Жаркая луна. Десятый круг ада - Мемпо Джардинелли

Она смотрела на него. Рамиро был не в состоянии определить, что скрыто в этом взгляде.

— Как ты сюда попала?

— Меня привезла мама.

— А где она сама?

— Она ищет папу. Он с ночи исчез.

— Где она собирается его искать?

— Он напился, как всегда, и, должно быть, остался у какого-нибудь своего приятеля.

— А-а. — Рамиро немного успокоился: труп еще не обнаружили. — Скажи, ты говорила своей маме о вчерашнем?

Она улыбнулась. Посмотрела на него в упор, и Рамиро показались прекрасными ее глаза: огромные, очень темные, с вернувшимся к ним блеском. Оливковая кожа, даже этот синяк на скуле придавали ее худому лицу облик рафаэлевской Мадонны. «Никакой печали, — заметил он себе, — эта девчонка продолжает меня соблазнять».

— Ты сказала ей?

— Как ты мог подумать? — Она чуть-чуть шевелила влажными, сочными губами, не переставая смотреть на него в упор.

Они замолчали. Молчание было тягостным. Рамиро судорожно искал выход и не мог его найти.

— Поцелуй меня, — попросила она голосом маленькой девочки.

У него широко раскрылись глаза. Мозг его был не больше комариного. Она зажмурилась и приблизила к нему губы, чтобы принять его поцелуй. Трудно поверить, что она так наивна и так прекрасна, подумал Рамиро. И в то же время он слегка отодвинулся, почувствовав что-то вызывающее, греховное, — его обольщали. Что-то гнусное, и это рождало у него страх. В эту минуту зазвонил телефон. Рамиро даже подскочил.

Мать подошла раньше его.

— Это тебя, Рамиро. Хуан Гомулка.

Рамиро схватил трубку. Он задумчиво прикусил нижнюю губу, прежде чем ответить.

— Привет, поляк…

— Послушай, брат, сегодня после обеда мне нужна машина. В котором часу мне зайти за ней?

— Э-э… да, видишь ли, поляк, в общем…

— Что с тобой, че?

— Нет, просто я только что встал, понимаешь? Но… Дело в том, что ее у меня нет; ее взял… — Он не хотел говорить имени.

— Кому ты ее дал, че? — встревожился Гомулка.

— Доктору Теннембауму. — У него не было другого выхода. — Дону Браулио.

— Твою мать, че, я одолжил ее только тебе! Скажи еще, что тот был пьян!

— Да, как бедуин. Извини меня.

— Но этот субъект всю жизнь пьян, че… Что же ты со мной делаешь? Черт тебя подери! Ведь ты же знаешь, что я с ума схожу по моему «форду»!

— Прости меня, поляк. Я постараюсь его найти и привезу к тебе сразу же. В котором часу тебе он нужен?

— В шесть. Я сам приеду к тебе… — И он, взбешенный, повесил трубку.

Рамиро отправился на кухню и попросил мать принести им кофе.

— О чем ты говоришь с этой девочкой?

— Она хочет поступить на юридический. И вчера вечером она просила рассказать ей о Париже…

Он открыл холодильник, как будто хотел что-то достать оттуда. Главное — не смотреть матери в глаза. Но он знал, что от него ждали более определенного ответа.

— Бедная, — прибавил Рамиро, — эти провинциальные девчонки думают, что Париж находится где-то тут, поблизости, и что всякий может туда поехать.

И вышел из кухни, чувствуя себя ничтожеством из-за того, что только что сказал.

Он вернулся в столовую и сел в другое кресло, прямо против девчонки. Арасели продолжала смотреть на него. Она похожа была на какого-то зверька, на кошку, что ли, да, именно, хитра, как кошка. И те же вкрадчивые повадки.

— Зачем ты пришла?

— Мне надо было тебя увидеть, — тихо ответила она, смутившись, но от этого стала еще привлекательнее.

— Я не хотел сделать тебе больно. — Он почувствовал себя идиотом. Зачем он ей это говорит? Он как будто спрашивал ее, почему она не умерла. Как она сумела выжить! Или почему она не сказала ему, что осталась жива! Все было бы совсем по-другому. Он разозлился. Но Арасели произнесла, продолжая смотреть на него в упор:

— Ты не сделал мне ничего плохого. Мне это понравилось. И я хочу еще, хочу, чтобы ты опять пришел ко мне сегодня ночью, — сказала она, разглядывая молнию на своих джинсах. Рамиро тоже не мог оторвать глаз от ее молнии.

XI

Мать принесла кофе и сообщила, что очень жарко, хуже, чем вчера, о Господи, нет сил. Потом спросила, как поживают родители Арасели, и сказала еще что-то об искренней дружбе между ее покойным мужем и доктором. Конечно, это было давно…

Потом спросила Рамиро, что он хочет на обед, потому что она идет сейчас за покупками.

Он ответил, что не знает, будет ли обедать дома, чтобы она не беспокоилась, а она заметила, обращаясь к Арасели, но больше всего для самой себя, что Рамиро забросил ее, что после стольких лет отсутствия он ни минуты не хочет оставаться дома, конечно, она его понимает, вообрази, дорогая, матери для этого и существуют, чтобы все прощать своим детям, он каждую ночь возвращается страшно поздно и спит очень мало — ты так изнуряешь себя, дорогой, — и налила им кофе.

— Мама, ты слышала вчера ночью, когда я вернулся? — спросил он как бы невзначай.

— Ах да, было около четырех. Что я тебе говорила, дорогая?

Рамиро почувствовал облегчение: значит, мать слышала его только тогда, когда он пришел за вещами. Она предложила им печенье, от которого оба отказались, и вышла из столовой, сказав, что идет на базар и скоро вернется и если придет Кристина, пусть почистит картошку и запечет ее в духовке, а ты пока расскажи девочке о Париже, какое это чудо — Эйфелева башня.

Они пили кофе в тишине и услышали, как за матерью захлопнулась дверь. Тогда Арасели откинулась на спинку кресла и расставила ноги. Рамиро возбужденно смотрел на нее, дыхание ее становилось все более неровным и грудь вздымалась; Арасели начала расстегивать и застегивать пуговицу на рубашке, как раз в том месте, где заострялась грудь.

Они смотрели друг на друга. Дышали они неровно, прерывисто, приоткрыв рот.

— Я хочу, — сказала она голосом маленькой девочки. — Сейчас.

XII

В обед Кармен Теннембаум заехала за дочерью. На ней был строгий костюм из синего полотна и белая блузка с воланами. Она была совершенно убита и, казалось, забыла о жаре; в синяках под глазами и в растекшихся румянах виновата была не жара, а слезы. Бедная женщина проплакала весь день.

— Мы не можем его найти, — сказала она матери Рамиро, вытирая платком нос, — не знаю, что и думать, я в отчаянии.

— Послушай, Кармен, он где-нибудь близко. Это ведь не в первый раз, — неуверенно успокаивала ее Мария.

— Вы не обратились в полицию, сеньора? — спросил Рамиро.

— Еще нет. Я боюсь туда идти.

Арасели подошла к «Пежо-504», машине Теннембаума.

— Что вы с ним делали вчера ночью, Рамиро? — спросила Кармен, сморкаясь.

— По правде сказать, ничего. Дон Браулио пригласил меня выпить, но я не пошел. Машина моя была уже в порядке, она, видно, только временно заглохла; он попросил меня отвезти его в Ресистенсию. Он влез в машину и… я в самом деле не мог его остановить.

— С ним всегда так. Уж если что-нибудь взбредет ему в голову…

— А когда мы приехали сюда, я остался дома, а он попросил одолжить ему машину… я опять не смог ему отказать. Теперь я беспокоюсь еще и потому, что эта машина не моя, как вам известно, не знаю, что теперь говорить Хуану Гомулке.

— В котором часу вы выехали?

— Не знаю, было, наверное, около трех часов. Я не мог спать из-за жары, — он колебался, стараясь не смотреть на Арасели, которая, прислонившись к дверцам «пежо», смотрела на них, — поэтому решил встать и вышел во двор. Там я нашел его, очень…

— Пьяным.

— Да.

— Какое мучение. Боже мой!.. — Казалось, что она опять заплачет, но справилась с собой. — Ну хорошо, мы уезжаем. Буду искать его. Мне надо еще спросить у Ромеро и у Фрескини.

Кармен подошла к «пежо», и они с Арасели сели в машину. Девушка бросила на него растерянный взгляд и помахала рукой.

Рамиро удивился тому, что ничего не понимает.

Потом он опять прилег на кровать и стал думать. Наконец сдали нервы, и ему было очень страшно. На самом деле невозможно было тянуть дольше, неизвестность угнетала его; страхи окружающих передавались и ему; он чувствовал, как они овладевают им. В шесть часов придет поляк Гомулка, и что он ему скажет? Гомулка был фанатом своего «форда» 47-го года, к тому же — бедным фанатом, а не богатым коллекционером. Такие хуже всех. Гомулка, наверное, поднимет на ноги всю полицию в поисках своего автомобиля. По правде сказать, Рамиро не боялся потерять его дружбу.

Но это было не все, подумал он, куря в полумраке спальни, где было не так жарко. Может, вернуться на мост и посмотреть, что произошло с машиной? Почему ее до сих пор не нашли? Совершенно невероятно, чтобы вода в реке поднялась. Рио-Негро почти что неживая река. И он точно видел, несмотря на темноту, что колеса крутились вхолостую над поверхностью воды. Может быть, болотистая почва потом медленно всосала машину? Он не верил в это, но ведь могло быть и так. И все-таки ему надо пойти туда? Его пугала эта мысль. В детективах вечно пишут о том, что убийца всегда возвращается на место преступления, бред какой-то, как он попал в такой переплет?! И все же ему хотелось туда вернуться. Конечно, нужен какой-нибудь пристойный предлог для того, чтобы в часы послеобеденного отдыха — он, конечно, пойдет туда после обеда — оказаться вдруг так далеко за городом. Не было у него никакого предлога, ни хорошего, ни плохого. И не было у него машины, придется искать или ехать на такси, а это уже совсем глупо.