Суета Дулуоза. Авантюрное образование 1935–1946 - Джек Керуак

Иногда обед, в хорошую погоду, затем выплескивался на зеленые лужайки, и все мы стояли кружками, пили газировки на солнышке, если снег таял, бились в снежки и швыряли их в том-браунскую табличку на оплющовленных стенах, которая гласила: «Школа Хорэса Манна для мальчиков». Только сегодня я узнал, что сын Хорэса Манна однажды отправился в путешествие в Миннесоту с Хенри Дэйвидом Торо, моим соседом с Уолденского пруда возле Конкорда, чьи деревья в ясные дни видны мне из нынешней моей спальни наверху, где я пишу эту «Суету Дулуоза».

IV

После обеда был урок французского, упомянутый выше, Профессор Картон, на самом деле – из Джорджии, болезненный, но славный старый южанин, которому я нравился, и он мне потом писал письма, и мне кажется, был слегка педоват, в лучшем смысле. На его уроках мне выпадало сидеть рядом с Лайонелом Смартом, который стал моим прямо лучшим другом, ливерпульский еврей в каком-то смысле, из Лондона, чей отец, знаменитый химик, отправил его с братом и матерью в Соединенные Штаты, чтоб не попали в Лондонский блиц: тоже богатый: но он научил меня джазу, беря с собой в театр «Аполло» в Харлеме после футбольного сезона, где мы садились в первый ряд, и глаза и уши нам вышибало полным оркестром великого Джимми Лансфорда, а потом Графа Бейси.

Он смешной был, Лайонел. На следующем уроке, матёмы, Профессор Керуик звал его Шизиком. Профессор Керуик говорит: «А теперь, мальчики, умненькие, да? Я вам дам последовательность чисел и хочу, чтоб вы мне сказали, как они друг к другу относятся» (или что-то в этом духе, я вам не арифметист). Он говорил: «Готовы? Вот: 14, 34, 42, 72, 96, 103, 110, 116, 125». Никто не мог этого вычислить, а у меня в кумполе они вызванивали странную знакомую мелодию, и я уже чуть было не вскакивал и не объявлял, как они «звучат», по крайней мере, но боялся, что наш футбольный распасовщик, Бифф Кинлен, который криво на меня посматривал, потому что я тусовался с Лайонелом и Джонатаном Миллером и прочими еврейскими пацанами, а не с ним и его бандой громил, можно сказать (сегодня Бифф, однако, – любимый уважаемый старый футбольный тренер в «Школе Хорэса Манна для мальчиков», поэтому, разумеется, никакой он не был громила, никто им не был), но я боялся, что меня высмеют. Что ж до Шизика, над ним все равно все ржали. «Ладно, Шизик Смарт, встань и расскажи мне, что это».

«Йа нинаайу», – говорит тот со своим лондонским произношением, как обычно весь залившись краской, ссутулясь, как хеповый кошак или как Лестер Янг, джазовый тенор на уличном перекрестке, в привольных прекрасных спортивных пиджах, всякий день месяца разных практически.

Проф Керуик зыркал на всех нас, глаза выпучены, рожа багровая, очки блестят. «Ха ха ха, это остановки экспресса подземки по Седьмой авеню, дурошлепы».

Наконец, в завершение дня нам приходилось выдерживать геометрию с этим же парнем. Единственное, чему, помню, я там научился, было что если воткнешь линейку в землю рядом с высоким деревом и измеришь тень от линейки и тень от дерева, можно получить высоту дерева, а лазить на него Тарзаном не нужно. Я могу измерить длину окружности? Могу нарисовать круг на земле и вызвать Мефистофеля или сделать вокруг-розовых-кустов, но никогда не могу к тому же расчислить, что у него внутри. Снова футбольные мальчишки меня тут обошли.

V

Ах, но теперь футбольное поле. Тренировка. Мы накидываем регалию, как всегда говорит Кид Регалия, спортивный обозреватель нью-йоркского «Солнца», и выходим. И тут не что-нибудь, а гляди-ка, тренер «Хорэса Манна» Суд Мэйхью намерен выпускать меня в начале каждой игры, а также хочет, чтоб я бил с рук и даже немного пасовал. Похоже, он думает, что я гожусь. Я начинаю тренировать удары ногой, и ей-богу, через несколько дней у меня крученые пинки взмывают в синеву и приземляются иногда в 65 ярдах от меня (с попутным ветром). Но в тех случаях, когда ветер противный, тренер мне говорит закручивать пониже, как пули, что я и научаюсь делать с правой стороны подвернутой правой стопы, бум. И более того, он меня учит быстрому пинку, что означает – ты весь собираешься как бы принять мяч и бежать с ним. Делаешь шаг, как будто намерен нырнуть в линию защиты. Вместо этого делаешь один быстрый шаг назад, по-прежнему низко пригнувшись, и просто чпокаешь по мячу низкой дугой поверх всех голов, выше головы защитника, потому что в этом случае он все равно подбегает перехватить тебя на бегу. Результат: мяч бомкает назад 30–40 ярдов, и все бегут за ним, и мы сами иногда его отбираем, и этот трюк из тех, что превратили нашу команду не только в среднешкольных чемпионов Нью-Йорка в том году, но и в «легендарных школьных чемпионов» Нью-Йорка, как назвали в газете.

Что нехилое достижение для школьной команды.

А все из-за Биффа Кинлена, вышеупомянутого распасовщика и нынешнего тренера, который бычара просто был, а не пацан, моих примерно габаритов, но шея толще, а икроножные мышцы и того толще, и мозги, я в смысле футбольных мозгов, таких зовут полевыми генералами: парень, который исследует ситуацию и решает, что делать дальше. Потом еще был другой защитник, Бад Хейлбронер, тощий, быстрый и жилистый, что-то вроде Кинера из Лоуэллской средней школы, он хорошо блокировал и круто состязался, хотя в «Хорэс Манн» ходил главным образом из-за бейсбола (с перспективой на большую лигу). Затем у нас был четкий маленький пасовщик Рико Корелли из Нью-Джёрзи (эти другие пацаны все практически были из Нью-Джёрзи), у которого имелся, однако, тот же талант к драматизации и мудозвонству, что и у Менелакоса в Лоуэлле. Как бы то ни было, нам он не сильно надобился, потому что Кинлен при необходимости мог пасовать так же неплохо.

Но по правде нападение, как водится, – вот что делало нас зрелищем что надо. Там был маленький жилистый центровой, Ханк Лебреон, голубоглазый черноволосый бретонец, как я (хоть он и не знал этого или плевать хотел на то, чтоб знать), который был так свиреп на блокировке в защите и на поле противника, что все от него разбегались врассыпную. Он был мелок, а вот здоровенный Рей ДеЛуча из Бронкса большой был и даже с рано поврежденной ключицей на его конце линии защиты мало что прорывалось. Потом был эдакий громила припортовый, здоровый блондин, похожий на Форреста Такера, хоть и не такой крупный, на него даже смотреть было страшно, а уж силищи в нем, – Рой Хартманн. И другие хорошие ребята были, два немца из богатых семей (не евреи, а настоящие немцы), не обязательно настоящие профессиональные футболисты, но очень хороши. Думаю, ключом к нашей футбольной команде был на самом деле Гас Бат, который, если к нему приглядеться, смахивал на тощего ловчилу из бильярдных, который двигался лениво, казалось, и сил у него нет никаких, эдакая газель, но он был повсюду, как конский навоз, а это просто другой способ сказать «вездесущий», когда ставки объявляли. Он играл на другом конце. С Батом и ДеЛучей по обе стороны и Лебреоном посередке центровым, с Хартманном, быком светловолосым, как блокирующим полузащитником, и с тихим парнишкой по имени Арт Теодор, кротким, как первая мутная луна весны, и Олли Мастерсоном (этот на самом деле звезда баскетбола, но посоревноваться ему только дай, да такой соревнователь, что его потом напрочь подбили во Второй мировой), у нас состав был такой, что мы с Кинленом перли напропалую.

VI

Вот типичный первый день закончился: мы сходили в душ после тренировки, все оделись и разошлись своими дорожками, я вниз по склону к подземке со своими учебниками, вымотанный до кости, конечно, над крышами верхнего Манхэттена темно, долгий переезд по линии Эл просачивается в подземку, несется вниз сквозь старых манхэттов, я думаю: «Что там над этой дырой? Да что ты, это ж искристый Манхэттен, спектакли, рестораны, газетные сенсации, Таймз-сквер, Уолл-стрит, Эдвард Г. Робинсон жует сигару в Китайгороде». Но приходилось держаться стойко и ехать всю дорогу до Бруклина, а там выходить, трюхать к меблирашкам Ма (мы ее звали Ти Ма), а там был мой огромный дымящийся ужин, восемь-тридцать, уже чуть ли не спать пора, едва есть время поговорить со стариной Ником об Отце Коглине или греческом печенье, и, разумеется, никакого времени на то, чтоб сделать у себя в комнате домашку.

Я поднимался к себе и смотрел, вздыхая, на ту первую запись, что сделал накануне вечером, в большой «вечер премьеры», которая заканчивалась: «Вот я затеваю сложную подготовку к завтрашнему дню. Я поставил часы, приготовил себе одежду и т. д. Сегодня вечером я выработал план самоподготовки, которую официально и начинаю. Предметов всего пять числом, и я буду брать по одному в вечер, с последующей самоэкзаменовкой через неделю. Предметы такие: Мифология, Латынь, Испанский, Литература и История. Как будто мне занятий не хватает, что исходят из плющевых покоев Хорэса Манна. Однако ж, девиз мой – „Чем больше учишься, тем больше, следовательно, знаешь; само собой, чем больше знаешь, тем ближе ты к совершенству как дневниковый журналист“». Так что вот.