Честь - Трити Умригар

да он наверняка решил, что делает мне одолжение и подкидывает интересный сюжет!» Но почему он ее не предупредил? Сказал бы хоть что-нибудь, чтобы избавить ее от этой неловкой ситуации.

Шэннон стиснула зубы, изнемогая от боли, и заговорила быстрее, потянувшись за двумя белыми таблетками и бутылкой с водой. У Смиты свело живот. У нее никогда не было переломов, и она вдруг поняла, как ей повезло.

— Дай мне телефон, я перешлю тебе номер Анджали, — сказала Шэннон. — Это адвокат Мины, она работает с ней бесплатно. Насколько я знаю, Мина по-прежнему живет со свекровью на окраине Бирвада. Братья Мины, между прочим, вышли под залог и разгуливают на свободе — хочешь верь, хочешь нет. С ними тоже можешь поговорить. А еще возьми интервью у деревенского головы. Этот мужик — просто песня. Он терроризировал Мину еще до брака. — Она проглотила таблетки. — Почитай мои старые репортажи, там есть название деревни, где живут братья. А может, Нандини вспомнит. И еще у них есть сестра… — Шэннон поставила стакан на столик. — Спасибо, что помогаешь, Смитс. Я у тебя в долгу.

Смита отбросила последние сомнения. На самом деле, если бы они поменялись ролями, она попросила бы о том же одолжении. И Шэннон помогла бы ей без капли недовольства и не сказала бы ни слова против.

— Не говори глупости, — отмахнулась она. — Сегодня же позвоню Анджали и решу, когда поедем. Хочу быть здесь во время операции.

— Не нужно. Мохан мне поможет.

— Смита права, — оживленно закивала Нандини. — Мы должны быть здесь во время операции.

— Не надо, — ответила Шэннон. — Лучше помогай Смите.

Они проговорили еще пятнадцать минут, а потом глаза у Шэннон начали слипаться. Через несколько минут она громко всхрапнула и начала мирно посапывать.

Смита повернулась к Мохану.

— Скоро она придет в себя?

Тот растерянно посмотрел на нее.

— В себя?

— Эээ… Извини. Долго она проспит под этими таблетками?

— А. Теперь понял. Часа три-четыре. Но от боли часто просыпается раньше.

— Ясно. — Смита огляделась; ей надо было поговорить с ним наедине. — Думаешь… А есть здесь столовая, где можно выпить кофе?

— Да, конечно, — ответил он. — Хочешь, принесу?

— Я пойду с тобой, — сказала она и встала, прежде чем он успел отреагировать. Повернулась к Нандини.

— Что тебе принести?

— Ничего не надо, спасибо.

— Уверена? Ты выглядишь усталой.

— Да.

— Ну ладно.

— Не злись на Нандини, — сказал Мохан, когда они вышли из палаты. — Она очень волнуется за Шэннон. Чувствует ответственность за нее.

— Но почему? Шэннон же случайно упала.

Мохан пожал плечами.

— Нандини из малообеспеченной семьи, низшая прослойка среднего класса. Первая в семье поступила в колледж. Работает с американской журналисткой, которая очень хорошо к ней относится, ценит. В западной редакции хорошо платят. Неудивительно, что она так предана Шэннон.

— А вы с Шэннон давно знакомы?

— Года два.

— Ты хороший друг, — сказала Смита, пока они ждали лифт. — Молодец, что так ей помогаешь.

— Ты тоже. Даже прервала отпуск и вернулась на родину, чтобы ей помочь.

— На родину?

— Ну да. Ты же здесь родилась, верно?

— Да, но… Мы уехали, когда я была подростком. — Она покачала головой. — Даже не знаю. Не воспринимаю Индию как родину.

— А как ты ее воспринимаешь?

Что с ним такое, почему он так к ней цепляется?

— Я… никак не воспринимаю, — наконец ответила она. — Я вообще мало о ней думаю. Без обид.

Мохан кивнул. И через некоторое время добавил:

— Знаешь, в колледже у меня был друг. Он поехал в Лондон на месяц на летние каникулы. Всего на месяц. А когда вернулся, стал говорить с британским акцентом, как гора[7].

Двери лифта открылись, и они вошли.

Смита ждала, что Мохан еще что-то скажет, но тот молчал.

— А я тут при чем? — спросила она наконец.

— Я просто терпеть не могу этот комплекс неполноценности во многих наших — моих — соотечественниках. Мол, западное — значит лучшее.

Она подождала, когда они выйдут из лифта: с ними вместе ехал молодой парень и подслушивал их разговор. А в коридоре сказала:

— Я тебя понимаю. Но я уже двадцать лет живу в Штатах. И я гражданка США.

Мохан остановился и посмотрел на нее сверху вниз. Пожал плечами.

— Извини, йар. Зачем мы вообще заговорили на эту тему? Чало[8], пойдем лучше за кофе. Столовая там.

Смите почему-то показалось, что она упала в его глазах. «Ну и пусть идет к черту, — подумала она. — Националист несчастный».

— Я сегодня не завтракал, — сказал он. — Хочешь что-нибудь, кроме кофе?

— Я плотно позавтракала в отеле. Но ты ешь, не стесняйся.

Мохан заказал масала доса[9]. Смита хотела взять свежевыжатый сок, но передумала и ограничилась кофе.

— В детстве очень любила сок из сладкого лайма, — сказала она.

— Так закажи.

— Боюсь, как бы не было расстройства желудка.

— Потому что желудок-то уже американский, — насмешливо, но беззлобно произнес он.

Принесли его блинчики, Мохан оторвал кусочек и протянул ей.

— Бери, бери, йар. Ничего с тобой не случится. А если и случится — оглянись, мы же в больнице.

Смита закатила глаза. Взяла блинчик. Даже без картофельной начинки у него был божественный вкус — ничего подобного в Штатах она не пробовала.

— Как же вкусно, — сказала она.

Лицо Мохана просияло, он тут же подозвал официанта и заказал еще порцию. — Съешь пока мои. Я подожду.

— Ну уж нет. Ты же не завтракал.

— А ты смотришь на мои доса, как голодающая Африки. Ешь. Ты явно соскучилась по вкусу родины.

В глазах Смиты вдруг заблестели слезы, что стало неожиданностью для них обоих. Она смущенно отвернулась. Она не знала, как объяснить, что его слова напомнили ей о матери, которая так же, с тоской, отзывалась о видах, запахах, вкусах Индии.

Мохан откинулся на спинку стула и с удовлетворением смотрел, как она ест.

— Вот видишь, — сказал он через пару минут. — В душе ты по-прежнему деси[10].

Смита перестала жевать.

— Почему это для тебя так важно? Чтобы я вновь прониклась любовью к родине? — Слово «родина» она заключила в воздушные кавычки.

Официант поставил перед Моханом тарелку с еще одной порцией масала доса.

— Шукрия, — сказал Мохан и снова повернулся к Смите. — Важно, неважно — не в этом дело, йар. Я просто не понимаю, как можно уехать из Мумбаи и не скучать.

— А по чему тут скучать? Может, по тому, что тут нельзя в автобусе проехать, чтобы тебя не облапал незнакомый мужик? Или пройтись по улице в коротком платье, потому что улицы кишат бандитами? По чему