Строгий профессор - Надежда Мельникова

опростоволосилась, а так-то всё больше стараюсь. Читаю, учу, зубрю, если не понимаю.

— Вы приняты, Иванова, будем готовиться. А теперь бегите, а то Лариса Владимировна мне голову оторвет за то, что пары ей срываю.

Дальше он начинает что-то искать на столе и при этом улыбается. Весело ему стало при воспоминании об англичанке. А у меня зубы сводит от этой его улыбки. И я даже не знаю: расстраиваться мне или скакать на одной ноге от того, что он знает у кого именно моя пара. Потому что толком не понятно: то ли он знает, что у меня сейчас занятия у Барановой, то ли он следит за её расписанием. Ëлы-палы, ну что за каша у меня в голове? Я знаю, что он знает, но не знаю про кого знает... А-а-а, спасите-помогите!

— Меня зовут Наташа, — смело выпаливаю, ковыляя к выходу.

— Хорошо, Наталья, сколько у вас пар в среду? — спрашивает он, не глядя в мою сторону.

Вот терпеть не могу своё полное имя.

— Четыре, Роман Романович.

— Отлично, встретимся после четвертой пары здесь, на кафедре, начнем подготовку.

Глава 4. В погоне за идеальными бровями и бутерброд от Ивановой

— Эй, Евка, псс, — подзываю подругу, пододвигаясь по лавочке ближе к ней.

Подруга отчаянно качает пресс, подсунув ноги под деревянную перекладину.

— Чего? — бормочет подруга, кряхтя, подымается и снова опускается. — Халявошница ты, Наташка, я тут одна надрываюсь, а она на лавке попу греет.

В спортзале царят шорохи, вздохи и стоны. Лаврентий Геннадьевич, словно надзиратель концлагеря, скрестив руки за спиной, ходит между лежащими на полу студентами, проверяя правильность выполнения упражнений.

— Мне по ноге между прочим проехали.

— Если бы тебе проехали по ноге…

Ева приподымается, её лицо краснеет, а лоб покрывается капельками пота.

— Если бы тебе по ноге проехали, то там всё раздробило бы. А ты вон ходишь.

— Эй, спроси у Заболоцкого!? Он всё видел.

— У тебя Заболоцкий с языка не сходит.

— Не говори глупости, на ютьюбе уже даже ролик есть про то, как я ору.

— Ура, ты знаменита.

— Дамочки! Хватит разговаривать, работаем! — орёт Лаврентий в нашу сторону.

— Ладно, что хотела? Быстро давай, пока Геннадьевич не смотрит.

Немного неловко и даже стыдно. Сейчас она будет смеяться и говорить, что я делаю это ради профессора. Но,  во-первых, она не знает про моё спецзадание, а во-вторых, посмотрев на себя в зеркало, я поняла — если и ходить к нему после пар, то явно не в этих штанах. А Евка она модная, она разбирается.

— Мне маман на день рождения подарила деньги, ну и я поднакопила немного. Короче, я хочу чтобы мы…

— Шопинг? — Опирается на локти и вытягивает шею Евка. — Ураа!

— Три штрафных круга трусцой, Ева! — рявкает Лаврентий на весь зал, а я присаживаюсь поудобнее, чуть отодвигаясь.

Взглядом молю подругу о прощении, она встает и зло косится на меня.

Ходить много я естественно ещё не могу, но, во-первых, у Евки есть её собственный «Фольксваген-жук», родители на восемнадцатилетие подарили, а во-вторых, у неё куча знакомых в разных магазинчиках, салонах красоты и броу барах.

— Прежде всего, — с важным видом произносит подруга, щëлкая вешалками и просматривая ряд блузок и кофточек, — мы займёмся твоими бровями.

— А это тут причём? Мы планировали купить мне одежду, а не…

— Натаха, ты глаза-то протри, ты свои брови видела? Кто сейчас с такими ходит? Они же у тебя кустистые и на веки свисают.

— Я думала, сейчас модно, — тихонько спорю, сидя на пуфике в углу зала модного бутика, — ну, погуще.

— Сейчас позвоню Ирине. Она у меня по бровям, запишем тебя на коррекцию. И волосы приведём в порядок. У тебя, Наташка, такие красивые волосы: светлые, густые, длинные, цвет — просто обалдеть! Но ты их в хвост пихаешь, и красоту не видно. А ещё, — шепчет, прищурившись Ева, — мы сменим тебе очки. Те, что для писанины, которые ты на парах пялишь, чтобы конспект записывать. Они бабушкины и просто ужасные.

— У меня столько денег нет, — грустно вздохнув, отвечаю я, чувствуя себя полной идиоткой.

Но Ева на меня внимания не обращает и достает из тонны блузок, висящих на вешалке, нечто, явно призванное дразнить быков. Не флаг Советского Союза, и на том спасибо.

— Вот, блондинкам идет красный. Ковыляй мерять.

— Нет, она слишком яркая, — спорю я, качая головой.

— Ты или слушаешься меня, или я бросаю тебя здесь одну, и ты едешь домой на троллейбусе.

Кивнув, ползу к примерочной.

— Иванова, — окликает меня подруга и, подбегая, сует в руки юбку, вернее даже не юбку, а кусок черной ткани. На шапку не похоже, для повязки на лоб широковато.О! Может, это на грудь нужно напяливать?!

Облачившись в то, что мне выдала подруга, я выхожу к ней.

— Вау, я так и знала, что под грудой невнятного шмотья симпатичная чика имеется. Охренеть, Иванова, у тебя такие ноги стройные! Так, — громко подзывает она продавца. — Мы берем вот эту блузку и эту юбку.

— Но я не знаю — она короткая, мне немного не по себе. Я сомневаюсь.

— Иванова, будет тебе тридцать шесть, сходишь на кесарево два раза, обзаведешься целлюлитом и варикозным расширением вен, вот тогда и начнешь сомневаться. А сейчас, пока мы молодые, надо носить вот такие юбки.

— И вообще, — говорит она мне на ухо, помогая перебраться в соседний магазин. — Ты мужика-то хоть нюхала? А то я могу тебя таким штучкам научить! Был у меня спортсмен — пловец. У него был такой большой, — продолжает шептать, — нос! — хохочет Евка, толкая меня, — а ты что подумала, маленькая развратница?

Смеюсь вместе с ней. Конечно, ничего у меня не было. Только во сне, о котором и вспомнить стыдно. Молодых и глупых одногруппников я не хочу, а тот, кого хочу, на меня и не смотрит.

— А ещё купим тебе маленький, изящный рюкзачок.

— Евка, — хнычу я, — нет у меня столько.

— Забей! Я тебе подарю. А ещё я научу тебя накладывать нормальный макияж. А то это убожество какое-то.

Я закатываю глаза, начиная жалеть, что предложила это безумие. У меня