Книжные контрабандисты. Как поэты-партизаны спасали от нацистов сокровища еврейской культуры - Давид Фишман

— высшая ценность еврейской жизни. Когда европейские евреи воображали Литовский Иерусалим, им виделись не синагога, статуя или мемориал. Они видели большой том Талмуда ин-фолио, где внизу титульного листа крупными четкими буквами напечатано: «Вильна». Писавший на идише Шолем Аш вспоминал, что в детстве, начав изучать Талмуд, он был совершенно уверен, что древнейший magnum opus иудаизма не только отпечатан в Вильне, но и написан там же.

К этому моменту экскурсии, после посещения собора, Большой синагоги и клойза Гаона, Шмерке, видимо, немного уставал от религиозных достопримечательностей. Сам-то он точно набожностью не отличался и в синагогу не ходил никогда — только показать ее гостям. Так что Шмерке явно радовался, что дальше они попадут в место, где он чувствует себя как дома, — в еврейскую публичную библиотеку.

Библиотека носила имя своего основателя Матитяху Страшуна, богатого дельца, ученого и библиофила, который завещал свое книжное собрание еврейской общине. В 1892 году оно было превращено в общественную библиотеку. В ней имелось пять инкунабул (книг, напечатанных до 1501 года), множество изданий XVI века из Венеции (она стала первым крупным центром еврейского книгопечатания) и иных раритетов. После смерти Страшуна среди виленской еврейской элиты пошла мода на завещание книг общине, и собрание библиотеки стремительно разрасталось.

Правление общины приняло решение выстроить здание библиотеки в историческом центре еврейской Вильны — в шулхойфе (дворе) при Большой синагоге. Выбор места был символичен: библиотека должна была стать интеллектуальным святилищем. Еще одним красноречивым жестом стало то, что правление постановило: библиотека будет открыта семь дней в неделю, даже в Субботу и еврейские праздники. (По внутренним библиотечным правилам в такие дни в читальном зале не разрешалось писать или делать заметки.) Чтение и учеба были неотъемлемыми частями жизни, в такой деятельности не должно быть выходных.

К 1930-м годам собрание достигло 40 тысяч томов.

Библиотека Страшуна была главным центром притяжения виленских еврейских интеллектуалов. Там постоянно стояла очередь из тех, кто дожидался, пока освободится одно из сотни мест у длинных прямоугольных столов. По вечерам читатели помоложе устраивались на подоконниках или прислонялись к стенам. Именно в библиотеке встречались друг с другом старое и новое в еврейской жизни: бородатые раввины и безбожники-пионеры в синих или красных галстуках.

После работы Шмерке часто проводил вечера в библиотеке за чтением мировой и идишской литературы. К сорок пятой годовщине существования библиотеки он написал статью «Прах, который освежает»[25].

Почти такой же известностью, что и сама библиотека, пользовался библиотекарь Хайкл Лунский: одновременно и библиограф, и дежурный за стойкой выдачи книг, и директор по закупкам, и хранитель, и завхоз. Бородатый Лунский был бессменным символом еврейской Вильны, умевшим объединить вокруг себя разнородную общину. Был он человеком религиозным, уходил с рабочего места на полуденную молитву в Большой синагоге, но при этом горячо любил современную литературу на иврите и идише, а с каждым поэтом-посетителем обращался как с ВИП-персоной. Лунский был убежденным сионистом, мечтал когда-нибудь работать в библиотеке в Иерусалиме, при этом водил дружбу в кругах социалистов. В 1900 году он собирал для фондов библиотеки нелегальные революционные памфлеты, например бундовскую брошюру «Долой самодержавие!», и прятал их в недрах библиотечных фондов. Когда царская полиция выяснила, что в библиотеке хранится подрывная литература, ей пригрозили закрытием.

Лунский не получил специального образования: до конца 1920-х годов в библиотеке не было даже каталога, однако этот недостаток с лихвой восполнялся его эрудицией и душевным отношением как к книгам, так и к читателям. «Он знал наизусть названия каждой книги в библиотеке, ее место на полке, как помнят домашние адреса близких друзей», — вспоминал один из читателей. Лунского любили и называли «стражем Литовского Иерусалима»[26].

После похода в библиотеку Шмерке, возможно, приглашал своих гостей-туристов перекусить в ресторанчике Вольфа Усьяна, известном в народе как «У Велфке». Ресторанчик располагался на углу Немецкой и Еврейской и был любимым местом встреч виленской еврейской богемы, поскольку работал всю ночь. Гуляла шутка, что когда последние талмудисты выходят из двора синагоги и отправляются на покой, «У Велфке» как раз закипает жизнь. В ресторане щедрыми порциями предлагали лучшую в городе еврейскую кухню: печеночный паштет, гефилте-фиш, отварную говядину, жареного гуся.

«У Велфке» было два зала. Первым, где находился бар, пользовались извозчики, местные бандиты, представители виленского еврейского уголовного мира. Второй зал посещали супружеские пары и деятели культуры — актеры, писатели, интеллигенты и их именитые гости. Случалось, что если бедный писатель не мог оплатить счет, за него это делал кто-то из уголовников из первого зала.

Во втором зале по радио звучала музыка, имелась площадка для танцев. Владелец, Велфке, дружески приветствовал каждого гостя, кочуя из первого зала во второй.

Самым почетным завсегдатаем заведения Велфке был темпераментный актер, выступавший на идише, Абрам Моревский, прославившийся ролью хасидского Миропольского ребе в «Дибуке». Моревский ужинал здесь после каждого спектакля. Крупный мужчина с отменным аппетитом — и еще более отменным самомнением — он заказывал по пять-шесть основных блюд и набрасывался на них, точно голодный волк. Поговаривали, что Моревский платит Велфке по часам, а не за каждое отдельное блюдо.

Если вы приехали в Вильну и не побывали «У Велфке» — значит, вы не видели города[27].

После перерыва Шмерке менял регистр и показывал гостям современные виленские еврейские учреждения культуры. Они шли по Немецкой улице, сворачивали на Рудницкую, здесь он подводил их к Еврейской реальной гимназии и Еврейскому музыкальному институту — у них был общий просторный двор. Реальная гимназия была замечательной виленской еврейской средней школой, одной из немногих школ в Польше, где химию и физику в старших классах преподавали на идише. В Музыкальном институте обучали игре на разных инструментах, а также вокалу с упором на классику. Здесь ставились оперы на идише, в том числе «Травиата», «Кармен», «Тоска», «Мадам Баттерфляй» и «Аида».

Дальше вперед, через Завальную до Квашельной, в типографию и редакцию издательства Клецкина — самого престижного из всех мировых издательств, выпускавших книги на идише. В 1890-е годы его основатель и директор Борис Клецкин принимал активное участие в печатании подпольной литературы для главной еврейской социалистической партии, Бунда. Он изобрел типографский станок, который можно было спрятать внутри специально сконструированного обеденного стола. Когда в 1905 году в Российской