Восьмая жизнь Сильвестра - Александр Васильевич Сивинских

и не мог насмотреться.

– Впрочем, знаю, – сказала Зина. Она ловко шагнула на площадку, защелкнула замок страховочной цепочки на поручне, стащила перчатку, протянула узкую ладонь. Для рукопожатия. Для товарищеского рукопожатия. – Опять куда-нибудь уезжаешь. И как всегда надолго.

– Угадала. – Он осторожно взял её руку в свою.

– Это нетрудно, дорогой полковник. Можно даже не обращаться к прогнозической машине. Тем более что к здешней – ужасная очередь из влюблённых. На год, не меньше! – Зина расхохоталась. Ослепительной синевой блеснули накладки из победита-4 на резцах, клыках и премолярах: зачищать изоляцию и перекусывать нетолстые провода без инструмента. Она наконец отняла руку, запрятала выбившуюся прядь под шлем, сделалась серьёзной. – А знаешь, в этот раз не только ты уезжаешь далеко и надолго. Я тоже.

– На Ангару?

– В Египет, на Нил. Будем строить Асуанский гидроузел.

– Ух ты. Здорово, – выдавил Лагунов. – Передашь привет сфинксу?

– Замётано, полковник. Ну, что, давай прощаться. Меня ребята ждут.

Она шагнула к нему, обняла – так крепко, что Лагунов даже сквозь многие слои одежды почувствовал жар сильного, гибкого тела. Хотел найти её губы своими, но не успел. Зина отстранилась. Через секунду она уже стояла на проводе, держась вытянутыми руками за второй. Качнулась и пошла, с каждым шагом наращивая скорость.

Зина Масленникова, певучая, звонкая и высокая нота «си» не оборачиваясь, убегала от «самого молодого полковника мирного времени» к своему нотному стану. По-видимому, навсегда.

* * *

Все люки танка стояли нараспашку. Внутри на два динамика – в отсеке механика-водителя и в башне – орало радио. Впрочем, причина для столь громогласного звучания имелась, и весомая.

«Атомный ледокол «40 лет Великому Октябрю» благополучно достиг географического Северного Полюса! – жизнерадостно вещал диктор. – Состоялось торжественное водружение советского флага! На лёд сгружено около двадцати тонн оборудования для советско-американской экспедиции. К сожалению, исследователи из США, движущиеся к полюсу на новейших снегоходных тракторах от мыса Колумбия, до сих пор не подают никаких вестей. Связь с ними прервалась неделю назад и всё ещё не возобновилась. Капитан атомохода, Герой Советского Союза Андрей Геннадьевич Лазарев, принял решение продолжить движение навстречу американцам. Попавшие в беду путешественники будут спасены! Теперь к другим новостям. В небе над Сахалином вновь замечен стратосферный цепеллин «Микадо», принадлежащий вооруженным силам империалистической Японии. МИД СССР направило ноту протеста…»

Лагунов решил, что остальные новости подождут, и загрохотал по броне «башенным» ключом. Радио тотчас смолкло. Из ближнего люка высунулась лопоухая голова старшины Донских – лучшего расчётчика и связиста дивизии. А может, и всех Вооруженных Сил. Веснушчатое лицо выражало нешуточную озабоченность.

– Что творят, самураи! – возмущенно проговорил старшина и отработанным движением выбрался наружу. – Летают, будто дома. Вот объясните мне, товарищ полковник, почему их до сих пор не сбили?

– Слишком высоко. У нас пока нет истребителей, способных действовать в стратосфере.

Донских чертыхнулся.

– А если ракетой?

– Тоже никак. «Микадо» почти не выделяет тепла и практически не содержит металлических частей. Вдобавок покрыт радиопоглощающей плёнкой. Радары его попросту не видят. Мы о нём и узнали-то лишь после того, как астроном-любитель обнаружил тень, заслонившую участок звёздного неба. Ладно, разговоры подождут, – Лагунов резким жестом оборвал старшину, совсем было собравшегося задать новый вопрос. Донских был способен продолжать трепотню часами. – У тебя всё готово?

– Обижа-аете, товарищ полковник…

– Я задал конкретный вопрос, Саша.

– Так точно, оборудование в порядке.

– Хорошо. Галеев?

Подошедший механик-водитель спрятал за спину папиросу, кивнул и скороговоркой проговорил:

– Машина полностью готова, товарищ полковник.

– Молодцы. С минуты на минуту должны прибыть пассажиры.

– Гражданские? – спросил Галеев.

– Да. Учёные. Из Ленинграда.

– С гражданскими вечно куча проблем, – пробормотал Донских. – Надеюсь, хотя бы баб не будет.

– Кого, старшина? – Лагунов нахмурился. – Повтори-ка, я не расслышал.

– Да женщин, женщин, товарищ полковник.

– Зря надеешься, – сказал Галеев. – Одна точно будет. И тебе она точно не понравится.

Лагунов быстро развернулся. К танку направлялись четверо. Впереди вышагивал неизменный лейтенант Федин; видать, его приставили к Лагунову надолго. Остальные трое двигались группой. Длиннющий и худющий майор с общевойсковыми знаками различия – особист из штаба армии с напрочь забытой фамилией. Бритоголовый мужчина – низенький, почти карлик, но при этом чрезвычайно широкий, кряжистый, едва ли не кубический; весил он, должно быть, под сотню. Крепыш без натуги пёр на себе гигантских размеров баул, определённо зверски тяжёлый. Третьим посетителем была темноволосая женщина в комбинезоне «сафари» и рыжих туристических ботинках. В руке алюминиевый чемоданчик. Высокая, прямая, возраст… скорей всего, под сорок. С лицом столь же красивым, сколь властным. Полковнику она остро напомнила заведующую учебной частью в Суворовском училище, куда Митю Лагунова направили после детдома. Завучиху боялись все курсанты поголовно, а Митя нет. Он знал, что плохих женщин не бывает, потому что все они для кого-то мамы. Для необыкновенно счастливых детей.

Федин, добежав до танка, сделал широкий жест руками, словно плясун из ансамбля народного танца Игоря Моисеева.

– Вот, товарищ полковник, привёл.

– Спасибо, лейтенант. Свободен.

Федин ещё раз махнул руками и побежал обратно.

– Здравия желаю, полковник. – Особист небрежно козырнул. – Принимай пассажиров. Это товарищ Суркис, Рудольф Борисович.

Карлик дружелюбно оскалился, продемонстрировав крупные желтоватые зубы.

– И товарищ Крылова Алевтина Игнатьевна.

Женщина трижды кивнула – каждому из танкистов персонально. Взгляд у нее был внимательный и немного насмешливый, а губы – почти как у Зины Масленниковой. Пунцовые и обветренные. Да и сорока ей не было. Максимум – тридцать.

Лагунов назвался, представил экипаж. Приказал Галееву, чтоб тот помог Суркису избавиться от груза.

– Напомню, товарищи прибыли из Ленинграда, с ЛОМО-ГОМЗ, – продолжал тем временем особист. – Их целью является Суксунский оптико-механический завод. Вернее, изготовленное там уникальное зеркало для телескопа. Телескоп будет размещён на Кавказе, в обсерватории близ станицы Зеленчукской.

– Можешь не продолжать, майор, – сказал Лагунов. – Мы в курсе.

Они действительно были в курсе. Уже два дня. С тех пор, как на железнодорожной станции Кишерть, что в тридцати километрах от городка Суксун, потерпел крушение состав, перевозивший груз монацита – песка, содержащего редкоземельные и радиоактивные элементы. Надёжно упакованный в ящики, монацит был практически безопасен, но тут… Крушение стало результатом отчаянно дерзкой диверсии. Поезд взорвали в четырёх местах разом, причем заряды разместили так, чтоб разрушить максимальное количество ящиков. Вспыхнул пожар. Погода была ветреная, и облако, состоящее из радиоактивной пыли и продуктов горения, за считанные часы накрыло весь Суксунский район. Население успели эвакуировать, а вот вывезти результат двухлетнего труда оптико-механического завода – уже готовое, упакованное и погруженное на автомобильную платформу шестиметровое астрономическое зеркало – в суматохе не смогли.

Сейчас этим предстояло заняться экипажу экспериментального танка на воздушной подушке под командованием гвардии полковника Лагунова.

– Скажите, Дима, почему выбрали именно вашу машину? – спросил Суркис, погладив толстую резиновую «юбку», нагревшуюся на солнце. – Разве нельзя было использовать обыкновенный гражданский тягач? Воздушная подушка хороша по бездорожью, а в Суксун из Перми ведёт прекрасная широкая бетонка. Специально для транспортировки зеркала строили.

– У танка высочайшая степень