Провал резидентуры - Кирилл Мошков

Тут я башку свою рыжую высовываю посмотреть. Ага, оборотни! Как господин Ги Коона на них перестал смотреть, потому что умер, они на свой вид оборотились! Ну точно, думаю, не видят они меня, потому что стали б они мне без притворства казаться! Вот они, значит, какие - как будто собаки на задние лапы встали, глаза красные... уй-йя, какие ж они страшные-е! Где автоматы, где грузовики, куда одежду девали? Целой кучей, штук десять - это, значит, семеро грузовики изображали, что ли? - бегают вокруг машины, а она горит фиолетовым, и желтым, и синим пламенем, да быстро так горит - вот уже тела не видно, только пятно какое-то, а машина прямо чуть ли не расплавилась, во жар-то! И гомонят они по-своему, ну не приведи Два Пророка опять услыхать - бе-эээ...ме-эээ... только не как овцы, дуриком, а со словами. И вдруг ка-ак они прыснули в стороны, закаркали, писк какой-то поднялся - только я глаза свои протер, смотрю, а над лесом уж одна только стая ворон вьется, а по дороге кругом крысы разбегаются. Опять, значит, оборотились!

Ну, уж какой тут терпеж, не было у меня никакого терпежу. Только эти вороны разлетаются, только эти крысы разбегаются, тут я вскакиваю да как пущусь бегом - сначала вдоль шоссе, а там и на асфальт выбежал. Волосы дыбом, весь в грязи и в соплях, руки в крови - об кусты ободрался, колени в крови - лес пахал. Дышать со страху забыл, так бегу. Бегу, бегу. Наверное, километр пробежал. Может, больше, мы с господином бароном и по три километра бегаем, а тут ведь меня словно огнем жгут, так я шибко бегу. Да вижу: едет мне навстречу, от нас, с запада, какой-то белый на тракторе.

Я - к нему и кричу:

- Эй, белый брат, стой! Нельзя туда! Ты чей?

Он на меня смотрит тупо - ражий такой, мордастый, видно - деревня, и говорит:

- Я фермера господина Ладха работник. А ты чо?

- Чо! - говорю. - Хрен на плечо! Ладха, - говорю, - это который господина барона Рриоо арендатор?

- Ну, - отвечает деревня.

Тут я без лишних разговоров прыгаю к нему на трактор и ору:

- Давай, белый брат, поворачивай и дуй до поместья! Я господина барона слуга, а дело тут государственное!

Не, не уважает деревня государственное дело, уперся, говорит - не поеду. Ну тут уж пришлось ему денег посулить - в поместье, мол, пятнадцать хоней дадут. Во как у деревни глаза-то, оказывается, загореться могут! И-их, как он свое вонючее пердило повернул - что твою гоночную машину на Королевском автодроме! Как он, понимаешь, гонит - не знал я, что на тракторе можно двадцать километров чуть не за полчаса проехать!

Уж и лес давно проехали, и поля кончились, и господский парк. Уж как я в поместье мимо охраны пролез - не говорю, это не сложно, да мне ведь эта охрана после тех красноглазых родней своего брата беляка показалась.

Вбегаю я в дом через белый ход и - прямиком к господину барону. Сидит господин барон в спальне, смотрит на море, а вернее всего - на лес на мысу, за которым охотничий домик. Смотрит на меня. Вот он все-таки и черный вроде господин, а вижу - испугался, что ли, за меня, словно свой брат беляк.

- Да что это с тобой? - спрашивает. - Талу, тебя обидел кто?

Тут я ему все как есть выкладываю, в подробностях, ну а как я до ворон и крыс дошел - тут у меня в башке моей рыжей все как поплывет, и я прямо на ковер - бух! И в обморок, ну прямо как госпожа черная барышня, честное слово.

Глава пятая.Ди-джей

Мин Даноо, конечно, хорош. Уехал и не сказал, когда вернется. Я веду эфир, как правило, через смену после него, то есть с полуночи до шести утра, поэтому уж мне-то совершенно никак не удобно подменять его на эфире, но Кинхау неумолим и, в общем-то, прав:

- Кикоа, ну посуди сам, кто еще может вести его эфир? Ты же, кроме него, единственный, кто в этих завываниях хоть что-то понимает. Если заменить его блок шеаокана на поп-музыку, мы можем потерять рекламу Фонда военной силы, а еще - "Кабаков Лиму", куда постоянно таскается его королевское высочество жрать эту их пшенную кашу. А эти два контракта, это, считай, на пол-редакции зарплата.

Я пожимаю плечами.

- Да пожалуйста, Кинхау, я, собственно, не отказываюсь. Просто... Если это раз, ну два - ничего. А если его не будет десять дней?

Шеф ухмыляется:

- Если он дня через три не объявится, я его стану разыскивать через полицию как дезертира с фронта набора белой военсилы.

Я тоже усмехаюсь.

- Плюс, Кикоа, не забывай о премиальных, - многозначительно говорит шеф. - Что - плохо за один день заработать триста тридцать хоней?

- Ну да, - невесело шучу я, - две бутылки "хальяки" или коробка дури.

- А ты не трать деньги на вражескую дурь, - наставительно говорит шеф, не принимая шутки, - а если уж тебе совсем невмоготу, то жуй кишан, это по крайней мере патриотично. И недорого.

Шеф окутывается облаком сизого дыма дешевой сигары, а я выхожу из его клетушки в редакцию. Моя секретарша Гуна сидит на телефоне, увидев меня - улыбается всей своей шоколадной смазливой мордашкой. Я совсем недавно просек, что она в меня влюблена. А ведь я с ней уже год работаю, ничего раньше не замечал. Стоило развестись и потом потерять наложницу, чтобы внезапно найти возле себя такую кобылку! Черт, о чем это я думаю...

- Запряг-таки, - говорю я ей. - Готовься, сегодня мы с полудня до шести и потом в ночь.

Она, улыбаясь, кивает, продолжая говорить в телефон:

- Спасибо, я передам ему. Да-да, ваши соображения очень ценны.

При этом она, скромно не глядя на меня, сжимает коленки и ставит каблучки на треногу своего стула, поворачивая боком сжатые вместе стройные шоколадные ноги. Какие, черт, они теперь носят мини. А говорили - раз война, все модные магазины поразоряются.

Я тем временем спрашиваю Дооту, секретаршу Мин Даноо:

- Ну что, твой не объявлялся?

Роскошная массивная Доота отрывается от писем, пачками разложенных перед ней, и говорит:

- Не-а. И дома его нет.

Она удручена, хотя что ей - Оаки на нее все равно никогда никакого внимания не обращает. Что за мода у наших референток - влюбляться в ведущих? Впрочем, моя первая секретарша... Совершенно обратный пример. Я для нее как мужчина вообще не существовал. Хотя и она для меня как женщина - тоже. Гадина такая была, я ее уволил, потому что она на меня попыталась настучать. Там серьезный был момент, хорошо, Мин Даноо и шеф меня прикрыли, а то ковырять бы мне землицу в окопах на южном фронте. Да... зачем я во фронтовую командировку взял наложницу, идиот, идиот! Бедная Тиклу... что с того, что она была белая? Тиклу... Взял бы тогда жену - не надо было бы потом возиться с разводом... грех, конечно, так думать... Боги, о чем я все время думаю!

Гуна кладет трубку и облегченно вздыхает. Доота ее спрашивает:

- Кто там на тебе ездил полчаса?

- Да ну, какой-то флотский, как пень тупой. Слышите, шеф, хотел, чтобы вы для "Воскресных разговоров" пригласили директора Института расы и он на примере белой музыки наконец объяснил бы, почему беляки - не люди в полном смысле слова. А то, видите ли, его друзья, боевые флотские офицеры, не могут понять, почему популярная столичная радиостанция уделяет столько времени белой музыке.

- Идиот, - бормочу я, начиная листать подготовленный Гуной обзор писем. - И друзья его идиоты. Интересно, что бы они у себя на флоте делали без белой военсилы? Как снаряды подносить - давай, белый брат, а по радио - не люди. Тьфу, уроды!

Девчонки хихикают. За год работы со мной и Оаки они уже привыкли к нашим с ним пробеляцким настроениям и даже стали их разделять, особенно после того, как в комендантский час прятали в редакции мастера Виашну. Мастер им всю ночь пел оканы, болтал с ними, и я видел, что они ему даже в глаза смотрели. Более того, Доота наутро поглядывала вообще как-то виновато, из чего я заключил, что, пока мы с Гуной были в студии, знаменитое мужское обаяние мастера победило цвет его кожи в глазах впечатлительной секретарши. Ей, конечно, после этого некоторое время везде мерещилось Управление Мощи Расы, но потом это прошло. У нас тут все-таки "Радио Тридцать", а не газета "Черная Мощь".

Я погружаюсь в обзор, думая в то же время о Мин Даноо. Один я знаю, что перед отъездом он долго говорил по телефону с известным прожигателем жизни из Раманы, с Макту Мин Шихле. Имел или нет этот звонок отношение к исчезновению Оаки? Кроме того, три дня назад, за день до отъезда, Оаки звонил какой-то беляк, после чего Оаки перезванивал по белому номеру, а потом позвонил во "Все еще развлекаемся" и сказал следующее (я слышал это очень хорошо, но Оаки не знал, что я слышу, потому что я отбирал музыку и был в наушниках - но в наушниках в этот момент тихо-тихо играл электрогобой без аккомпанемента): "Леа, ты ведь искал Шер Гахоо? Да, как раз он и попросил меня позвонить тебе. Так вот, она в поместье своего бывшего жениха. Ты поедешь? Я сейчас никак не могу, но, раз ты едешь, передай ей от меня привет". Итак, он поехать не мог, поехал некий Леа (надо полагать, Ги Коона, какой еще Леа есть во "Все еще развлекаемся")... потом он узнает, что Леа... Что? Он что-то узнает и едет сам. Хотя ехать не может. Так, что ли? Чушь какая-то...