Зеркальный бог - Игорь Фарбаржевич

Дождь стучал по крыше, а в окно сквозь толстую пелену свинцовых туч сочился серый рассвет.

Стрешнев все смотрел и смотрел на спящую жену и не верил, что она рядом – и все так же прекрасна. Казалось, жена ни на день не постарела. Лишь поразила его странная белизна нежной кожи, а синие круги вокруг глаз, казалось, говорили о смертельной усталости. Он просидел подле нее в кресле почти до самого утра, не заметив, как задремал.

Разбудил его дворовый петух, что прокукарекал в положенное время. Сергей Ильич проснулся и тут же кинул взгляд на кровать.

К своему ужасу он обнаружил, что постель – пуста. Сердце его забилось так же сильно, как тогда, в Италии, в то злосчастное утро.

Ию искали везде: в доме, в саду, за огородами – ни следов на дороге, ни отклика на его зов…

Между тем, из города с дознанием никто не приезжал: ни полицейские чины, ни сыщики самого губернатора. Видно, решил Стрешнев, не напали еще на след.

Лишь несколько дней спустя, когда дорога высохла основательно и привычно запылила под колесами, – к Сергею Ильичу наконец-то приехал Александр Привалов – проведать, как он изволил деликатно выразиться. Стрешнев не стал рассказывать гостю о случившемся, а тот не напоминал о докторе, которого товарищ на порог не пустил.

Они поговорили о погоде, о лошадях, о ценах на пшеницу, затем Привалов живописал прекрасный бал в доме статского советника, и поделился тем, что сделал-таки предложение его дочке. Лишь в театр больше не звал, боясь болезненных фантазий друга.

Но Сергей Ильич сам осторожно задал вопрос товарищу:

– А что, братец, статуи у театра?

– Какие статуи?! – нарочито удивился тот, словно не понял.

– Ну, у театра Афонина, – напомнил Сергей Ильич. – Все ли на месте?..

– А что с ними сделается?! – искренне удивился Привалов. – Куда поставили, там и стоят.

Стрешнев застыл в недоумении:

– То есть, как это стоят?!.. Все – девять?!

– Сколько положено! – кивнул Привалов.

– Видно, с того дня ты там не бывал! – не поверил Сергей Ильич.

– Как же! – хмыкнул гость. – Только вчера проспал на водевиле. «Три десятки» называется. Чепуха непревзойденная! Но актрисы, скажу я тебе – шарман! Говорят, двух из них Афонин купил у самого Расцветаева! Звонкие голоса! Знойные улыбки! Стройные ножки! А талии – тоньше осиной!

– Вот-вот! – оборвал его Стрешнев. – Талию-то, что стояла перед театром, – сперли!

– Кто?! – не понял Привалов.

– Воры, кто ж еще!

– Да кто тебе сказал об этом?!

– Уж сказали… – загадочно произнес Сергей Ильич.

– Вранье! – отмахнулся Привалов. – Вчера сам видел. Третья слева. Только после ночной бури (помнишь, третьего дня?) она слегка пострадала: наверное, молния ударила. Кажется, у нее бубен разбило. А так – стоит! Что ей сделается?

– Ты это точно говоришь?! – затормошил его Стрешнев.

– Вот те крест! – перекрестился гость, пытаясь успокоить друга. – А не веришь – едем со мной! Сегодня другой водевиль дают. Забыл, как называется. Но не в этом дело. На актрис посмотрим, а то скоро женюсь…

– Так не женись, – резонно заметил Сергей Ильич. – Коли не любишь.

– Я?! Не люблю?! – в запальчивости возразил Привалов.

– Коли б любил – знойных улыбок вокруг себя не замечал бы.

Когда друг уехал, Стрешнев велел закладывать лошадей. Но только Харитон выкатил коляску к парадному подъезду, – вдруг отменил приказ.

«Поеду-ка я завтра в город, – решил он. – Прямо с утра!..»

И всю ночь вертелся с боку на бок, задавая себе один-единственный вопрос, что же это все-таки было? Какая тайна увлекла его за собой? Что бы там ни было, он должен ее разгадать…

Стрешнев вспомнил венчанье, и свою свадьбу с бубенцами, и поездку в Италию, и загадочную встречу с женой на прошлой неделе… Глаза жгли слезы, но стыдиться их было не перед кем…

На следующее утро Сергей Ильич отправился в город к Афонину.

Когда-то они с Афониным были довольно тесно знакомы: оба любили бильярд и на званных вечерах предпочитали сплетням, картам да буфету всласть погонять шары по зеленому сукну. На эту встречу он решился за утренним кофе, надеясь получить у губернского богача ответ на мучивший его вопрос. Зная, что Валентин Николаевич встает с петухами, Стрешнев велел Харитону закладывать коляску.

Проехав городскую заставу, Стрешнев решил вначале все же удостовериться в правоте слов Привалова, и приказал кучеру повернуть к городскому саду. Проезжая мимо нового театра, Сергей Ильич действительно узрел на положенном месте все девять муз, среди которых была и его Талия, только без венка, комической маски и бубна. И туника теперь больше смахивала на рубашку, в которую переодела ее горничная. Удивительно, что никто этого не заметил, кроме него!

Как ни странно, боль, сжимавшая сердце все пять долгих лет, немного отступила.

– Гони на Дворянскую! – задумчиво молвил он, и коляска застучала дальше по мостовой.

Афонина Стрешнев застал в палисаднике: тот аккуратно подрезал кусты. Завидев старого уездного знакомого, он спрятал садовые ножницы в карман фартука и, радушно улыбаясь, пошел ему навстречу.

– Если не ошибаюсь – Стрешнев?!.. Сергей Ильич? Какими судьбами?!.. Давненько мы с вами шарами не стукались. Может, сыграем в «американку», или в «пирамиду»?.. А вы отлично выглядите!.. Представляете, про вас давеча такого наговорили, что хоть – в могилу ложись!.. Вот ведь языки без костей!.. Будто вы… – он заговорщицки подмигнул, – одну из муз, что у театра, приняли за вашу, пардон, жену!.. А я ответил: ну, перебрал человек! Тоже, когда выпью лишку – такую ахинею несу!.. Ха-ха-ха!..

Но, узнав, что Стрешнев действительно интересуется театральными музами, Афонин спрятал улыбку:

– Чем могу помочь, сударь? – спросил он и достал, как бы невзначай, ножницы из кармана.

– Интересуюсь, – спросил Стрешнев, – откуда у вас статуи?

– Украл! – расхохотался богач.

– У кого?.. – не понял шутки Стрешнев.

– Да что это с вами, Сергей Ильич? – изумленно посмотрел на гостя Афонин. – Я заказал их в Риме. В мастерской известного скульптора Пьетро ди Степпа.

– В Риме?! – взволнованно спросил Стрешнев. – Когда ж это было?

– Лет пять назад. Как начал строительство театра… Кстати, этот итальянец недурно говорит по-русски. То ли его отец, то ли мать были из рода князей Степниных. Эй, куда же вы?!..

Но Стрешнев уже выбежал за ворота, вскочил в коляску и толкнул в спину Харитона. Лишь в последний миг обернулся:

– Спасибо вам, Валентин Николаевич! Век не забуду!

2.

Сергей Ильич поехал в Италию налегке: небольшой баул да саквояж.

Прибыл он к вечеру, оставил вещи в гостинице, быстро умылся и переоделся. Затем, взяв трость, подаренную женой (тогда еще невестой) ко дню его рождения, даже не поев, отправился по делу. Ему не терпелось поскорее разгадать тайну мраморной Талии.

Рим. Сан-Аньезе

Мастерскую скульптора ди Степпа Стрешнев нашел легко. Указал Сергею Ильичу дом скульптора священник церкви Сан-Аньезе. И, перекрестившись, долго смотрел Стрешневу вслед. Кто не знал в Риме этот, стоящий неподалеку от церкви, старинный палаццо из рыжеватого туфа с решетчатыми ставнями на окнах?

Про этот дом и, особенно про его хозяина, ходили темные слухи. Скульптор не имел учеников и вел скрытный образ жизни, будоража этим любопытство соседей. Уличные мальчишки иногда забирались на стену, впрочем, не обнаруживали там ничего интересного.

Синьор ди Степпа аккуратно – раз в месяц – жертвовал большие деньги на нужды храма и раз в год покупал индульгенции на крупную сумму. Это еще больше раздувало сплетни вокруг скульптора, ибо обычный человек с повседневными грехами не станет менять деньги на какие-то там бумажки, пусть даже выпущенные святым папством.

Стрешнев деликатно постучал дверным молотком в глухую калитку палаццо.

Никто не отозвался.

– Forza, signiore! – посоветовала ему проходящая мимо старушка.

Он постучал сильнее. Резкий неприятный стук разнесся по всей улице. В нескольких окнах дома напротив приоткрылись занавески.

– Chi e? – раздалось из-за ворот.

– Я из России, – торопливо промолвил Стрешнев. – Хочу поговорить о выгодном заказе…

В калитке открылось крошечное квадратное окошко, и чей-то карий глаз внимательно стал разглядывать гостя. Глаз, видимо, удовлетворился осмотром: окошко захлопнулось и тут же приотворилась калитка, однако, ровно настолько, чтобы в нее можно было лишь протиснуться, что и сделал Сергей Ильич, перешагнув через каменный порожек.

Дворик был тих и пуст, на цветочных клумбах чинно цвели фиалки и камелии. Не росли, как во всех дворах, фисташковые и ореховые деревья, олеандры и прочее. Только прямо у парадного входа зеленела пиния, и ее крона буйно разрослась над полукруглым балконом. Дорожки, вымощенные цветными плитами, были тщательно подметены и даже, казалось, вымыты.