Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Водители и охрана всегда знают все. Водители и охрана в курсе назначений и отставок задолго до того, как они случаются. Водители и охрана — источник самой полной и оперативной информации; жаль, Гарик Брюстер и его коллеги ничего об этом не знают.
— Правда Хруст придет?
— Да подожди ты, Осип Савельич! Придет, не придет — сначала пусть выборы назначат, а там посмотрим.
— Оно конечно. Посмотрим. Только это верный признак, Инна Васильна. Ты… учитывай.
— Учту.
— Едем куда? В «Сосны»?
«Соснами» назывался загородный поселок, где были дачи у всей «правящей элиты», и у покойного Мухина тоже. Там должен собраться «узкий круг» — «широкий» поминал губернатора в главном городском концертном зале, который сам Мухин и отстроил и страшно им гордился.
«Про нашу залу, — гремел он в отчетном докладе, — и на Москве заговорят!»
Вот такой он был, губернатор Мухин Анатолий Васильевич.
И несколько дней назад он застрелился ночью в своем кабинете.
Почему? Почему?!
— Да, Осип Савельич, в «Сосны». А к десяти часам… обратно в город.
Водитель ничего не спросил — куда, зачем. Обратно так обратно, в город так в город, он свое место знает, дело справляет отлично, а ежели когда и вмешивается, то только вот как сейчас — водочки дать хлебнуть с мороза, колбаски припасти, упредить, рассказать, что знает и что слышал, а этот самый Хулио Иглесиас никогда ему не нравился! Разве у такой бабы, как его Инна Васильевна, может быть мужик — слизняк?! Тьфу, гадость какая, вспомнить противно, опоганился весь — от одних только мыслей!
Машина осторожно тронулась с места, протиснулась мимо гаишной мигалки и кучки замерзших милиционеров, мимо ряда черных и длинных официальных автомобилей, стоявших с работающими моторами, прокатила по расчищенной и укатанной кладбищенской аллее к воротам. Инна смотрела в окно, как в сером небе неслышно кричат галки и все кружатся и кружатся над голыми, дрожащими от енисейского ветра кронами. В голове как будто что-то звенело — то ли от водки, то ли от ветра, — и щеки сильно загорелись, и пальцы.
Мобильник зазвонил и завозился в кармане шубы, и она долго не могла его вытащить.
Гаишник у кладбищенских ворот отдал честь. Инна кивнула, словно он мог ее видеть.
— Да.
Звонил Якушев, тот самый первый зам.
— Инна Васильна, ты мне нужна. Чего на кладбище-то… не подошла?
— Вы меня не звали, Сергей Ильич, — ответила она осторожно, — возле вас… столько народу было, мне и не пробиться.
— Ну-ну. — Он тоже считал ее «королевой и царицей Савской», и она об этом Знала. — Ты где сейчас? Уехала уже?
— Уезжаю.
— Тогда в «Соснах» повидаемся, помянем Василича, а завтра, значит, зайдешь ко мне. Утром, прямо сразу.
Инна удивилась:
— Конечно, Сергей Ильич.
Завтра утром он никак не должен с ней встречаться. Завтра утром первый зам должен вовсю общаться с приезжим московским начальством — и премьер прилетел, и парочка «самых-самых» вице-премьеров, и еще парочка не «самых-самых». Премьер улетит сегодня же, а «самые» и «не самые» останутся до завтра — вот тогда-то и станет ясно, прав Осип Савельич или ошибается. Кого хочет Москва — Якушева, Хруста или вовсе какого-то третьего, незнакомого, купившего у Адмиралова контрольный пакет акций «БелУголь». Или четвертого, о котором вообще никто ничего не знает.
Спроста или неспроста водитель покойного губернатора станет теперь возить предполагаемого будущего губернатора, а это важно, ах как важно!..
— Ты мне вот что скажи, — ожил в телефоне голос Якушева. — Ты в Москву как съездила? С пользой или просто так… прокатилась?
— С пользой. Я просто так… редко катаюсь, Сергей Ильич, — проинформировала его Инна, и Осип на нее покосился.
— Значит, доложишь.
Инна секунду молчала, и первый зам эту секунду молчания оценил.
Иннино управление подчинялось напрямую губернатору, и она никогда и ничего Якушеву не докладывала. Больше того, Якушев никогда не был в курсе ее дел, у него вполне хватало своих.
Все изменилось — вот как следовало понимать указание «доложить». Все изменилось, и ты должна это понимать.
Она поняла.
— Хорошо, Сергей Ильич.
— Вот и умница.
— Завтра во сколько?
— Да прямо с утра. Часов в девять.
— Я буду.
— Ну, добро.
И телефон пикнул, отключаясь.
Инна задумчиво посмотрела в окно, поглаживая большим пальцем теплую пластмассу. Это движение всегда ее успокаивало. Над белой пустынной дорогой ветер с Енисея вздувал языки жесткого неласкового снега. Они мотались впереди и сбоку, как живые.
В девять — это значит до вице-премьеров и всех прочих московских начальников.
О чем Якушев хочет говорить с ней до?.. И почему до?..
Машина летела мимо черных деревьев и натыканных по кустам промерзших до костей гаишников.
У Инны Селиверстовой было правило, которому она старалась неукоснительно следовать, — и оно помогало ей жить.
Она никогда и ничего не боялась заранее. Не изводилась, не тряслась, не пила на ночь валокордин, не придумывала «возможных вариантов» — один хуже другого. Согласно этому правилу, сначала следовало определить и, так сказать, хорошенько прочувствовать опасность и только потом уж начинать бояться.
Инне правило подходило еще и тем, что, как следует разглядев предполагаемую опасность, она неизменно обнаруживала, что все не так уж страшно, вполне можно бороться — и победить. Она начинала бороться и забывала, что надо бояться.
Она не станет думать, почему до, а не после. Она не станет думать, что именно должна доложить Якушеву о своей поездке в Москву. Она не станет думать, зачем Любовь Ивановна звала ее к десяти на городскую квартиру.
Все станет ясно — когда время придет.
Шоссе было совсем пустынным — всех разогнали в связи с высочайшими похоронами, — и Осип доехал до «Сосен» моментально.
Последний гаишник перед последним поворотом в последний раз отдал честь, и машина, притормозив перед шлагбаумом, проехала проходную.
— Куда, Инна Васильна?..
— Сначала домой.
Она выпьет чашку чаю и хоть на пять минут снимет «шпильки», от которых заледенели пальцы на ногах, и можно будет продолжать.
Она не любила казенное жилье — и проводила в нем времени в сто раз больше, чем в своем собственном. К каждому новому «казенному дому» она привыкала, узнавала, как половица скрипит, как по ночам сипит в трубах, как заедает замок, когда открываешь с улицы, а когда изнутри — ничего не заедает. И сразу забывала о нем, как только закрывала за собой дверь — когда следующий «казенный дом» уже маячил за поворотом «дальней дороги».
— Всю жизнь в общежитии живем, — ворчал Осип, втаскивая в очередной дом очередные чемоданы, — по чужим углам. У вас, у государственных, все не как у людей!..
В доме было холодно, или ей так показалось, потому что она сильно промерзла?
Может, душ принять?
При мысли о горячей воде стало как будто еще холоднее.
Не может она принять душ, это ясно как день. Заново рисовать лицо, самой укладывать волосы, утром уложенные парикмахершей Танечкой?! Ни за что, да и некогда ей — в губернаторской даче, наверное, уже начали «поминать по русскому обычаю», и она должна там показаться, и не слишком поздно, чтобы не вызвать лишних вопросов или — боже сохрани! — неудовольствия предполагаемых кандидатов в цари и тех, кто сверху укажет им путь на престол!
Инна включила чайник, щелкнула толстой кнопочкой и прислушалась.
— Осип Савельич! Ты чай будешь пить? Никакого ответа.
— Осип Савельич! Я спрашиваю, ты чай будешь пить?!
В ответ какое-то шевеление, словно в глубине дома возился медведь. Потом что-то упало, и опять тишина.
Инна улыбнулась. Осип имел собственные представления о деликатности.
— Осип Савельич, ты меня не слышишь, что ли?!. Опять никакого ответа.
Тут Инна насторожилась — деликатность деликатностью, но странно, что он не отзывается.
— Осип Савельич?..
Чайник запел, мешая ей слушать тишину «казенного дома». Метель ломилась в окна и терлась о стены, а больше ничего не было слышно, и Инна осторожно пошла по коридору, касаясь стены холодной ладонью. Шероховатость лиственницы была привычной и приятной.
— Эй! Кто тут есть?
Никого быть не могло. Поднявшись на крыльцо, она открыла дверь своим ключом — со второй попытки — и помнила это совершенно точно.
Кругом охрана, усиленная, в связи со смертью Мухина, в несчетное количество раз. Никакой террорист, разбойник или бандит не проберется за кордоны. Никого здесь не может быть.
На первом этаже гостиная, кабинет, ванная и кухня, из которой она только что вышла. На втором две спальни, еще одна ванная и выход на балкон, откуда открывался Енисей — в ледяных торосах и языках жесткого снега. К весне балкон заметало снегом почти по самые окна.
- Детектив на море - Устинова Татьяна - Детектив
- Лучшие хвостатые сыщики - Устинова Татьяна - Детектив
- Детектив&Рождество - Устинова Татьяна - Детектив
- Непоправимый брак - Евгения Горская - Детектив
- Отпуск&Детектив - Татьяна Витальевна Устинова - Детектив / Иронический детектив
- Детективное лето - Устинова Татьяна - Детектив
- Дуля с маком - Дарья Калинина - Детектив
- Детективный Новый год - Устинова Татьяна - Детектив
- Зимние детективные истории - Устинова Татьяна - Детектив
- Зима с детективом - Татьяна Витальевна Устинова - Детектив / Иронический детектив