Кальде Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

Лимне. Я и Сиськи, мы едем в лодке Плотвы.

Старый рыбак выразительно кивнул.

— Если ты хочешь ослушаться, сын мой, я не буду пытаться помешать тебе. Однако…

В темноте за последней цистерной что-то с грохотом упало, резкий скрежет металла по камню эхом отразился от стен пещеры. Новый голос, более глубокий и громкий, чем голос любого человека, проревел:

— Я понесу ее! Дай ее мне!

Голос принадлежал талосу, самому большому из тех, которых Гагарка когда-либо видел; его зеленоватое бронзовое лицо было искажено гримасой ненависти, из глаз лился ослепляющий желтый свет, из открытого рта торчали маслянистые черные стволы огнемета и пары жужжалок. Мрачная темнота у задней стены пещеры сменилась тошнотворным зеленоватым свечением.

— Я понесу ее! Вас всех! Дай ее мне! — Катясь к ним, талос вытянул удлиняющуюся руку. Стальная ладонь, размером с алтарь, с которого скатилась Синель, сомкнулась вокруг нее и вырвала девушку из рук Гагарки; так ребенок мог бы выхватить маленькую и нелюбимую куклу из рук другой куклы.

— Забирайтесь ко мне на спину! Так приказала Сцилла!

Полдюжины широко расставленных ступенек из изогнутых стержней поднимались по металлическому боку талоса. Гагарка вскарабкался по ним, ночная клушица хлопала крыльями на его плече; когда он добрался доверху, огромная рука талоса положила Синель на покатый черный металл перед ним.

— Держитесь крепче!

По спине талоса бежало два ряда согнутых стержней, очень похожих на ступеньки лестницы. Гагарка, держа правой рукой Синель, схватился за одну из них левой. Веки Синель задрожали.

— Тесак?

— Все еще здесь.

Появилась голова Наковальни, карабкавшегося вверх по боку талоса; в неверном свете пещеры его узкое лицо казалось больным.

— Ох… клянусь Гиераксом!

Гагарка хихикнул.

— Ты… Ты… Помоги подняться.

— Помоги себе сам, патера. Именно ты хотел ждать его. И ты победил. Он здесь.

Гагарка еще не закончил говорить, как Наковальня, потрясающе резво, прыгнул на спину талоса, вероятно получив хороший тычок от мускулистой руки рыбака, который выбрался наверх мгновением позже.

— Старик, из тебя получился бы умелый вор, — сказал Гагарка рыбаку.

— Тесак, где мы?

— В пещере на западной стороне озера.

Талос повернулся на месте, одна широкая черная лента ползла, другая не двигалась. Гагарка почувствовал под собой тяжелые удары работающих механизмов.

Клубы черного дыма вырвались из сочленения между вертикальной грудью и длинным, похожим на фургон животом, за который они цеплялись. Талос покачнулся, дернулся и заскользил назад. Тошнотворное скольжение закончилось гейзером ледяной воды, когда одна из полос соскользнула с причала. Наковальня вцепился в тунику Гагарки, их бок талоса ушел под воду, и на какое-то ошеломляющее мгновение Гагарка увидел лодку, подброшенную выше их голов.

Волна, которая подкинула ее, разбилась над ними, как от удара, и на ее месте возник удушающий, леденящий водоворот, который почти мгновенно исчез; когда Гагарка опять открыл глаза, Синель сидела, пронзительно вопя, ее мокрое лицо стало белым от ужаса.

Что-то черное и багровое с глухим шлепком приземлилось на его промокшее плечо.

— Плох лодк! Тонуть.

Но она не потонула, как он увидел, когда талос опять забрался на причал: лодка Плотвы лежала на боку, мачта с нее слетела и беспокойно металась у причала, как ствол дерева, спускаемый по бурной реке.

Голова талоса, огромная, как валун, повернулась, чтобы посмотреть на них; она поворачивалась так, как будто у него не было шеи, которая должна была треснуть.

— Пять едут! Маленький может уйти!

Гагарка посмотрел на авгура, перевел взгляд на рыбака, от него на истерически рыдавшую Синель и только тогда понял, что талос хотел сказать.

— Ты можешь сделать ноги, птица. Он сказал, что не тронет тебя, если ты улетишь.

— Нет летать, — пробормотал Орев. — Искать Шелк.

Голова завершила полный оборот, и талос рванулся вперед. Желтый свет отразился от выгнутого белого бока последней цистерны и ярко сверкнул на них, оставив пустое и мертвое Священное Окно глядеть им вослед. Проснувшиеся к жизни желто-зеленые огоньки замигали над увенчанной шлемом головой талоса, вечно неспокойная вода канала сменилась грубым камнем, пещера сузилась до темного туннеля.

Гагарка обвил рукой талию Синель:

— Как тебе компания, Сиськи?

Она продолжала плакать, ветер уносил с их пути ее рыдания.

Он отпустил ее, вынул игломет и откинул боковую плату; струйка смешанной с песком воды потекла на его пальцы, и он подул на механизм.

— Опять заработает, — сказал он Ореву, — как только высохнет. Но мне нужно полить пару капель масла на иглы.

— Хорош дев, — нервно сообщил ему Орев. — Нет стрелять.

— Плох дев, — объяснил Гагарка. — Плох муж, тож. Нет стрелять. Нет уйти, тож.

— Плох птица!

— Лилия. — Он нежно поцеловал воспаленную спину Синели. — Лежи спокойно, если хочешь. Положи голову ко мне на колени. Могет быть, немного поспишь.

Уже произнеся эти слова, он почувствовал, что предложение слегка запоздало. Талос стал спускаться, туннель изгибался вниз, хотя и не сильно. Входы в другие туннели возникали слева и справа, более темные, чем мокрые стены из коркамня. Капли воды, прилипшие к однообразному потолку, сверкали как бриллианты и исчезали, когда они проносились под ними.

Талос замедлил ход, что-то ударило по его огромной бронзовой голове, загудевшей, как гонг. Затрещали жужжалки, и он выплюнул язык синего огня.

Глава вторая

Шелк вернулся!

— Будет лучше, — прошептала майтера Мрамор майтере Мята, — если ты сделаешь это, сив.

Майтера Мята открыла маленький рот, но потом крепко сжала губы. Повиновение означает повиноваться, как она говорила себе тысячи раз; повиновение — нечто большее, чем накрыть на стол или принести тарелку с печеньем.

— Если ты хочешь этого, майтера. Высокий Гиеракс знает, что у меня нет голоса, но, мне кажется, я должна.

Майтера Мрамор с удовлетворением вздохнула, мягкое шипение из динамика за губами, настолько тихое, что только ее уши могли его услышать.

Щеки майтеры Мята уже горели; она стояла и изучала паству. Безусловно, не меньше половины из них были ворами; она спросила себя, в безопасности ли образы богов.

Она поднялась по ступенькам к амбиону, остро осознавая шепот голосов, наполнивший мантейон, и ровный барабанный стук дождя по крыше; в первый раз с ранней весны пахнущий свежестью дождь пробивался через божьи ворота и брызгал на почерневшую верхушку алтаря — хотя все равно капало меньше, чем раньше.

«Молпа, — взмолилась она, — Чудотворная Молпа, дай мне голос, хотя бы раз».

— Некоторые… — Глубокий вздох. — Некоторые из вас не знают меня…

Мало кто смотрел на нее, и было очевидно, что и они не расслышали ее слова. Какой стыд, ведь галантный капитан, показавший ей свой меч, мог быть сейчас здесь!