Строгий профессор - Надежда Мельникова

как она спускается вниз по ступеням. Она, кстати, тоже могла бы вспомнить инцидент на пешеходном переходе. Так советы раздавала, что я головой не успевала вертеть. Но с такими ногами временная амнезия ей даже к лицу.

— Ева, сходи, пожалуйста, за меня на кафедру.

— Не могу, Наташка, списывать надо, она сказала проверять будет. — Чиркает что-то в тетрадке подруга.

— Паньков, у нас сложились непростые отношения, но может ты сходишь за меня?

— Ты издеваешься, Иванова, у нас тридцать секунд есть ещё, я успеваю. — Списывает он с той же тетради, что и Евка.

Остальных спрашивать бесполезно, они орут и прыгают, ржут, кидаются бумагой, как обезьяны во время спаривания, и это филологи, интеллигенция, один из самых крупных вузов страны.

Приняв решение ковылять к кафедре, я уверенно хватаюсь за перила. Ну вот и буду идти полпары, раз на то пошло.

На кафедре тихо, кажется, никого нет. Я приоткрываю дверь и медленно хромаю к столу, где свалены в стопку журналы групп. Я знаю, что он здесь, я его чувствую, потому что сердце не обманешь. Ну, или какие-то другие органы.

— Иванова, что вы здесь делаете? Пара давно началась.

Какая прелесть, он запомнил мою фамилию.

— Ищу журнал нашей ФФ–12. — Роюсь я среди пластиковых папок.

— Журнал надо брать заранее. До звонка.

То ли любовь моя слишком сильна, то ли нога болит как-то чересчур активно, но этим своим замечанием он меня злит.  Говорят же, любовникам нельзя работать вместе. От последней мысли мне становится смешно.

— Извините, Роман Романович, но до звонка я доползти сюда не успела, — с улыбкой смотрю ему в глаза.

Что удивительно, он в мои тоже смотрит.

— Кстати, как ваша нога?

Зрительный контакт длится до неприличия долго, возможно, Роман Романович пытается запомнить мою внешность, но я чувствую, как внутри всё пылает огнём. Душа поёт песни, а девичье сердце подпрыгивает, как будто нормативы сдаёт на уроке нашего физрука Лаврентия Геннадьевича, «вверх-вниз», «вверх-вниз».

— Моя нога работает в оптимальном режиме, профессор.

Я выпрямляюсь, запихивая журнал под мышку, и бочком пытаюсь красиво удалиться с кафедры, держу путь к двери. Всё же в деканат идти желания нет, несмотря на чудесную компанию.

Роман Романович опускает холодный, ничего особенно не выражающий взгляд на мои безразмерные джинсы-бойфренды и произносит следующее:

— А мне кажется, она у вас в аварийном состоянии, Иванова. Инцидент ужасающий, могли бы и не приходить в университет сегодня.

— Больничный мне не положен, и врач, сжалившись, предлагал остаться дома под подписку о невыезде. Кстати, отличный специалист: пускает кольца дыма в лицо пациентам, а потом долго смотрит, как они откашливаются. — Делаю перерыв на вдох. — Но я не стала следовать его рекомендациям — выбрала грызть гранит науки. Вдруг пропущу что-нибудь важное. — Пожимаю я плечами, улыбнувшись.

И чего он только уставился на меня? Может, с моим лицом что-то не так? Зубную пасту я что ли плохо смыла?

— Занятно. Выходит, по вашей ноге проехало две с половиной тысячи килограмм металла, а вам хоть бы хны. Да вы у нас Женщина-Халк, Иванова.

Так себе комплимент, мог хотя бы Чудо-женщиной назвать или Чёрной вдовой, а то Халк. Будто я зелёная и большая. О! Резко пугаюсь — может, я зелёнкой перемазалась? Да нет, я вроде не имела с ней дела. Чуть отклоняюсь, пытаясь заглянуть в стеклянную дверцу шкафа.

А Заболоцкий чешет подбородок, присаживается на край стола и, скрещивая руки на груди, прищуривается, осматривая меня.

Что-то мне это не нравится, вот сейчас он вспомнит про деканат, и мне капут с пипцом на пару. Второй день я с профессором в близком контакте и могу сказать — с такого расстояния очень заметно, что между нами ещё одна я. Ну, то есть ровно восемнадцать лет разницы. Он горячий мужчина, очень нравится мне внешне, и эта его способность знать всё на свете. Мне кажется, не существует вопроса, способного поставить его в тупик. А его глаза? Красивее у мужчины я просто не видела. Он взрослый, мужественный, от него пахнет умением и опытом. Это не глупый одногруппник, который двух слов связать не может. С Заболоцким даже ругаться, я уверена, очень интересно. А если пойти с ним на свидание? Смотреть вместе какой-то фильм? Он способен довести до оргазма только своими комментариями. Я не пробовала, но уверена, что это так. Хотя, что я пробовала? Я вообще ничего такого ещё не пробовала. Как много бы я отдала за возможность просто прижаться к нему.

— Я думаю, Иванова, что вам всё же стоит поменьше ходить и побольше лежать.

Снова начинаю краснеть.  А Роман Романыч разворачивается к своему столу, прочищая горло.

— Поменьше напрягать ногу. — Пауза. — Вы на пару не спешите?

— Да нет, конечно.

Я расплываюсь в улыбке. Что я там у англичанки не видела?

— Вы остроумная, Иванова, не так ли? — Ещё раз чешет подбородок профессор и щурится, продолжая меня разглядывать, наощупь за спиной что-то выискивая.

Это ещё что за «День Розовой Пантеры»? Какая ему разница остроумная я или нет? Я ему что, понравилась? Ну, этого не может быть. Он же взрослый. А я — это просто я. Глупая девчонка в кедах и широченных джинсах, с хвостиком на макушке. Я, конечно, уже голосовать могу и даже гулять после двадцати двух по закону, но мне казалось, он ко всем нам — первокурсникам — относится как к неразумным детям, ограниченной молодежи и недоразвитым личностям. Боже, а вдруг в его глазах я особенная? Вдруг это оно? Чудо?! Вдруг ему нравится то, как я…

— Иванова, мне нужен студент от нашей кафедры для выступления на семинаре. Вы подготовите доклад, я вам помогу, разумеется, а потом поучаствуете в «Что? Где? Когда?». Это будет через несколько недель, придется поехать в Керчь. Вы бывали в Керчи, Иванова?

— Я? Доклад? Но я никогда не участвовала в «Что? Где? Когда?». И доклад по вашему предмету, вы уверены, что я справлюсь?

Синие глаза смотрят прямо на меня, не мигая.

— Как называется аналитическая работа Н. Гудмена и других исследователей об искусстве как языке культуры и о проблемах перевода этих языков?

— «Что такое философия?» — выдаю я, не задумываясь.

Всё дело в том — чтобы не опозориться перед Роман Романовичем, я старательно готовлюсь к его предмету. Вот только со сном я