Заводная девушка - Анна Маццола

class="p1">Идя вслед за хозяйской дочкой, Мадлен поднялась по лестнице и оказалась в комнате, где на полках плотно стояли банки с кошмарными существами: двухголовым поросенком, обе морды которого подняты вверх, и змеей с черными полосами. Мутные глаза змеи были открыты, а тело свернуто кольцами.

– Препараты, – пояснила Вероника, оглянувшись на Мадлен. – Мой отец учился на анатома. Ты знаешь, что это такое?

– Думаю, да, мадемуазель.

Мадлен, конечно же, знала. Анатомами называли людей, которые вскрывали и потрошили трупы, вырезая оттуда отдельные части, и у которых руки были по локоть в крови.

– Но мне говорили, что ваш отец – часовых дел мастер.

– Так оно и есть, однако он делает не только часы. Идем сюда.

Мадлен успела заметить банку, внутри которой находился младенец, раньше времени извлеченный из материнского чрева. Кожа словно яйцо пашот, глаза плотно закрыты, голова неправильной формы с пушком волос. Может, она видит результат опытов, о которых говорил Камиль, или это дело рук кого-то другого? Кем считать человека, у которого в банке, словно маринованная луковица, плавает человеческий младенец?

Вероника открыла дверь в другую комнату. Должно быть, здесь находилась мастерская доктора. Мадлен увидела разные станки, машину с большим медным колесом, нечто похожее на двигатель. Полки и шкафы были плотно забиты коробками и книгами. Рядом со створчатым окном стоял высокий верстак, заваленный циркулями, пилами и иными странного вида инструментами с деревянными ручками. Со стен свешивались какие-то приспособления, наверное для изготовления часов, хотя некоторые скорее напоминали отвратительные орудия пыток. Здесь непривычно и резко пахло сажей, химическими веществами и… тайной.

– Тут он все и создает, – сказала Вероника.

Девушка выдвинула ящик под верстаком и достала деревянную коробочку. Внутри находился серебряный паук, которого Мадлен вначале приняла за брошку. Но не успела она и глазом моргнуть, как паук устремился по верстаку прямо к ней. Его движения были быстрыми и вороватыми, как у настоящего паука. Тоненькие серебряные лапки скребли деревянную поверхность. Мадлен едва удержалась, чтобы не закричать. И вдруг, в нескольких дюймах от нее, паук замер.

Вероника улыбнулась, но ее глаза следили за Мадлен.

– Правда, удивительное создание? Но он еще не закончен.

Мадлен лишь смотрела на дочку часовщика. У нее душа ушла в пятки, а во рту ощущался привкус желчи. Нет, она не позволит, чтобы какая-то семнадцатилетняя девица посчитала ее дурой. Приглядевшись к пауку, Мадлен заметила, что его тело, словно коробка, состоит из двух частей, сделанных очень искусно, отчего он казался совсем настоящим. Ей вспомнились слова Агаты о существах, которые двигаются. Она и раньше видела на ярмарках диковинные заводные фигурки. Но здешние были гораздо меньше, красивее и ужаснее.

– Спасибо за показ, мадемуазель, – бесстрастно произнесла Мадлен. – А теперь я помогу вам одеться.

Стены будуара Вероники были цвета морской волны, причем темного оттенка, отчего Мадлен показалось, что она погрузилась под воду. На каминном экране порхали нарисованные птицы. В углу поблескивал гардероб, отделанный черным деревом и инкрустированный черепашьими панцирями и бронзой. С портрета в тяжелой золоченой раме смотрело овальное лицо женщины. Под портретом лежала забавная потрепанная кукла с пустыми глазами из зеленого стекла. Таких комнат Мадлен еще не видела, но не выказала своего удивления, подражая в бесстрастии кукле.

Вероника уселась перед туалетным столиком.

– Мадемуазель, вам расчесать волосы?

– Да. Думаю, это входит в твои обязанности.

Мадлен взяла со столика серебряную щетку. Шершавая ладонь сразу почувствовала тяжесть дорогой вещицы. Волосы у Вероники были гуще, чем у Сюзетты, светлее и чище. Когда моешь голову под ручным насосом, из которого льется чуть ли не ледяная вода, об особой чистоте волос не думаешь. Мадлен поймала в зеркале взгляд Вероники. Девушка внимательно разглядывала ее лицо.

– Значит, ты будешь мне прислуживать. А сколько тебе лет?

– Почти двадцать четыре.

Вероника слегка улыбнулась:

– В таком случае я буду тебе кем-то вроде младшей сестры. У тебя есть сестры?

Мадлен старалась, чтобы движения щетки были плавными. Ее поражала манера речи Вероники; казалось, девушка насмехается над ней.

– У меня одна сестра, мадемуазель.

«Была вторая, которая не так давно легла в землю, унеся с собой часть меня».

– Младшая или старшая?

– Старше меня на два года.

– Хорошенькая?

Мадлен подумала о каштановых локонах и заученной улыбке Коралины, вспомнила сердцевидное лицо Сюзетты. «Бог даровал мне одних дочерей, но он хотя бы сделал их обаятельными».

– Да, очень хорошенькая.

– Она тоже служанка?

– Нет, она актриса.

В каком-то смысле так оно и было. Коралина день и ночь разыгрывала желание, пробуждая его в других.

– И где она играет?

– Где придется. Места не слишком известные. Вряд ли вы в таких бываете.

– Я вообще никогда не была в театре. Я совсем недавно вернулась домой. Мой отец отнюдь не театрал.

Мадлен не знала, что ответить Веронике. Зачем жить в Париже, если не ходить в театры, не бывать в опере и не смотреть балет, особенно когда денег хватает, как у доктора Рейнхарта? Ответа на этот вопрос она не знала, зато очень хорошо знала, какова жизнь в Париже без гроша в кармане. Пялишься на витрины, на сверкающие окна особняков, за которыми мелькают смеющиеся лица. Смотришь и понимаешь: тебя туда никогда не пустят. Но если тебе открыты двери, почему бы туда не войти? Что-то здесь было не так.

– Мадемуазель, где у вас щипцы для завивки?

– У меня их нет. Наверное, надо купить.

Девушка продолжала смотреть на Мадлен. Наверняка Вероника уже сообразила, почему Мадлен не стала актрисой и каково жить с изуродованным лицом, когда сестра у тебя если не красавица, то очень симпатичная. Что бы она ответила Веронике, если бы та спросила? Сказала бы, что иногда ощущала собственную никчемность, иногда радовалась, а порой ее захлестывало чувство вины.

Мадлен взяла с кровати шелковую нижнюю юбку. Вероника сняла ночную сорочку, обнажив свое молочно-белое тело. Корсета она не носила.

– Поднимите руки, мадемуазель.

Мадлен надела ей через голову юбку.

– Вы выбрали платье?

Открыв гардероб, Вероника достала розовато-лиловое платье, простое, но лучше всех платьев, которые были у сестер Мадлен. Такое платье стоило не менее полусотни ливров. Мадлен застегнула на платье костяные пуговки, подтянула рукава и начала зашнуровывать корсаж.

– Ты и раньше была горничной?

Мадлен не нравились эти расспросы. Она продолжала свою работу, думая о выучке, полученной за две недели. Уроки давала ей служанка, подкупленная Камилем. «Говори только тогда, когда тебя спросят, – поучала ее та девушка. – Отвечай односложно; чем скучнее твоя речь, тем лучше. Господам ровным счетом плевать на твои мысли».

– Да, мадемуазель. Много лет.

С тех