Несущая свет. Том 1 - Донна Гиллеспи

В сырой суконной лавке Субуры, которая представляла собой одно из самых бедных заведений такого рода, где грязь с материи удаляли человеческой мочой, был выставлен на продажу мальчик по имени Эндимион, его продавал владелец лавки, сукновал Луций Гранн. Хозяин решил, что из парнишки не вый дет никакого толка. По мнению Гранна, отцом мальчика был бешеный пес, вскормила его сама Немезида[3], пребывавшая в то время в самом отвратительном расположении духа. Гранн считал, что мальчик должен попасть в руки такого человека, который мог бы заставить его работать до изнеможения, пусть бы даже мальчишка, в конце концов, загнулся от непосильного труда, — туда ему и дорога. Эндимионом мальчика назвал сам Луций Гранн, он называл так всех подростков, которых ставил у чанов, чтобы они доставали оттуда ткань.

Эндимиона продавали за его короткую жизнь вот уже в третий раз. И с каждым новым хозяином его доля становилась все безотраднее. Его спина была испещрена шрамами и ссадинами от побоев Гранна. Он заворачивал свои ноги в старые тряпки, потому что Гранн не желал раскошеливаться на обувь. Стоя с крепко связанными грубой веревкой руками перед очередным покупателем, он принял такое решение, которое сначала ужаснуло его, но мальчик знал — время пришло, пора было действовать.

Он всегда сознавал, что как только сочтет себя достаточно взрослым и достаточно физически окрепшим для того, чтобы жить полной опасностей и лишений жизнью беглого раба, он тотчас же убежит на волю. Теперь он был ростом почти с самого хозяина, а мускулы его рук были крепкими, натренированными ежедневным поднятием тяжестей, чрезмерных для ребенка. Когда новый хозяин поведет его по улицам, он вырвется и убежит. Он смешается с толпой праздных зевак, нищих попрошаек и жителей квартала, торгующихся у лотков и торговых рядов, и эта многолюдная толчея затруднит преследование. Лучший шанс бежать ему вряд ли скоро представится. Поэтому надо действовать. Мальчик чувствовал, что если он этого не сделает, то просто умрет, а ведь ему еще не было и четырнадцати лет.

Но как бы ни была невыносима его жизнь, не ее тяготы толкали Эндимиона к рискованному побегу. Ему не давала покоя мысль, что за высокими стенами существовали огромные книгохранилища, которые оставались недоступны ему.

Как бы ни была сурова судьба к Эндимиону, он хорошо знал, что такое книги и настоящее чтение. Этот мальчик, одетый в лохмотья, был знаком не хуже многих ученых мужей в городе с трудами Сенеки, философа-стоика.

Так вышло, что один из его прежних хозяев, сапожник, решил, что Эндимиону следует уметь писать аккуратным красивым почерком, и поэтому сдал мальчишку на время в скрипторий, получив за это небольшую мзду. Скрипторий представлял собой просторное помещение, где рабы-переписчики старательно изо дня в день переписывали книги, которые потом продавались в книжных лавках. Эндимион не помнил, кто научил его читать. Временами в его памяти возникало смутное видение какой-то светлой женщины, излучающей добро и ласку, но каждый раз этот образ застилал густой белый туман. Мальчик думал, что эта женщина была, возможно, грамотной рабыней и нянчила его в детстве, прежде чем Эндимиона продали, и начались его мытарства.

Случилось так, что в скриптории, куда он попал, переписывались главным образом труды Сенеки; неиссякаемый поток его трактатов, трагедий и поэтических произведений не давал бездельничать двадцати рабам-переписчикам.

С тех пор изречения великого философа вошли в душу мальчика, стали такой же неотъемлемой частью его, как биение крови в висках или собственное дыхание. Они постоянно жили в его душе, как могут жить только наказы родителей, — если бы его родители сохранили своего сына, — или слова жрецов в храме бога, покровителя семьи, куда родители в первый раз приводят своего ребенка, и все услышанное навсегда врезается в его память. Эндимион слышал как-то, что люди называли любовь сладкой пыткой. Так вот, на взгляд мальчика, точно также можно было определить философию. Порой какая-нибудь мысль философа казалась ему близкой и понятной, и в ней он черпал утешение, но на следующий день он уже не мог сказать с уверенностью, что постиг ее глубину. Видя, что другие рабы скриптория не испытывают столь сильных чувств по поводу философских проблем, мальчик иногда задавался вопросом, а не сошел ли он с ума?

Хозяин скриптория поспешил избавиться от мальчика, когда Эндимион начал вставлять свои собственные фразы в рукопись. Однажды он исправно вывел слово в слово: «… мудрец не входит в рабскую зависимость от того, что имеет, и тем счастлив. Потому самый короткий путь к счастью состоит в том, чтобы иметь малое или не иметь ничего». И тут же, почти не задумываясь, мальчик добавил от себя: «Тогда почему же рабов, которые ничего не имеют, не назовешь самыми счастливыми и мудрыми людьми?»

После этого хозяин скриптория жестоко избил его и прогнал назад к сапожнику. Вскоре мальчика продали к сучильщику веревок, а от того он попал к погонщику мулов, который продал его Луцию Гранну.

Но идеи и мысли, смутно понятые и непонятые совсем, неотступно преследовали Эндимиона во сне и наяву, они манили мальчика из затхлой суконной лавки — прочь на край света, лишали его душу покоя, и толкали его, быть может, к гибели, обещая блаженство.

Всю недолгую жизнь Эндимиона окружающие трубили ему в уши о том, что побег раба в Риме — дело безнадежное. Не только хозяин, но и весь город является тюремщиком и подстерегает каждый шаг невольника. Ни одна дверь не откроется тебе, и, напротив, каждая рука укажет на тебя или, поймав тебя, протянется за вознаграждением.

— Продавая его, мне следует предостеречь тебя, — сказал Луций Гранн Теренцию, пришедшему купить Эндимиона. Гранн был грубым неотесанным мужланом с тупым взглядом и выражением вечного недовольства на хмуром лице. В юные годы он был рабом, работавшим на полях в одном из поместий в Галлии, и заслужил себе свободу своими удачными выступлениями в качестве борца перед публикой. — Он предается многим порокам, в том числе — воровству, — продолжал Гранн. — Так что не бегай потом в магистрат с жалобами на меня за то, что я нарушил закон при продаже. Я честно предупредил тебя о злонравии этого негодника.

Выслушав его, Теренций лишь скептически сощурил глаза. Он решил про себя, что такой человек, как Гранн, мать родную продаст, не поморщится. Какой уж тут закон о продаже? Однако мальчик подходил Теренцию по всем статьям, что бы там ни говорил Луций Гранн. Теренцию был по душе диковатый упрямый взгляд темных глаз подростка. Он как раз выискивал повсюду таких строптивых рабов, которые другим и даром были не нужны. По убеждению Теренция, чем большей силой духа и упорством обладали рабы, тем дольше они выдерживали адский труд — они должны были весь день вращать колесо, лебедки, поднимавшей из известкового туфа гигантские глыбы на поверхность земли. Послушные подобострастные невольники погибали первыми, этого мнения Теренций твердо придерживался и мог поспорить на этот счет, с кем угодно. Сам он был наемным работником, а его собственный работодатель взял подряд на работы у Имперского правительства.