Сердце-океан - Наталия Белкина

— Давайте для начала познакомимся друг с другом, — весело сказала она, прихлопнув ладонями. — Расскажите, что каждый знает или помнит о себе. Давай начнем с тебя, Корнелий.

Корнелий, смущенный юноша, рыжеволосый и конопатый, весь напрягся, словно сдавал экзамен, и уверенно стал представляться:

— Меня зовут Корнелий. Я из города Льяджа, что на севере Цезарии. Мой отец вольный горожанин, ремесленник по имени Тиобул.

— Это все, что ты знаешь? — спросила его Эл.

— Я знаю пока только то, что вы сами рассказали обо мне, — ответил Корнелий из Льяджи.

"Неужели, они тоже играют, как и я? — думала я, пока остальные пересказывали внушенные им небылицы. — Нет. Этот второй тоже кажется таким искренним и уверенным. Похоже, он действительно потерял память и теперь нисколько не сомневается в том, что он вольный крестьянин, проживает в вымышленной стране Цезарии и зовут его Игнатиус, а не Саша там или Дима".

— Ну, а теперь ты расскажи, все, что знаешь о себе, — обратилась Эл ко мне.

Я поколебалась несколько секунд. Мне в голову вдруг пришла смешная идея: а что если я выдам им сейчас: "Меня зовут Лиса. Я — воровка и почти шлюха. Нет у меня ни отца, ни матери, ни своего дома, ни тем более рабов. Ну, а что касается гражданства, то я гражданка России, и паспорт у меня имеется". Любопытно, как среагируют на это "достопочтенные жители Цезарии"? Реакцию же обманщицы Эл мне не трудно было предугадать. Но как только я мысленно произнесла свое резюме, мне стало грустно и обидно за то, что я не живу в их фантастическом мире и не верю в ту прекрасную сказку, в которую поверили они. А может быть эти сеятели творят благое дело? Возможно, Миранда Акцинида в настоящей своей жизни Марина или Маша, одинокая, некрасивая и никем не замечаемая бухгалтерша какой-нибудь захудалой автобазы (Боскус же говорил, что они выбирают тех, кого никто не будет искать). А здесь она — дочь Акция, богатого работорговца и гражданина города Мербура, что находится всего лишь в нескольких стадиях от Эвксинского моря. И мне не захотелось оставаться в реальности, когда можно, хотя бы на некоторое время почувствовать себя в другом, волшебном, мире. Я сказала:

— Я — Юлия, дочь гражданина Рима цензора Солона.

— Отец Юлии был при дворе прокуратора очень известным и уважаемым человеком, — добавила Эл с улыбкой.

По ее интонации я поняла, что в нашем общем диковинном мире, именно я занимаю более выгодное положение. Мне стало так приятно, как не было никогда. Если бы все это было правдой! Но если мне удастся выбраться отсюда, я попаду в свою прежнюю жизнь с обшарпанной комнатой в общежитии, с вечным безденежьем и ребятами, которые снова будут принуждать меня выходить на дело.

— Для начала я расскажу вам о нашем государстве, — деловито заявила Эл. — Цезария — исконная земля обширной Римской империи, в центре ее — Великий город Рим. Главный человек в Цезарии и во всей империи — император. Он издает законы, ему подчиняется армия и все чиновники. От имени нашего императора Амфилая Одиннадцатого каждой провинцией и самой Цезарией управляют консулы и прокураторы. Цезарией правят консул Тибрус Ларнус, в руках которого сосредоточена исполнительная власть, и прокуратор Симеон Арозий, выполняющий функции судьи. Должна добавить, что Юлии выпало редкая и славная участь быть гражданкой Рима, потому что по всей империи граждан насчитается не более двух тысяч. Они все известны по именам.

— Мы должны их все выучить? — с досадой в голосе спросил вдруг Аврелий, щупленький, курносый подросток, который считал себя уроженцем острова Арид. Видимо нелюбовь к школьной зубрежке так крепко сидела в его подсознании, что не вытравилась даже после ликвидации воспоминаний.

— Не сейчас, — улыбнулась Эл. — Ты потом их узнаешь почти все. Но вы должны знать названия всех провинций Римской империи, в окружении которых находится Цезария. Самая большая и южная — Маджад, на севере и северо-западе расположены Бироджи, Пайа и Торувальо. На востоке — Индия, на северо-востоке — Амфилион. Все, что находится за пределами империи — варварские страны. Но и они все когда-нибудь станут частью Великого Рима.

Эл еще долго рассказывала нам о Римском государстве, но из истории, преподаваемой нам в школе, я ничего подобного не могла вспомнить. Никогда не слышала я об императоре Амфилае Первом, Втором, а тем более Одиннадцатом. Ничего не говорилось в учебниках о провинциях Маджад и Сарьян. Никто из учителей истории никогда не называл Римскую Империю Цезарией. Я решила уточнить кое-что:

— Почему исконную землю зовут Цезарией?

— Хорошо, что ты спросила, Юлия, — похвалила меня Эл. — Если ты проявляешь интерес уже на первых занятиях, значит совсем скоро пойдешь на поправку. Ну, а что касается названия… Цезарией эта область зовется со времен первого императора Рима — Цезаря. Считается, что он ведет свой род от самого Юпитера. Нынешний император — его прямой потомок.

— И как давно умер Цезарь? — снова спросила я, точно зная год его убийства.

— Это произошло около пяти веков назад, — пояснила Эл, приятно удивляясь моему неподдельному интересу.

История реальная и вымышленная весьма причудливо переплетались в рассказе Эл. Будто за какой-то надобностью в настоящую историю добавили художественный вымысел. При этом участниками ее были и реальные лица, и придуманные персонажи, и мифологические боги и богини. Эл совершенно серьезно рассказывала нам о том, как в битве при Тоа, когда провинция Пайа подняла восстание против армии консула, на сторону римлян встали боги и вместе они одержали славную победу.

Мои собратья по несчастью слушали все это раскрыв рты, я — с интересом и, про себя недоумевая. Если бы мы действительно жили в те времена, то вся эта чушь про богов была бы уместна, но в наше время, где все это могло пригодиться? Как они могли использовать все то, что внушали нам, затрачивая при этом, судя по всему огромные средства? Мне не давал покоя этот вопрос: зачем, для чего это все? И кто такие сеятели? А может быть государство с ними за одно?

Мой мозг усиленно работал, строя различные версии, одна необычней другой, но то, что говорил мне Боскус, считая, что я ничего не вспомню потом, все равно не могло быть принято всерьез. Люди не могли летать на другие планеты, тем более в другие галактики. Однажды, правда, американцы высаживались на Луне, но она-то совсем рядом, а чтоб пролететь хотя бы до соседней галактики, понадобиться не одно столетие и не одна жизнь. Но тут вдруг лишь на секунду я представила: а что если все это правда, немыслимая, невероятная, фантастическая реальность? Ведь не все, что существует не только во вселенной, но даже и на Земле, поддается моему пониманию. Я внезапно испугалась и ощутила неприятный холодок в затылке и учащенные удары в груди. Наверное, при этом лицо мое приняло такое растерянное и испуганное выражение, что Эл, взглянув на меня, прервала свое повествование и спросила:

— Что случилась, Юлия? Тебе не хорошо?

Я уставилась на нее, поняв, наконец, что не смогу больше притворяться и дальше.

— Зачем вам все это нужно? — спросила я, желая раз и навсегда покончить с проклятой неизвестностью.

— Что? — не поняла Эл.

— Зачем вам все это? — повторила я с напором. — Зачем эти выдумки и сказки? Зачем вы держите нас здесь? Для чего все это затеяно? С какой целью?

— Юлия…

— Я все помню! — закричала я. — Я никакая не римская гражданка. Я Лиса! Я воровка! Сирота из приюта! Я хочу знать, зачем весь этот маскарад?!!

Лицо Эл вытянулось и побелело. Глаза стали ожесточенными, взгляд — жестким. Она что-то коротко выкрикнула, и через несколько секунд в комнату ворвались двое мужчин, одетых как Гай. Они схватили меня за руки и поволокли из комнаты.

Я упиралась, ругалась, кричала во все горло. Я не понимала тогда, зачем делаю это. Меня обуял безудержный и дикий страх. Мне казалось, что теперь-то меня точно должны будут убить. Но я не могла больше играть. Неизвестность была для меня самым тяжким бременем. Неизвестность меня угнетала и делала несвободной. Я хотела освободиться, пусть даже ценой своей жизни.

Меня впихнули в ту же комнату, откуда я вышла утром, и заперли дверь. Упав на пол, я ударилась о ножку кровати и застонала, не от боли, а от обиды и бессилия. Я поняла, что во мне что-то оборвалось, что мое ангельское терпение, воспитанное долгой воздерженностью бесправной сироты, наконец, дало трещину.

— Я хочу знать, что здесь происходит! — заорала я, зная, что за мной наблюдают. — Вам не удалось стереть мою память, как тем несчастным! Я не поверила в ваши сказки о богах и героях! Отпустите меня домой или убейте!

Это была первая в моей жизни истерика. Еще никогда я так не боялась и не психовала. Я билась всем телом в плотное, непоколебимое полотно двери и кричала:

— Боскус! Позовите Боскуса! Я хочу видеть того мерзавца, что заманил меня сюда! Я хочу знать!