Первый человек в Риме. Том 2 - Колин Маккалоу

Я слишком близок к земле, – подумал Марий. – Вообще-то не страшно посылать людей на смерть. Такова наша жизнь. Но он – один из патрициев. Слишком высоко летает. Почти полубог…

Марий снова вернулся к словам сирийской прорицательницы Марфы, которую принял как почетного гостя у себя в Риме: "Еще более великий римлянин, чем он, тоже Гай, но Юлий, а не Марий… Неужели – все дело именно в капле патрицианской крови?"

ГЛАВА II

Публий Рутилий Руф написал Марию в конце сентября:

"Публий Лициний Нерва сообщил, в конце концов. Сенату о положении дел на Сицилии. Как старшему консулу, тебе, конечно же, послали официальное сообщение, но я хотел бы, чтобы ты получил мое письмо раньше, поэтому посылаю его с официальной почтой – ведь наверняка ты именно мое письмо вскроешь первым.

Прежде, чем рассказать о Сицилии, хочу вернуться к событиям начала года, когда как тебе известно – Сенат обратился к Народу, чтобы тот принял закон, освобождающий всех рабов из числа наших италийских союзников. Но ты не знаешь, что это вызвало нечто непредвиденное – рабы других племен /особенно тех, которые числятся в друзьях и союзниках римского народа/ решили, что этот закон относится и к ним. Более того, они весьма осерчали, увидев, что ошиблись. Особенно греческие рабы, которых так много на Сицилии и в Кампании.

В феврале сын кампанского всадника, римский гражданин Тит Веттий, лет двадцати от роду, лишился разума. Причиной сумасшествия оказались долги. Он позволил себе купить – за семь серебряных талантов – скифскую рабыню. Однако старший Тит Веттий, скупец, каких мало, и слишком старый, чтобы быть отцом двадцатилетнего, отказался выплатить долг сына, который взял деньги на покупку под очень высокий процент и под залог своего наследства. Отец же взял и лишил сына наследства. Тот сошел с ума.

Этот юный Тит Веттий вырядился в диадему и пурпурную хламиду и объявил себя царем Кампании. Рабы всего района восстали под его руководством. Отец – хочу заметить – из землевладельцев старой закалки – хорошо обращался с рабами; да и италийцев среди них не было. Однако неподалеку находилось одно из новых поместий, хозяин которого по дешевке скупал рабов, заковывал их в цепи, мало интересовался их происхождением и на ночь запирал их в хлеву. Его имя – Марк Макринн Мактатор, он дружен с твоим младшим коллегой, нашим честнейшим Гаем Флавием Фимбрией.

Юный Тит Веттий, обезумев, раздал своим рабам оружие из гладиаторской школы и повел свою маленькую армию к поместью Мактатора. Они ворвались туда, убили хозяина и его семью и освободили рабов, среди которых было немало италийцев, незаконно содержавшихся в поместье.

За короткое время Тит Веттий собрал целую армию рабов, насчитывавшую до четырехсот тысяч человек, и засел с ними в хорошо укрепленном лагере на холме. Желающие присоединиться все подходили и подходили… Капуя закрыла ворота, собрала всех гладиаторов и воззвала Сенат о помощи.

Фимбрия громогласно и многословно оплакивал своего друга Мактатора и требовал покарать убийц, пока Сенат не принял решение послать претора перегрина Луция Лициния Лукулла на подавление восстания. Сам знаешь, как заносчив этот аристократ Луций Лициний Лукулл! Он ни в какую не желал, чтобы ему приказывало такое насекомое как Фимбрия.

Маленькое отступление. Полагаю, тебе известно, что Лукулл женат на сестре Метелла Свинячего Пятачка – Метелле Кальве. У них – два сына, двенадцати и четырнадцати лет. Говорят, многообещающие мальчики. Поскольку сын нашего Пятачка, Поросенок, не может гладко произнести и двух слов, то вся семья теперь надеется на юных Луция и Марка Лукуллов. Чувствую, как тяготят тебя эти подробности. Однако они весьма важны. Как, не зная о всех этих семейных интригах и сплетнях, не заблудиться в лабиринте римской жизни? Так вот, жена Лукулла известна своей распущенностью. Прежде всего, она не скрывает своих сердечных дел от любопытства римлян, закатывает истерики перед лавками ювелиров и время от времени покушается на самоубийство, голышом бросаясь в Тибр. Во-вторых, бедная Метелла Кальва предпочитает любовников из низких классов, что больше всего злит ее брата, не говоря уж о Лукулле. Она выбирает рабов посимпатичнее или грузчиков из порта. Она – сущее проклятье для Свинячего Пятачка и Лукулла, хотя и прекрасная мать своим детям.

Я упомянул об этом, чтобы добавить в свой рассказ немного пикантности и остроты. И чтобы ты понял, почему Лукулл отправился в Кампанию, смирившись с унизительной необходимостью подчиняться Фимбрии. С этим Фимбрией вообще странные истории происходят. Он завязал дружбу с Гаем Меммием. У обоих водятся деньги, а как ими распоряжаться – обоим невдомек.

Так или иначе Лукулл очистил Кампанию. Тит Веттий казнен, рабы – тоже. Лукулл отрапортовал Сенату и был послан слушать судебные разбирательства в таких местах, как Реат.

Я не говорил еще, я предчувствовал, что случится нечто вроде этого восстания рабов в Кампании? Нюх меня не подвел. Сначала – Тит Веттий. Теперь настоящая война на Сицилии.

Я считал, что Публий Лициний Нерва повадкой схож с мышью. И надо же именно его послать на Сицилию… Ему бы больше подошло место, где требуется педантизм, дотошность: сидеть да вести счета.

Все бы шло хорошо, если бы не проклятый закон об освобождении рабов-италийцев. Наш претор приехал на Сицилию и принялся освобождать рабов – четверть трудившихся на полях! Начал он с Сиракуз, а квестор его – с Лилибеума. Действовали размеренно, тщательно – Нерва есть Нерва! Он разработал целую систему, как отличить рабов-италийцев от тех, кто только выдает себя за италийца. Проверял их знание местной географии. Опубликовал свой декрет на латыни, надеясь, что этого достаточно, чтобы не поняли иноземцы. Но грамотные греки перевели декрет остальным, и возмущение все росло, росло…

Во второй половине мая Нерва освободил около восьми сотен рабов в Сиракузах. Квестор же ждал его распоряжений. В Сиракузы тем временем прибыла депутация землевладельцев, члены которой пригрозили Нерве – в случае, если он будет лишать их рабов – разными напастями – от кастрации до судебного процесса. Нерва запаниковал и тут же свернул всю деятельность. Рабов больше не освобождали. Распоряжение, однако, слишком поздно, дошло до квестора, который устал ждать и взялся в Лилибеуме за дело. Едва начал – как тут же пришлось закончить. Рабов это привело в неистовство.

В результате – восстание в западной части острова. Началось все с убийства двух братьев-богачей, владевших обширными землями у Галисии. По всей Сицилии вскоре рабы сотнями и даже тысячами покидали своих хозяев, зачастую убив надзирателей, а то и самих господ, и собирались в роще Палици, милях в сорока от Этны. Нерва созвал всю милицию, атаковал и захватил старую крепость, где засели беглые рабы, решил, что с восстанием покончено и распустил своих воинов по домам.

Однако бунт только разгорался. Пламя прорвалось наружу у Гераклеи Миноа, а когда Нерва попытался вновь собрать армию, все будто оглохли, не слыша его призывов. Пришлось ему призвать когорту вспомогательных войск из Энны, что довольно далеко от Гераклеи Миноа. На этот раз Нерва проиграл. Когорта была уничтожена, оружие рабы захватили. Со временем они выбрали себе вожака – италийца, которого Нерва не освободил. Имя его – Сальвий, он из марсов. До рабства он был заклинателем змей. Рабом же он оказался из-за того, что на флейте подыгрывал женщинам, исполнявшим дионисийские обряды, которые так досаждали Сенату. Сальвий провозгласил себя царем. Как италиец, он почерпнул эту идею из Рима, а не из Греции. Нацепил тогу претекста и окружил себя ликторами с фасками и топорами.

На другом краю Сицилии, у Лилибеума, появился еще один царь рабов – грек Ахенион, который тоже организовал армию. Оба царя встретились в роще Палици и там сговорились. В результате Сальвий /он назвался царем Трифоном/ стал общим правителем и избрал для своей резиденции труднодоступное место – Триокалу, что на берегу между Агригентумом и Лилибеумом.

Сицилия превратилась в поле боя. Урожай убирается лишь настолько, насколько нужно рабам. Похоже, в этом году Рим не получит из Сицилии зерна. Города Сицилии стонут от налетов рабов проникнуть за заграждения, а также от голода и болезней. Армия из почти шестидесяти тысяч вооруженных рабов – и пятнадцати тысяч конников – носится туда-сюда по острову, а в случае опасности возвращается в Триокалу. Они заняли Мургантию и почти подобрались к Лилибеуму, который еще держится усилиями ветеранов африканских войн.

Мало того, что Рим оказался перед угрозой нехватки хлеба. Создается впечатление, будто кто-то намеренно подогревает рабов в Сицилии, чтобы Рим голодал! Наш уважаемый принцепс Сената, Скавр, ищет виновных. Мне кажется, что он подозревает Фимбрия и Гая Меммия. Почему такой достойный человек, как Меммий, объединился с Фимбрием? Трудно сказать. Можно только догадываться. Он мог бы стать претором в прошлом году, но занял это место лишь сейчас. У него нет денег, чтобы получить место консула. Когда деньги становятся камнем преткновения в достижении цели, человек способен на разные гадости.