть меньшая – за саксонца. Прослышав об этих неправильных выборах, Петр потерял терпение и двинул к польской границе армию под командованием Михаила Григорьевича Ромодановского.

В ожидании вестей из Варшавы, 29 июня 1697 года, царь отпраздновал в Пиллау свои именины и впервые в жизни собственноручно организовал фейерверк. На берегу моря была сооружена иллюминация в виде триумфальной арки с латинской надписью: «Да здравствуют союзники, да убудет полумесяц и да увянут лилии». По этой фразе видно, что волновало царя в этот момент!

От политических переживаний Петр отвлекался, изучая организацию пиллауской крепости и каждый день выходя в плавание на яхте голландского судовладельца. Ночевал он на той же яхте – и у нас остались воспоминания про быт и нравы государя во время пребывания в прусском порту.

«…Петр обыкновенно приходил в 11 часов, никем не сопровождаемый, раздевался один, никогда не хотел пользоваться лучшей кроватью, но всегда ложился в самую низкую, и весь наряд его состоял из грубого ночного матросского колпака, пары домашних туфель, подошвы которых были подкованы железными гвоздями. Он всегда оставлял двери открытыми, не боясь никого. Он обычно поднимался в семь часов утра и ввиду отсутствия гребня всегда пользовался гребнем хозяина яхты, голландца по происхождению. С ним перед тем, как сойти на берег, он всегда выкуривал по трубке табака. Он часто разговаривал с ним по целому часу, причем исключительно о навигации. Сначала хозяин хотел именовать гостя “Величеством”, но он был этим разгневан и сказал, что называть его нужно только капитаном Петером. Когда он на корабле, то работает как матрос, взбираясь на мачту с руками, выпачканными в дегте».

Можно скаламбурить, что в море Петр всегда был на своей волне. Родись он не царем, из него вышел бы отличный капитан, а произойди это в Англии или Португалии, мы бы почти наверняка получили нового Дрейка или Магеллана. Но у русского правителя иные обязанности и задачи, поэтому вскоре ролевую игру в капитана Петера пришлось прекратить. Политическое давление России и ее союзницы Австрии увенчалось успехом – Август хотя и со скрипом, но все же пролез в польские короли. Надо было двигаться дальше.

Из Пиллау Петр отплыл в Кольберг, чтобы затем держать путь в Голландию. В 1709 году царь рассказывал датскому посланнику Юсту Юлю что бранденбуржцы отговаривали его от плавания, говоря, «будто по Балтийскому морю во множестве ходят турки и корсары и что этим бранденбуржцы хотели напугать его и отклонить от путешествия, которое могло бы открыть ему глаза, ознакомив его с состоянием других краев, и тем способствовало бы устройству собственного его государства по образцу прочих стран Европы».

Как понимать эти утверждения? Откуда турки на Балтике? Существовала ли реальная угроза царю? Ключ к ответу на эти вопросы дают донесения все того же ганноверского резидента:

«Распространившийся здесь безо всякой причины слух о том, что капитан Барт с эскадрой вошел в Зунд и проник в Балтийское море, заставил их [московитов] задуматься, следует ли продолжать путешествие… по морю».

Слух был вовсе не беспочвенный. Поскольку принц Конти не терял надежды стать польским королем, он принял решение прибыть в Польшу и лично вступить в противоборство с Августом. Ехать по суше было слишком опасно, в центре Европы шла Война за пфальцское наследство, поэтому претендент сделал выбор в пользу морского вояжа. Доставить его в Данциг взялся легендарный французский моряк, самый знаменитый из дюнкерских корсаров, адмирал французского флота отчаянный Жан Бар. Дюнкерк блокировали англичане, но эскадра Бара из семи кораблей проскочила мимо них в открытое море и скоро оказалась на Балтике. Репутация лихого капитана раздувала слухи, говорившие о несметном количестве судов под его началом. А поскольку избрание Конти польским королем было в интересах Османской империи, то очень скоро молва стала сообщать, что вместе с Баром идут и турки. Проверить все это у Петра не было никакой возможности, чем черт не шутит, и под влиянием тревожных разговоров он действительно изменил маршрут, часть пути до Голландии проделав по суше.

Жан Бар тем временем подтвердил репутацию отличного моряка и доставил-таки принца Конти в Данциг, откуда претендент выехал в Варшаву. Но все оказалось напрасно: к этому моменту Август честь по чести уже короновался в древнем Кракове, где традиционно проходила королевская инаугурация. Строго говоря, у него не все прошло гладко: сторонники Конти отказались отдавать ключи от вавельской сокровищницы, где хранились королевские регалии, необходимые для коронации по закону. Но курфюрст нашел выход: его «партия» просто проделала в стене сокровищницы дыру, знаки отличия были добыты, и церемония состоялась с соблюдением всех формальностей. Ключевую роль сыграло то, что саксонец прибыл в Польшу с собственным войском и богатыми дарами, а это постепенно переменило настроения шляхты в его пользу, тем более что на восточной границе Речи Посполитой за развитием событий хмурыми очами наблюдали солдаты Ромодановского. Положение французского кандидата на этом фоне замечательно охарактеризовал Александр Дюма в «Жизни Людовика XIV»:

«Конти ничего не мог поделать, поскольку не имел ничего, кроме имени, влияния кардинала Полиньяка[8], войска в 2–3 дворянина и заемных писем вместо денег».

Принц пал духом и, когда к Варшаве приблизились саксонские войска, убрался восвояси.

Вероятно, спустя много лет, когда угроза Бара уже не казалась столь серьезной, царь задним числом излил свое негодование на тех, кто передавал ему панические слухи. А впрочем, несмотря на это ворчливое замечание,