Жена на один год (СИ) - Коваленко Мария Сергеевна

— Милый олененок. Если парадный костюм с Санта Клаусом, то я прямо сейчас готов отправиться за ним к соседям.

Надежда, что мой жуткий наряд остался незамеченным, вспыхнула ярким факелом и тут же разлетелась пеплом по комнате.

— Нет, с Сантой нет. Но я могу сходить за чем-нибудь поприличнее.

Щеки уже жгло от румянца. Вероятно, я не замерзла бы даже без пуховика. Но проверить на практике мне не дали.

Только я дернулась в сторону двери, Никита ловко перехватил за руку и вернул в кресло.

— Прости. Я все же последний дурак. — Хлопнул он себя ладонью по лбу. — Не подумал, буду исправляться.

О чем не подумал, у меня не было ни одной догадки. Впрочем, что исправлять, я тоже не понимала.

К сожалению, Мистер Загадка разъяснять не спешил. Упершись руками в подлокотники кресла, он коршуном навис надо мной.

— Никакой другой костюм не нужен, — произнес медленно, спокойно. — Санта отстой. Мне очень нравится этот, но если для сна хочешь переодеться, могу дать одну из своих маек. Тебе она будет как платье.

Предложение было щедрым. Я даже на мгновение представила себя в его белье на голое тело, и по коже табуном забегали мурашки.

— А можно без майки? — голос предательский сел. — В костюме будет удобно. Правда!

Словно он каждый день десятками раздаёт свою одежду, Никита пожал плечами.

— Как хочешь. Что насчет еды? — Оглянулся в сторону кухни. — Могу предложить ужин. Только он немного остыл. Придется разогреть.

— Нам не обязательно повторять весь сюжет сказки про медведей.

Смелость возвращалась ко мне по чуть-чуть, короткими вспышками, будто кто-то прочно держал её за горло и лишь иногда позволял сделать вдох.

— Уверена?

— Уже ночь, и поужинать я успела до аварии на подстанции.

— А десерт? Там вроде что-то было.

— Мм…

Изобразив, что хочу посмотреть, я наклонилась вперед. Но Никита не отодвинулся ни на сантиметр. Словно все еще не доверял, держал в ловушке между спинкой кресла и своей грудью. Ни о каком сладком в этом капкане и думать не получалось.

— Нет, спасибо.

Рот заполнился слюной. Но желудок молчал. Он совсем не интересовался никакой едой. И лишь губы зудели, словно требовали чего-то.

— Хорошо. А что там по сюжету у медведей было дальше?

Никита спросил с улыбкой. Даже, наконец, убрал руки.

Мне, наверное, нужно было так же ответить — легко, без всяких задних мыслей.

Однако с губ сам собой сорвался правильный ответ.

— Потом были кровати.

Это было фиаско.

Катастрофа.

Позор.

Не знаю, как кресло не задымилось подо мной после этих слов. Казалось, запах гари я все же почувствовала.

Но Никита больше не нависал и не приближался. Тряхнув головой, словно прогонял какие-то мысли, он отступил на шаг и невесело произнес:

— М-да… Не самая удачная сказка. Медвежья драма какая-то.

— Да…

Впервые за вечер я пожалела, что генератор в соседском доме работал так качественно. Еще одно небольшое отключение мне сейчас было просто необходимо.

Хотя бы минут на пять… а лучше на десять! Чтобы щеки перестали гореть, и тело не бросало то в дрожь, то в жар.

Ума не приложу, как бы я выкручивалась. Но Никита спас снова.

— Расскажи лучше, как ты вместо художественного вуза докатилась до медицинского? — бросил он, подойдя к камину. И пока я собиралась с мыслями, принялся неспешно укладывать дрова и разводить огонь.

***

Разговор об учёбе успокоил нервы лучше всякого лекарства. Я так и не поняла, было ли это профессиональное умение или врожденный талант, но Никита оказался замечательным собеседником.

Он не смеялся с моих страхов, искренне восхищался успехами и порой даже делился историями из своего студенческого прошлого.

Это была словно такая игра. Никто не подступал к границам личной жизни. Не спорил. И не учил другого.

— От меня отвязались с фортепиано, и за это я обещала больше не рисовать.

— Разве художник в семье это так плохо?

— Если сразу не Рембрандт, то и позориться нет смысла.

— А в меде сразу не обязательно становиться Пироговым или Склифосовским?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Не знаю. Наверное, врач в семье — это престижно. Я на радостях не стала уточнять.

— И как после холстов с красками тебе все эти болезни, анализы и человеческие потроха?

— Мне нравится. — Сдержать смех было невозможно. — Особенно потроха. И живые и не очень. Это тоже в каком-то смысле искусство. Только создатель абсолютный гений.

— Нет… мне не понять. Я с детского сада так сильно хотел стать юристом, что родители успели свыкнуться с этой мыслью.

— Ну а как же суды, прокуратура? Это, наверное, интереснее, чем работа адвоката?

— Судов у меня и так хватает. А прокуратура… — теперь смеялся Никита. — Вот тебе нравятся потроха, а мне хватило одного похода в морг.

— Великий адвокат Лаевский боится трупов?

Я готова была визжать от такого открытия.

— Хуже! Достаточно крови. Меня, между прочим, еле откачали. Думали, что так в морге и останусь. Клиентом.

— Боже! Я хотела бы это увидеть!

— Нет-нет! На бис не исполняю. Даже ради симпатичных соседских девочек.

— Я бы взяла тебя за руку… — После неожиданного комплимента крылья за спиной расправились. Никакая сила тяжести больше не держала.

— Боюсь, теперь я годен только перебирать бумажки и трепать языком.

— Ликвидации, слияния… — вспомнила я одну из статей в интернете.

— Да, и прочие скучные слова.

— Тоска…

Согретая огнем, расслабленная, я вспомнила, что весь день мечтала о сне. И начала зевать.

— Ты права. Скука смертная.

Никита сдвинул в сторону очередную головешку в камине и непонятным взглядом посмотрел на меня.

Так и хотелось спросить: «Что-то не так?», но он опередил. Поправил плед, которым укрыл меня ещё в начале наших посиделок, и произнес:

— Раньше мне это не казалось скучным. А теперь… и правда. Как только выживаю?

— А еще в постоянных разъездах… далеко от дома… как белка в колесе.

Мой мозг уже спал, а изо рта вылетала всякая чушь.

— Да… и завтра опять придется снова лезть в это колесо.

Не знаю, что задело меня больнее: горечь, которая прозвучала в его словах, или это проклятое «снова» — внутри будто кислота разлилась.

— В Москву? — спросила, сама не знаю зачем.

— Да. Там уже ждут.

— Снова… — сглотнула, — … на шесть лет?

От прежней легкости не осталось и следа.

— Не знаю. Но не переживай. Про подарок я помню. Обязательно пришлю, как только решишь, чего душа желает.

Слова прозвучали утешающе, спокойно. Никита будто каким-то магическим образом чувствовал, что происходит у меня внутри. Он искренне пытался сходу справиться с любой тревогой.

Но в этот раз не сработало.

— А если я попрошу подарок прямо сейчас?

Мои бабочки больше не порхали. Они сложили свои обожженные крылья и фасетчатыми глазами внимательно смотрели на меня. Точь-в-точь как Наташа сегодня, когда предлагала сделать себе один маленький безумный подарок.

— Ты уже придумала?

Возможно мне показалось, но в голосе Никиты не было ни радости, ни облегчения.

— Поцелуй меня, пожалуйста.

Никогда не думала, что смогу произнести такую просьбу настолько легко. Слова буквально вырвались сами.

— Сомневаюсь, что это хороший подарок.

— Я так хочу спать, что завтра ничего не вспомню, — врала безнадежно. Талантливо, как никогда еще этого не делала.

— А если я не смогу забыть?

Никита осторожно взял меня за подбородок и заставил посмотреть в глаза.

Глава 5

Никита

От неожиданной просьбы девчонки меня будто кто-то ломиком по голове огрел. С размаху. Подкрался и «обрадовал».

В черепушке с табличками «Не смей!», «Даже не думай!» тут же встали за руки воспитание и совесть. А пониже, за грудиной, все эти предсердия, клапаны и сосуды завязались тугим узлом.