Полет лебедя - Маргарет Хаббард

Внезапно ему в голову пришла неожиданная идея. Он подошел к одному из маленьких окон и прижался к нему лицом. Еще было очень рано и магазин не работал, но старый печатник уже вернулся с реки и готовился к открытию.

— Герр Иверсен! — крикнул Ханс, сопровождая свои слова стуком по стеклу.

Глаза старика вылезли на лоб от удивления. Кем мог быть этот странный утренний посетитель, чье прижатое к стеклу лицо напоминало карикатуру? Он натянул покрепче шапочку на макушку, спустил со лба очки и пригляделся. Конечно, юный Андерсен! Начиная с прошлого лета, когда в город приезжали артисты, мальчик часто заходил сюда. Он мог часами просиживать на высоком стуле, наблюдая, как из-под пресса появляются афиши.

— Герр Иверсен, откройте дверь, дайте мне войти! — кричал он, размахивая руками, словно ветряная мельница крыльями. — Я должен обсудить с вами кое-что очень важное.

Старик кивнул и направился в угол, чтобы поставить свою метлу. Он не торопился открывать. Первые несколько раз, когда юный Андерсен делал подобные заявления, они еще вызывали у него интерес. Но предмет огромной важности всегда был одним и тем же — его карьера актера с вариациями на тему, какую роль он будет играть в свой дебют и что скажет король после спектакля. Печатник начал производить неспешные манипуляции со щеколдой. Как только дверь открылась, Ханс ворвался в комнату.

— Герр Иверсен, вы должны написать для меня письмо! Эта мысль мне только что пришла в голову.

С этими словами он подтолкнул старика к столу, за которым тот обычно работал.

— Возьмите ваше перо, я мокну его в чернила. Теперь напишите ей, что вы мой очень хороший Друг…

Иверсен мягко положил руку на плечо Ханса Кристиана.

— Послушай, сынок. Кому я должен написать и зачем?

— О! Разве я не сказал вам! Все очень просто. Не знаю, почему я не подумал об этом раньше! — Он сделал паузу, чтобы перевести дыхание, а затем придвинул свой стул ближе к печатнику Усевшись на нем, как курица на насесте, обхватив костлявыми руками тощие ноги, он продолжил, весь сияя:

— Вы должны написать письмо, в котором представляете меня мадам Шелл. Сегодня вечером я отправляюсь в Копенгаген, а послезавтра уже смогу передать ей его. Тогда она немедленно найдет для меня место в балетной труппе театра, и я вступлю на дорогу славы!

Под стеклами очков глаза старика заморгали.

— Но, Ханс Кристиан, я не знаю этой дамы.

— О-о! — На секунду сияние погасло, но лишь на секунду. — Это ничего не значит. Прошлым летом вы печатали афиши для театральной труппы и все актеры говорили, что несколько раз видели мадам Шелл в театре, а некоторые из них даже говорили с ней! Я уверен, что это достаточная причина для письма.

— Ты мне нравишься, сынок, — произнес Иверсен, опуская перо в чернильницу. — Я бы с радостью тебе помог, если бы знал как. Актерское искусство — тяжелая профессия. Тебе она не понравится, я это знаю.

Он подвинулся и взял мальчика за его тонкую руку.

— Почему ты не хочешь остаться здесь и научиться какому-нибудь ремеслу? Я мог бы взять тебя к себе в магазин. Ты вскоре стал бы хорошим печатником и мог бы читать все мои книги. Тогда тебе не пришлось бы покидать твою мать и бабушку. Лучше останься, не надо отправляться так далеко.

Слезы мальчика начали капать в чернильницу. С трудом он произнес:

— Я знаю, это будет нелегко. Все, что чего-то стоит, не дается просто так. Стать знаменитым труднее всего. Сначала придется страдать и преодолевать много препятствий, только после этого приходит слава. Я знаю, я готов к трудностям.

Иверсен отпустил руку Ханса Кристиана и начал потирать подбородок медленными монотонными движениями. Это незатейливое действие помогало ему думать. На этот раз все было намного сложнее. Если бы дело касалось только чернил или шрифта…

— Я не могу оставаться в Оденсе, — говорил Ханс. По его щекам продолжали стекать слезы, которые падали на стол огромными каплями. — Здесь ко мне все относятся жестоко. Вряд ли в Копенгагене будет хуже. А что касается обучению ремеслу, это станет для меня ужасным грехом. Многие люди могут быть ремесленниками, но только не я.

Иверсен, глядящий на него с сожалением, уже был готов согласиться. Через еще одну минуту по-тирания подбородка он вздохнул и взял перо.

— Возможно, я поступаю неправильно, Ханс Кристиан, но я напишу для тебя письмо, хоть я и не имел удовольствия знать мадам Шелл.

Он не смог договорить. Ханс соскочил со стула, подбежал к старику и так крепко обнял его, что у того перехватило дыхание и с головы слетела шапочка.

— Я знал, что вы поможете мне, — радостно закричал он, на секунду разомкнув свои объятия и готовясь сомкнуть их во второй раз.

— Пожалей меня, — взмолился Иверсен, потирая ребра, — если ты сломаешь мне кости, я не смогу написать письмо.

Ханс с радостным криком поднял шапочку и водрузил ее на голову печатника.

— Я обещаю вам, герр Иверсен, вы никогда об этом не пожалеете! А когда я вернусь в Оденсе уже великим человеком, вы сможете сказать: «Это я помог ему ступить на дорогу успеха». Подумайте, как тогда вы будете гордиться!

— А если ты вернешься домой побитый, голодный и без гроша в кармане, что мне говорить тогда?

— Мы даже не будем рассматривать такую вероятность. Макайте ваше перо, герр Иверсен, и пишите: «Дорогая мадам Шелл!» Как великолепно это выглядит на бумаге!

Наконец после многочисленных исправлений и добавлений письмо было перенесено на бумагу. Для них обоих это был самый красивый из когда-либо написанных документов. Бумага была мягкой и белой, и ни единое пятно не портило ее совершенства. Осторожно они свернули письмо и обернули другим листом бумаги для того, чтобы оно не засалилось в кармане Ханса.

— Герр Иверсен, я никогда не смогу отблагодарить вас за то, что вы для меня сделали! — торжественно провозгласил мальчик уже у двери. Солнечный свет, яркий, словно ангельский, играл в его золотых волосах, и в эту минуту Иверсен испытал чувство, близкое к трепету. Возможно ли, только возможно, что мечты этого мальчика не плод больного воображения?

Подойдя к двери, старик увидел, как тоненькая фигурка удаляется в направлении богадельни. Когда Ханс возвращался, он все так и стоял в дверях, забыв про давно остывший кофе, который давала ему каждый день жена на завтрак. В этот раз за мальчиком плелась старая женщина, которой он увлеченно что-то объяснял. Иверсен узнал ее. Это была мадам Текла из богадельни, хорошо известная в городке своими гаданиями. Она внимательно слушала мальчика. Старый Иверсен улыбнулся. Не надо быть пророком, чтобы предугадать, какое будущее она прочтет на дне кофейной чашки.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});