Несущая свет. Том 1 - Донна Гиллеспи

— Бальдемар падет, в конце концов, жертвой величайшего преступления, какое только бывает в человеческом роде. И она — та, которая явилась сегодня на свет, — своей рукой свершит это злодеяние.

* * *

Когда Рамис ушла, Херта разбудила Ателинду.

— … не получит ребенка! — застонала Ателинда, еще не придя в себя от тяжелого сна. — Она не сделает этого!

Жизнь казалась Ателинде холодной и жестокой, как железный клинок. Она за свою короткую жизнь пережила немало лютых зим, когда падало до половины поголовья скота, принадлежавшего племени, и погибали все престарелые и больные члены общины. Она умела отважно встречать опасность, не страшилась вражеских копий, когда сопровождала телеги с провиантом в обозе своей армии. Она выдержала гнев и превозмогла ненависть рода своей матери, когда вышла замуж за Бальдемара, потому что она нарушила древний закон — отправившись жить на землю своего мужа, вместо того, чтобы ее муж переселился на земли ее рода. Оставаясь в одиночестве во время частых отъездов Бальдемара, Ателинда сильно страдала, ее мучили приступы черной меланхолии и тоски. Ее муж почти полгода проводил в военных лагерях вдали от родного дома. Лето было временем, когда совершались военные походы, вылазки и происходили кровопролитные столкновения с римскими солдатами. Поэтому, уехав в лагерь ранней весной, Бальдемар возвращался лишь в пору листопада. Ателинда ждала этого ребенка как спасения. Она мечтала, что он станет ей утешением, будет принадлежать только ей одной, их свяжет любовь, потому что они будут жизненно необходимы друг другу. Это будет совершенная любовь — любовь, о которой знают только мать и дочь, проводящие дни за одним ткацким станком.

— Слушай, Ателинда! Ты проспала все дурные вести! Мы должны побыстрее избавиться от этого чудовища, неважно, дали ей уже имя или нет, сосала она материнскую грудь или не сосала. Ты произвела на свет убийцу, Ателинда, это исчадие подымет руку на наш род!

— Что за безумные слова ты говоришь?

— Твоя дочь убьет моего сына!

— Но я ничего подобного не слышала от Рамис.

— Еще бы! Ты ведь спала.

— Я не верю тебе, ты — злобная женщина! Какой демон вселился в тебя?

— Дай мне этого ребенка. Я сделаю с ним то, чего он заслуживает.

— Рамис может и ошибаться. И потом — я ничего не слышала и не верю твоим словам!

— Ателинда! Материнская любовь лишает тебя разума! Мы все должны сейчас сговориться. Мы скажем сородичам: ребенок родился, прожил один день, заболел и умер. А если Мудрин или Фредемунд скажут кому-нибудь хоть что-нибудь, они поплатятся за это собственной жизнью. А теперь давай мне это отродье, я брошу его в болото!

Ателинда попыталась сесть. Она обладала большой ловкостью и гибкой, часто скрытой от постороннего взгляда силой. И когда ее охватывал гнев, она вся собиралась, и ее энергия вспыхивала с удесятеренной силой. Вот и сейчас Ателинда была похожа на разъяренного духа мщения, глаза ее пылали, как солнце в самую знойную пору лета.

— Это ты чудовище! Ребенок уже пил мое молоко! Если ты убьешь девочку, то тем самым совершишь преступление, в котором обвиняешь ребенка. Даже если Рамис действительно предсказала что-то ужасное, я не верю ей. Да ты просто свихнулась, если спокойно слушала такие речи жрицы, это же сущая нелепица. Скажи, случалось ли такое у нас хоть когда-нибудь? Ага, ты молчишь. Ты молчишь, потому что такого никогда не было на нашей земле и не могло быть. Вся природа воспротивится и ополчится на ребенка, прежде чем он успеет поднять руку на своего родителя. Оставь мое дитя, или я появлюсь на следующем собрании старейшин рода и расскажу им о твоем преступлении — пусть о нем узнают все сородичи! И тогда ты будешь держать ответ перед судом за свое злодеяние.

— Ателинда! Ты не посмеешь обвинить мать своего мужа.

— Я сделаю это, если мать моего мужа убьет мое дитя.

Так Ателинда одержала в этот день победу над Хертой, и ребенок остался жить. Времена года сменяли друг друга, и девочка подрастала. Но вот что странно — в присутствии Херты Ауриана чувствовала какой-то страх, как будто она в глубине души знала о том, что произошло между ее матерью и бабушкой в день, когда она появилась на свет.

Прорицание, которое Ателинда слышала в забытьи, обессиленная после мучительных родовых схваток, и ссора с Хертой постепенно отошли на второй план, почти в небытие, время заслонило все это. Единственное, что отчетливо помнила Ателинда — это ту подмену, которую совершила Рамис: она дала девочке жреческое имя.

Ребенок никогда не будет испытывать то жуткое одиночество, в котором живут жрицы. Это Ателинда твердо обещала себе. Жизнь жрицы одинока, бесплодна и мрачна, она занимается ворожбой, вызывающей ужас у простых смертных. Она не имеет дома, который могла бы назвать своим. Ее же ребенок будет взрастать и жить у родного очага. «И я позабочусь, чтобы она вышла пораньше замуж и осталась со мной. Мы будем вместе ткать полотно, живя всю жизнь бок о бок», — так думала счастливая мать.

Поэтому Ателинда взяла старый меч Бальдемара — его первый меч, которым он учился владеть в юности, — и положила на дно колыбели под солому. Она думала, что тем самым силы пророчества, которые оказывают пагубное воздействие на ребенка, могут быть смягчены или даже рассеяны. Железо благотворно повлияет на девочку, привяжет ее к простой обыденной жизни, какую ведут вокруг мужчины и женщины их рода.

Вот так вышло, что в младенчестве Ауриана спала на мече.

Глава 2

Миновало шесть лет и шесть зим. Наступил четвертый год правления Нерона. Серые сумерки опустились на Субуру, самый нищий и печальный район имперской столицы. Как говорили в народе, это была родина всех мух Империи, здесь в гнилостном воздухе низины, расположенной между двумя большими холмами, на которых красовались дома римских Сенаторов, плодились и размножались эти насекомые. В Субуре можно было запросто найти проститутку в одном из злачных мест, заплатив ей за услуги всего лишь чашкой вареного гороха, а дети, просящие подаяния, которым их хозяева намеренно наносили увечья, чтобы те вызывали к себе больше жалости, соревновались с заклинателями змей и уличными акробатами, вырывая из рук горожан, спешащих по делам, мелкие медные монеты. Воры, разорители могил и отравители чувствовали себя здесь в полной безопасности, бражничая вместе с праздными молодыми людьми из благородных семейств, которые приходили по ночам в эту часть города в поисках приключений. Каждое утро первые лучи солнца освещали на узких улочках новые трупы людей, умерших насильственной смертью.