Неподвластная времени - Анхела Бесерра

С Кадисом Мазарин снова чувствовала себя маленькой девочкой, спокойной и счастливой.

Она и вправду помогала своему учителю. То, что рождалось в студии Ла-Рюш, совсем не походило на прежние работы Кадиса. Овладев техникой изображения ног, он мог расширить концепцию дерзновенного дуализма, заново открыть в себе художника-революционера. Кадис открывал новые горизонты. В мире существовали неисчислимые примеры "дуализмов"; при желании к ним можно было причислить любую вещь. Даже неодушевленные предметы и те поддавались новому осмыслению. Любая серая стена сдавалась при первом взмахе его кисти, превращаясь в холст.

Мазарин свернулась клубком в постели и стала думать о Кадисе. Вскоре она замурлыкала себе под нос на манер колыбельной "Я все, я ничто, мое "я" двоится". Кажется, так было у Фрейда?

Мазарин уснула.

Спустя несколько часов кто-то неслышно пробрался в прихожую зеленого дома.

Мутноглазый легко справился с замком, просунув руку в кошачий лаз. Он ходил по дому, выдвигал ящики, открывал коробки, озирался по сторонам, шарил в шкафах и на полках, листал книги, папки и альбомы. Вокруг бесшумно бродила сиамская кошка Мазарин, словно погруженная в гипнотический транс. Все было напрасно. Того, что он искал, на первом этаже не оказалось. Мутноглазый вовсе не был уверен, что оно сыщется в других частях дома; ему просто хотелось непременно что-нибудь обнаружить, опередить других и прослыть самым умным в глазах большого босса.

Мутноглазый уже начал подниматься по лестнице, когда сверху послышался голос:

— Мадемуазель?.. Иди сюда, киса. Плохая кошка. Бросила меня одну.

Это Мазарин звала свою любимицу.

— Так ты ко мне не поднимешься?

Тишина. Ни единого мяу.

— Ладно, я сама спущусь.

Мутноглазый едва успел спрятаться за дверь кухни, когда на верху лестницы возник изящный девичий силуэт. Сквозь тонкую рубашку просвечивало худенькое тело, гибкая талия и округлые бедра. "Ну что за прелесть", — подумал взломщик. Девушка наклонилась, чтобы взять на руки кошку, и Мутноглазый разглядел медальон между ее маленьких крепких грудей. Ему до ужаса захотелось к ним прикоснуться.

— Умница ты моя. — Мазарин подхватила кошку, чмокнула в нос и стала подниматься по лестнице.

14

Утром в понедельник Париж просыпался с большой неохотой. Латинский квартал оглашала симфония железных ставней, недовольных, что их поднимают в такую рань. Тротуары поливали из шлангов, отовсюду доносился запах кофе и свежих круассанов. Мазарин провела ужасную ночь и совершенно не выспалась. Девушке снилось, будто за ней кто-то следит. Комнату наполнял густой, словно наяву, запах горелого мяса. Кто-то огромный, грязный и жуткий навалился на нее, не давая вздохнуть. Чьи-то мутные глаза слепо шарили по комнате, разыскивая ее. Мазарин хотела закричать, но из пересохшего рта не вырвалось ни звука. Тогда она вскочила и бросилась вон из комнаты, но тут же рухнула на пол: ноги оторвались от тела. Едва закончился один кошмар, как тут же начался второй; теперь ноги таяли, как часы на картине Дали. Вслед за ногами стало таять все тело, и вскоре она растеклась по полу бесформенной лужей. Мазарин проснулась с первыми лучами солнца и долго валялась на смятых простынях. Не было ни взломщика, ни призрака, ни мерзкого запаха, ни мутных глаз.

Мазарин приняла душ и не спеша собралась. Перед тем как выйти из дома, она решила проведать Святую; подчиняясь ставшему ежедневным ритуалу, она дважды повернула в замке ключ, выдвинула ящик и вытащила на свет спящую красавицу.

— Здравствуй, Сиенна, — проговорила девушка, осторожно протирая стекло саркофага. — Знаешь что? Я, кажется, влюбилась. Да-да, ты не ослышалась: влю-би-лась. А в кого, не скажу. Это секрет.

На первый этаж Мазарин спустилась, как в детстве: съехала по старинным перилам красного дерева. Запирая дверь, она заметила, что с замком творится что-то странное. Ключ отказывался поворачиваться со всегдашней легкостью, проскальзывал. Наверное, имело смысл поставить новый замок, с дополнительной защитой. Мазарин подумала о Рене; уж он-то ей точно бы помог.

На улице она вновь застыла у витрины антикварной лавки, в которой были выставлены серебряные безделушки. Древний старик, склонившийся над бюро в стиле барокко, казался частью роскошной обстановки. Мазарин разглядывала его седые кудри, старомодный монокль, безупречно элегантный жилет, длинную бороду, причесанную волосок к волоску. Он походил на пришельца из другой эпохи. Старик" с благоговением протирал фигурку балерины, вскинувшей руки над головой. Заметив девушку, старик неожиданно легко поднялся на ноги и с любезной улыбкой направился к дверям мимо заставленных безделушками полок и стеллажей.

— Входи, дочка. Ты что-нибудь ищешь? Наверное, подарок?

Мазарин покачала головой:

— Я просто смотрела. Простите, я вовсе не хотела вас отвлекать.

— Иногда отвлечься не грех. Ты, по крайней мере, живая. А все это, — он обвел широким жестом выставленный в лавке товар, — мертвое.

— Но очень красивое, — заметила Мазарин.

— Кладбище без надгробий. Среди всех этих древностей и сам состаришься раньше времени. Видишь, каким я стал? А ведь мне всего двадцать лет. — Антиквар подмигнул Мазарин, и она улыбнулась в ответ.

— Мне пора, — проговорила девушка.

— Ты далеко живешь?

— Нет, близко.

— Приходи, когда захочешь, — предложил старик, открывая перед Мазарин дверь. Свисавшие с потолка подвески из разноцветного стекла проводили посетительницу мелодичным звоном.

Мазарин уже собиралась уйти, но тут старик обратил внимание на медальон.

— Великолепная вещь, — заявил он. — Наследство?

Мазарин не ответила.

Антиквар, казалось, не заметил ее молчания.

— Просто великолепная... — повторил он и добавил, понизив голос: — Будь осторожна.

Девушка подняла на владельца лавки удивленный взгляд, но тот решительно прекратил разговор:

— Заходи почаще, не забывай старика.

"Будь осторожна... осторожна... осторожна..." Слова антиквара эхом отдавались в ушах Мазарин по дороге в школу искусств, куда она собиралась записаться на летние курсы. Шагая по старым улицам, девушка узнавала знакомых с детства чудовищ. Горгульи следили за ней с крыши старой церкви, готовые вонзить в сердце жертвы свои страшные когти. Мазарин вновь ощутила холодок страха. А что, если каменные монстры тоже следят за ней?

При одном воспоминании о человеке с мутными глазами у девушки по спине пробежал противный холодок. Но, едва появившись, он смешался с ароматом марокканских специй, доносившимся из арабского квартала, восточной музыкой, криками на итальянском и греческом, запахом свежей рыбы из японских ресторанов, колоколами Нотр-Дам и влажной брусчаткой под босыми ступнями, ослабел и вскоре исчез совсем. Мазарин сама не заметила, как вышла к своей бывшей школе, лицею "Фенелон", опустевшему на лето, с запертыми дверьми и остановившимися часами над входом.

Здесь она познакомилась с Рене, единственным человеком, который знал ее секрет. Единственным, кто один раз, уже много лет назад, видел Сиенну. Мазарин хотела, чтобы он поклялся там, прямо над стеклянным саркофагом, что никогда никому ничего не "скажет, однако Рене предпочел сбежать не попрощавшись. Он бросил ее без предупреждения, не дав возможности свыкнуться с потерей. Ушел молча, как все, с кем ей пришлось расстаться. Так ее тайна перестала быть тайной... Кто знает, кому он успел рассказать?

Она совершенно точно не была влюблена в Рене. Он всего один раз попытался ее поцеловать, но Мазарин не позволила. И не то чтобы он был некрасив: по нему сохла половина ее подруг; просто между ними так и не возникло настоящего влечения. Их не тянуло друг к другу. Как ни пыталась она пробудить в себе нежные чувства к Рене, он оставался для нее лишь хорошим другом и интересным собеседником. Девушка мечтала, чтобы он вернулся, чтобы вновь было с кем разделить свои страхи и сомнения, но в глубине души понимала, что это невозможно.

Нужно было побольше разузнать о Сиенне, распутать окружавший ее вековой клубок тайн. Найти объяснение скрытности матери, постоянным запретам, почти болезненной религиозности, исступленным молитвам, навязчивым сравнениям, в один прекрасный день обернувшимся ревностью к покойнице. Мазарин должна была узнать, какие секреты хранили ее родители... И серебряный медальон.

С тех пор как она стала его носить, ее жизнь начала меняться. В какую сторону, Мазарин пока не знала, но было очевидно, что ее талант вступил в период расцвета; словно на нее снизошла благодать, словно мир каким-то непостижимым образом изменился и заиграл новыми красками. Ее новые работы уже не напоминали ученические наброски, они были законченными, зрелыми. Мазарин чувствовала, что серебряная вещица стала ее талисманом, тайным источником сил... Не потому ли Кадис так сильно в ней нуждался?