Друг из Рима. Есть, молиться и любить в Риме - Лука Спагетти

Ясно, что в обычное воскресенье на молитву Святой Богородице не являлась такая толпа, как в день избрания, но, для того чтобы пересечь знаменитую улицу Григория VII, мне пришлось быть очень внимательным. Вернувшись домой, я имел возможность восстановить за столом силы, оставленные на приходском футбольном поле. Однако это была лишь короткая передышка – в полтретьего начиналось событие, которое я ожидал в течение всей недели: футбольный чемпионат серии А.

Поскольку я пообедал дома, у меня не было возможности посетить стадион, так что следить за игрой я мог, лишь припав к радио. Существовало два варианта: либо вернуться на футбольную площадку с моими друзьями и вместе с ними слушать известия о происходящих событиях, ведь там всегда были один или несколько радиоприемников, либо сконцентрироваться на словах радиокомментаторов дома. По мере того как текли минуты, я пытался запомнить тембр голоса журналиста, который вел передачу о «Лацио», команде, за которую я болел, и каждый раз, когда кто-то вмешивался, чтобы сообщить о голе, мне казалось, что я чувствовал удар в грудь кулаком, и некоторые доли секунды пытался понять, не раздался ли этот голос с площадки, на которой играли наши ребята. Но часто у радиокомментаторов были похожие голоса, и я приходил в волнение, когда говорящий объявлял о голе, но потом отдавал себе отчет в том, что его забила не «Лацио».

По окончании матча, чтобы восстановиться после серьезного напряжения от прослушанной радиопередачи, мы в отличие от взрослых, все еще изнемогающих после рагу, рулетиков и пирожных, возвращались на поле, где играли до вечера, если нам разрешали родители.

Послеобеденный футбол не являлся исключительно воскресным развлечением: мы играли каждый божий день, независимо от того, были занятия в школе или нет, случился ли всемирный потоп или стояла сорокаградусная жара, мы играли, пока у нас была хоть какая-то возможность. Зимой мы превращались в летучих мышей, продолжая бегать за мячом, когда его уже не было видно. Я даже играл в темноте в одиночестве, пока родители не приходили за мной после того, как уже обзвонили все больницы в окрестностях…

Однако же над послеобеденными матчами в течение недели висела тяжкая повинность: урок катехизиса. Из шестидесяти сорванцов, гоняющихся за мячом, каждый день после обеда группами, человек по пятнадцать, мы должны были покидать поле, чтобы присутствовать на часовом уроке в здании прихода. Игра прекращалась за несколько минут до урока, и те, кому выпал жребий, уходили с рыданиями и истериками, в то время как другие с легким сердцем продолжали носиться по полю.

К счастью, площадка была окружена небольшими холмами с богатой растительностью, и примерно за четверть часа до рокового момента детвора скрывалась между ветвями деревьев, чтобы их не поймали за чуб и не отвели на урок. На поле царствовали те, кто по какому-то странному капризу судьбы не ходили на катехизис.

Как только проверка заканчивалась, буквально через несколько минут орда хоббитов вновь появлялась из леса и невозмутимо возобновляла игру, которой не видно было конца.

После матча по возвращении домой юных футболистов ожидало самое скучное – купание. Мне трудно сказать, сколько килограммов пыли в состоянии притащить домой ребенок после такой игры, сколько грязи пристает к рукам, впитывается с потом в майку, оседает в складках носков. Факт остается фактом: лично я для экономии времени спокойно бы улегся в постель в таком виде – тем более что на следующий день после десяти минут игры я достигал такой же степени чумазости, – однако моя мать регулярно подвергала меня тщательному и длительному мытью.

Я пытался вести с ней переговоры, чтобы выторговать купание по меньшей мере раз в два дня вместо каждого божьего вечера, но она не поддавалась никакому убеждению. Мне сильно досаждало, что из-за ее упорства я терял возможность участвовать в особом состязании: соревновании раскрашенных всеми цветами радуги ног.

В конце семидесятых годов все мальчишки были обуты в одинаковую спортивную обувь: внушающие страх кеды «Мекап». Они были изготовлены из прорезиненного полотна сине-зеленого цвета и имели общее свойство: при соприкосновении с потными ногами становились на размер меньше и, помимо того, что исключали использование носков, оставляли на коже пятна самой фантастической окраски. Художественные творения, возникающие сами по себе, которые отпечатывались на наших ногах, являли собой нечто галлюциногенное, чудесное, почти гипнотическое. Но прежде всего это был вид соревнования. Мы могли часами восторгаться этими произведениями поп-арта, охватывавшими всю гамму зеленых и синих оттенков, шедеврами, которые могли претендовать на место в нью-йоркском Музее современного искусства. Впрочем, в то время, как и всем гениям, нам было суждено остаться непонятыми.

Только самые смелые или удачливые, то есть те, которым посредством сложных переговоров или же под весомым предлогом удавалось избежать цепких рук своих мамаш и не мыть ноги в течение двух или трех дней подряд, могли надеяться на победу в «состязании радужных ног». Мне же после игры в воскресенье явно было не на что уповать: ноги не только мыли до восстановления естественного цвета, но еще и дезинфицировали этиловым спиртом.

После вечернего омовения для нас, юных футболистов, наступал час отхода ко сну. По крайней мере так было в течение недели. А воскресный вечер приберегал для нас последний волшебный подарок: «90 минут» – спортивную передачу, страстно ожидаемую всей Италией, о ней возвещали музыкальные позывные, которые невозможно было спутать ни с чем, любой итальянец был в состоянии узнать их, даже если бы его глубокой ночью сбросили с кровати.

Условным сигналом были последние аккорды музыки к телефильму «Следите за этими двумя», более известного за границей как «Мастера убеждать»: звуки этой мелодии означали, что через несколько минут начнется ожидаемая с таким нетерпением спортивная программа.

С начала «90 минут» до позднего вечера, когда меня загоняли в постель, я купался в потоке сообщений, кратких описаний матчей, монтажных вставок и комментариев: будь на то моя воля, я бы слушал их бесконечно. Если моя команда «Лацио» выигрывала, то я предавался золотым снам, в противном случае отправлялся спать несколько встревоженным при мысли о том, что завтра после школы мне предстоит возобновить повседневную битву с болельщиками команды «Рома»: этот извечный конфликт между Добром и Злом.

Естественно, я олицетворял собой Добро.

5. «Secret o'life»[48]

Об этом бесполезно говорить: с самого нежного возраста, как и многие итальянские дети, я твердо решил, что стану футболистом. То, что у меня может не оказаться соответствующего таланта, являлось вопросом совершенно второстепенным. Для себя, ежедневно игравшего со своими друзьями в приходском молодежном клубе с полудня до заката, а потом продолжавшего игру в одиночку на террасе дома, я не видел иного будущего.

Когда опускалась тьма и игра на приходском поле заканчивалась, я возвращался домой и возобновлял ее на террасе, заставляя отца играть со мной, или же в одиночестве бил мячом об стену. Думаю, что для моей матери это был самый настоящий кошмар: начиная с грязи, покрывавшей меня, когда я возвращался домой, до постоянного равномерного стука мяча о наружную стенку гостиной. Ей, должно быть, пришлось тяжко. Только любовь матери помогала вынести подобную пытку. Полагаю, что, если бы сегодня в доме завелся такой проказник, я выплеснул бы ему на голову кипящую воду, только что слитую с готовых спагетти!

Благодаря ежедневным тренировкам с утра до вечера мне казалось, что я играю все лучше, и ночью под одеялом я воображал себе долгую карьеру, расцвеченную успехами. Я буду играть всегда и только за мою команду «Лацио», пока не попаду в сборную и не выиграю чемпионат мира, забив решающий гол в самом ожесточенном финале в истории футбола; и тогда мой вопль радости станет помесью выкриков Роки Бальбоа на ринге и Марко Тарделли в финальном матче 1982 года против Германии. Я подниму кубок чемпионата мира перед океаном итальянских флагов и обязательно стану легендой.

Сколько раз я погружался в эти золотые мечты… Но каждый раз примешивался кошмар, спрятанный под притягательным звучанием моей фамилии: а если вместо выигрыша в результате моего решающего гола мы проиграем чемпионат мира из-за моего удара в собственные ворота? Что напишут в «Гадзетта делло Спорт» на следующий день на первой странице аршинными буквами? Я просто уверен в этом: «Объелись Спагетти»!

Правда, я играл в нападении, то есть ближе к воротам противника, нежели к своим, отсюда больше возможностей забить гол, нежели угодить в собственные ворота, но, конечно же, всегда существовала вероятность чего-то непредусмотренного: удар в штангу, неожиданный угловой удар по мячу соперниками, никогда нельзя загадывать. Одним словом, всегда можно ожидать подвох с возможностью «объесться Спагетти». Естественно, если бы потенциальный гол в свои ворота забил какой-нибудь Карло Бьянки или Марио Росси, то это была бы совсем другая история.