Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В тишине я иду на темную кухню. В холодильнике много фигур и света — как и на бульварах далеких счастливых городов.
Я взял пиво. Сел за пустой обеденный стол и торжественно его выпил. Там, в ночной тьме, со стола на меня смотрела прозрачная пластмассовая мельничка для перца.
Глава 7
КАК ВЫ МОЖЕТЕ СПАТЬ — ВЕДЬ ВЕЩИ РАЗГОВАРИВАЮТ!
Иногда, когда я просыпаюсь ночью, я никак не могу понять, почему линолеум на полу так выглядит. На каждой клеточке по нескольку линий. Почему? И все плиточки линолеума отличаются друг от друга.
Аналогичная история со змеевиком батареи. Кажется, он извивается, потому что ему этого хочется, он словно говорит — мне скучно, я хочу побыть чем-то другим.
Лампа тоже странно выглядит. Если не видеть саму лампочку, то кажется, что на самом деле свет излучают ее цинковая ножка и атласный абажур. Видели, как у человека лицо светится? Примерно так. Я знаю, с вами иногда это тоже бывает: представьте, что у меня в черепе загорелась лампочка, где-то очень глубоко, между глазами и ртом. Как красиво лился бы свет из пор моей кожи! Вам бы понравилось. Свет струится с наших щек и лба, когда вечером вдруг гаснет электричество…
Но вы никогда не признаетесь, что думаете об этом.
Я тоже. Я никогда не говорю.
Что пустые бутылки, оставленные перед дверью, не гармонируют ни друг с другом, ни с миром. Что двери, на самом деле, никогда не закрываются и не открываются до конца. И это вселяет надежду.
Что всю ночь, до утра, нарисованные на покрывале кресла улитки бормочут: «Мы извиваемся, как можем, а нас никто не замечает».
Что где-то совсем близко, прямо под моей ногой или в потолке, странные червячки медленно, как муравьи, гложут бетон и железо.
Что ножницы на столе внезапно начинают двигаться и резать, что ни попадя, но эта кровавая драма длится не дольше пятнадцати минут.
Что телефон разговаривает с другим телефоном и поэтому давно молчит.
Я никому не говорю обо всем этом. Раньше меня расстраивало и даже слегка беспокоило то, что я не делюсь ни с кем этими слишком уж реальными видениями: говорить об этом не принято, и именно поэтому все это вижу только я. И я ощущаю ответственность, огромную ответственность, которая вынуждает задуматься, почему великая тайна бытия открыта кому-то одному. Почему пепельница рассказывает одному мне о своих страданиях и боли? Почему задвижка на двери такая грустная? Почему один я думаю, что, открыв дверцу холодильника, попаду в тот же мир, каким он был двадцать лет назад? Почему я должен слушать в этот час крики чаек и их малышей-птенцов?
Вы когда-нибудь смотрели на бахрому ковров?
На знаки, скрытые в их узорах?
Разве можно спать, когда в мире вокруг столько странностей и знаков? Я пытаюсь успокоиться, говорю себе, что многие люди замечают эти знаки. Скоро, когда я усну, я тоже стану частью какой-нибудь истории.
Глава 8
С ТЕХ ПОР, КАК Я БРОСИЛ КУРИТЬ
С тех пор, как я бросил курить, прошло 272 дня. Похоже, я уже привык и не мучаюсь, как раньше, — иногда мне казалось, что я лишился какой-то части тела. Нет, мне по-прежнему чего-то не хватает, нет какой-то составляющей, очень важной, и нет ощущения целостности. Сейчас я уже привык к этому состоянию; точнее говоря, уже смирился с горькой реальностью.
Я больше никогда в жизни не буду курить.
Я говорю это себе, а потом опять представляю, что курю. Живут же в нас потаенные, постыдные желания, которые мы скрываем даже от себя… И вот, представив, что я курю, я внезапно вдруг замечаю, что опять счастлив так, будто только что и правда покурил.
Вот главная функция сигарет в моей жизни: они помогают мне видеть удовольствие и боль, желание и поражение, горе и радость, настоящее и будущее; и среди череды медленно мелькающих кадров я нахожу новые дороги и короткие пути. Если вдруг эта возможность исчезает, я чувствую себя голым. Беспомощным и безоружным.
Однажды я сел в такси, — водитель курил, в салоне чудесно пахло дымом. Я стал вдыхать дым.
— Извините, — сказал водитель и хотел открыть окно.
— Нет, — сказал я. — Не открывайте. Я только что бросил курить.
Сейчас я реже ощущаю, что мне чего-то не хватает, но это чувство не исчезло, а стало гораздо глубже.
Иногда я вдруг вспоминаю, что я — другой человек, которого просто заставили забыть себя, обманули, пригрозив лекарствами и смертью. Я хочу быть тем человеком, тем прежним Орханом-курильщиком, — ему лучше удавалось сражаться с шайтаном.
Проблема не в том, что мне хочется покурить, когда я вспоминаю прежнего себя. Я больше не чувствую химической зависимости, как раньше. Я скучаю по прежнему самоощущению, как по старому любимому другу, и больше всего мне хочется вернуться к прежнему себе. Меня вынудили стать другим человеком, вынудили надеть одежду, которая мне не нравится. Если бы я курил, я опять смог бы почувствовать глубину ночи и глубину себя.
Когда я мечтаю стать прежним, я вспоминаю, что в те дни у меня была смутная надежда на бессмертие. В те дни и время не текло: когда я курил, я иногда чувствовал себя таким счастливым или несчастным, а мир казался вечным. Я весело курил сигарету, а мир оставался неизменным.
Потом я начал бояться смерти. Тот курильщик мог в любой момент умереть; газеты писали о смерти от курения весьма убедительно. Чтобы не умереть, мне надо было избавиться от курильщика и заменить его кем-то другим. Что мне с успехом удалось. И теперь тот покинутый я, объединив усилия с шайтаном, манил меня в те дни, где время застыло и никто не умирал.
Этот призыв не пугает меня. Если ты доволен тем, что пишешь, можно забыть о любом горе.
Глава 9
ЧАЙКА ПОД ДОЖДЕМ
О чайке на крыше перед окном моей рабочей квартиры
Чайка как ни в чем не бывало стоит на крыше под дождем. Словно дождя нет. Стоит себе неподвижно, как обычно. А может быть, чайка — великий философ и на дождь внимания не обращает. Так и стоит. На крыше. Дождь льет. А чайка стоит и, наверное, думает так: «Я знаю, знаю, что дождь идет; но ничего не поделаешь». Или: «Да, дождь идет, но какая разница?» Или, может быть, так: «Я привыкла к дождю, мне все равно».
Я не говорю, что они очень стойкие, эти чайки. Я вижу их, когда смотрю в окно, когда пытаюсь что-нибудь написать, когда шагаю по комнате; даже чаек иногда тревожит что-то, что не имеет никакого отношения к их жизни.
У одной из них появились птенцы. Серенькие комочки пуха, они пищат, два испуганных и растерянных малыша. Они решаются сделать несколько шагов по когда-то красной, а теперь побелевшей от испражнений их и их матери черепице, а потом останавливаются и отдыхают. На самом деле отдыхом это назвать нельзя: они просто стоят. Просто существуют, и ничего больше. Большинство чаек, как, впрочем, и люди, и другие живые существа, часто просто стоят. Это можно назвать своего рода ожиданием. Стоять на месте, ожидая предстоящую еду, смерть, сон. Я не знаю, как они умирают.
Стоять ровно птенцы тоже не умеют, да и ветер качает их. А они все стоят и стоят. У них за спиной живет город, под ними — двигаются корабли, машины и деревья.
Их встревоженная мать время от времени что-то где-то добывает и приносит птенцам корм. Тогда начинается движение, даже суматоха — бурная деятельность, активность, переполох. Кишки дохлой рыбы, похожие на макароны, — давай-давай, тяни! — разделяют и съедают. После еды — тишина. Чайки стоят на крыше. Просто стоят. Мы ждем вместе. На небе — свинцовые тучи.
Но есть кое-что, что скрыто от моих глаз. Я внезапно почувствовал это, когда ходил взад-вперед перед окном: ведь жизнь чаек не проста. Как их много! Чайки стоят на каждой крыше, предрекая горе, и думают о чем-то. Задумывают что-то коварное, как мне кажется.
Как я это понял? Однажды я заметил, что они смотрят на желтоватый свет на горизонте. И вдруг налетел ветер, потом пошел желтый дождь. Во время дождя сотни чаек развернулись ко мне задницами — перекрикиваясь между собой, они явно чего-то ждали. Внизу, в городе, бежали люди, пытаясь спрятаться в домах и машинах, а наверху неподвижно, молча стояли чайки и ждали. Тогда я подумал, что понял их.
Иногда чайки стаей медленно взмывают в небо. И шум их крыльев напоминает шум дождя.
Глава 10
ЧАЙКА УМИРАЕТ НА БЕРЕГУ
Это рассказ о другой чайке
Чайка умирает на берегу. В одиночестве. Уронила клюв на гальку. Глаза печальные и больные. Волны бьются о скалы. Ветер раздувает ее длинные перья — они уже мертвы. Какое-то время глаза чайки следят за мной. Раннее утро, дует прохладный ветер. Наверху продолжается жизнь, в небе кружат другие чайки. Умирает птенец.
Увидев меня, чайка пытается встать. Она беспомощно перебирает ногами. Тельце поднимается, клюв — нет. В ее глазах появляется нечто осмысленное. А тело умирает, оседая на гальку. Глаза стекленеют, тонут в забытьи. Никаких сомнений. Чайка умирает.
- Еврейский синдром-2,5 - Эдуард Ходос - Публицистика
- Следствие ведет каторжанка - Григорий Померанец - Публицистика
- От Сталина до Путина. Зигзаги истории - Николай Анисин - Публицистика
- Бойцы моей земли: встречи и раздумья - Владимир Федоров - Публицистика
- Иностранные боевики-террористы. Иногда они возвращаются - Владимир Семенович Овчинский - Прочее / Политика / Публицистика
- О мысли в произведениях изящной словесности - Павел Анненков - Публицистика
- Святая сила слова. Не предать родной язык - Василий Ирзабеков - Публицистика
- BAD KARMA. История моей адской поездки в Мексику - Пол Адам Уилсон - Биографии и Мемуары / Путешествия и география / Публицистика
- Моменты счастья - Алекс Дубас - Публицистика
- Мгновения героизма - В Катаев - Публицистика