Остров Буян: Пушкин и география - Лев Трубе

«Камчатские дела» (от 1694 до 1740 года) — это конспект четвертой части книги, которая у С. П. Крашенинникова называется длинно: «Об покорении Камчатки, о происходивших на ней в разное время бунтах и изменах и о нынешнем состоянии русских острогов». Здесь особенно хорошо видно, что это не просто конспект, но и высказываемые попутно замечания, мысли поэта.

А. С. Пушкин законспектировал восемь глав этой части в виде восьмидесяти семи параграфов. В них он выделяет основную линию истории Камчатки, насыщенной подвижническими делами землепроходцев, расширявших пределы русского государства. И не всегда это происходило мирно.

«§1. Сибирь была уже заселена от Лены к востоку до Анадырска, по рекам, впадающим в Ледовитое море…

§2. Первый из русских, посетивших Камчатку, был Федот Алексеев; по его имени Никул-река называется Федотовщиною… На реке Тигиле убит от коряк.

§3. Служивый Семен Дежнев в отписке своей подтверждает сие с некоторыми изменениями: он показывает, что Федот, будучи разнесен с ним погодою, выброшен на берег в передний конец за реку Анадырь…

§4. Крашенинников полагает, что Федот погиб не на Тигиле, а меж Анадырем и Олюторским…

§5. В 7203 (1695) году Владимир Атласов прислан был от якутского приказчика (из Якутска) в Анадырский острог собирать ясак с присудных (приписных) к Анадырску коряк и юкагирей.

§15. Атласов за свою службу пожалован в Москве казачьим головою по городу Якутску, и велено ему снова ехать на Камчатку, набрав в казачью службу сто человек в Тобольске, в Енисейске и в Якутске из казацких детей…

§16. Но в следующем 1701 году Атласов, едучи из Тобольска по реке Тунгуске, разбил дощаник с китайскими товарами гостя Логина Добрынина. По его челобитью, Атласов с 10 товарищами посажен в тюрьму, а на его место в Камчатку отправлен NB NB казак Михайло Зиновьев, бывалый на Камчатке (сказано в отписке) еще прежде Атласова (с Морозкою?)».

Тут надо заметить, что освобожденный из тюрьмы Атласов вновь был отправлен на Камчатку с наказом «обид никому не чинить», но он остался верен себе.

«§30. Избалованные потворством своих начальников, казаки не могли вынести сурового управления Атласова. В декабре 1707 года они взбунтовались, отрешили его от начальства, а в оправдание свое написали в Якутск длинные жалобы на обиды и преступления, учиненные Атласовым…

§65. В 1720 году описывали Курильские острова навигаторы Иван Евреинов и Федор Лузин и доезжали почти до Матмая…

§70. Открытие пути через Пенжинское море имело важное следствие для Камчатки. Суда с казаками приходили ежегодно, экспедиции следовали одна за другою…».

При всем калейдоскопе имен казаков, возглавлявших камчатские отряды (многие параграфы конспекта посвящены им), А. С. Пушкин заостряет внимание на трех фигурах — первооткрывателе Камчатки Федоте Алексееве (Попове), как он называет его, Кочевщике; Владимире Атласове — первом исследователе Камчатской земли и руководителе восстания на Камчатке Федоре Харчине. Академик Л. С. Берг в своей книге «Открытие Камчатки» (М.; Л., 1946) отметил, что «ни один из сибирских землепроходцев XVII и начала XVIII века, не исключая и самого Беринга, не дает таких содержательных отчетов, какими являются «скаски» Владимира Атласова».

В большой вступительной статье к книге С. П. Крашенинникова «Описание земли Камчатки» (издания 1949 г.) отмечается: «Как показывает конспект, наибольшее внимание Пушкина привлекли личности Владимира Атласова — «камчатского Ермака», как его называет Пушкин, и Федора Харчина, вождя восстания 1731 года. О последнем в заметках дан большой материал, причем одна яркая деталь в образе Харчина настолько привлекла внимание поэта, что он выделил ее даже в особый параграф:

«§79. За ним пустилась погоня; но он так резво бегал, что мог достигать оленей. Его не догнали».

На основании своего конспекта А. С. Пушкин собирался написать статью о Камчатке по следующему плану:

«Сибирь уже была покорена.

Приказчики услыхали о Камчатке.

Описание Камчатки.

Жители оной.

Федот Кочевщик.

Атласов, завоеватель Камчатки».

В наброске начала статьи он записал:

«Завоевание Сибири постепенно совершалось. Уже все от Лены до Анадыря реки, впадающие в Ледовитое море, были открыты казаками, и дикие племена, живущие на их берегах или кочующие по тундрам северным, были уже покорены смелыми сподвижниками Ермака. Вызвались смельчаки, сквозь неимоверные препятствия и опасности устремлявшиеся посреди враждебных диких племен, приводили их под высокую царскую руку, налагали на них ясак и бесстрашно селились между сими в своих жалких острожках».

Как видно, статья А. С. Пушкина, в которой использованы материалы классического труда С. П. Крашенинникова «Описание земли Камчатки», явилась бы произведением, во многом отличным — и по подаче материала, и по конструкции — от первоисточника. Уже намеченный план статьи показывает эти отличия: у С. П. Крашенинникова книга начинается с географической характеристики Камчатки, а у А. С. Пушкина — с широкого взгляда на историю, на то, что открытие Камчатки явилось логическим развитием дела русских землепроходцев, их продвижения на восток.

Н. Эйдельман в главе «Камчатские дела» своей книги «Пушкин. История и современность в художественном сознании поэта» замечает: «Интереснейшие записи камчатской истории конца XVII — начала XVIII века, извлеченные из книги Крашенинникова, сконцентрированы, «сгущены», обработаны Пушкиным. Уже вырисовываются главные герои будущего повествования. Мелькают названия гор, бухт, поселков, ручьев, указаны годы, события, люди — будто сам поэт только что проехал там, как по пугачевскому Уралу, и хочется идти за ним со старыми книгами, древними картами в руках»7.

Это была бы статья об испытаниях русских людей, пионеров-землепроходцев, выпавших на их долю в первоначальный период освоения Сибири и Дальнего Востока. Пушкинская статья была бы достойна и петровских замыслов, и памяти землепроходцев и исследователей Сибири и ее восточной окраины — Камчатки.

Все это лишний раз подчеркивает, сколь широки были интересы великого поэта.

Ныне Камчатка — это область в составе РСФСР с развивающейся экономикой, прежде всего рыбной промышленностью (на ее долю приходится 70% валовой продукции), пушным хозяйством, лесной индустрией. Население ее со времени исследования С. П. Крашенинникова увеличилось в 160 раз (с 2,7 тысячи в 1740 г. до 435 тысяч человек в 1986 г.). Около 5% составляют коренные народности — коряки, ительмены, как теперь называют камчадалов, эвены, занимающиеся оленеводством, рыболовством, охотой, а также работающие в других отраслях хозяйства области. Ныне это равноправные члены советской семьи народов.

«В пустыню скрыться я хочу…»

Среди произведений, созданных А. С. Пушкиным в разгар болдинской осени 1830 года, есть одно стихотворение, которое не было им переписано набело и осталось незаконченным, с многочисленными переделками — зачеркнутыми и вставленными словами и целыми стихами — плод напряженнейшей работы. Оно написано на одном листе бумаги вместе с планом «Метели» и с заключительными стихами «Моей родословной». «Не все может быть прочитано, однако то, что поддается расшифровке, знакомит нас с любопытным замыслом Пушкина, впрочем в некоторых отношениях загадочным», — пишет Б. В. Томашевский, которому удалось прочесть это стихотворение1:

Когда порой воспоминаньеГрызет мне сердце в тишинеИ отдаленное страданьеКак тень опять бежит ко мне;Когда, людей повсюду видя,В пустыню скрыться я хочу,Их слабый глас возненавидя, —Тогда забывшись я лечуНе в светлый край, где небо блещетНеизъяснимой синевой,Где море теплою волнойНа пожелтелый мрамор плещет,И лавр и темный кипарисНа воле пышно разрослись,Где пел Торквато величавый,Где и теперь во мгле ночнойДалече звонкою скалойПовторены пловца октавы.

Стремлюсь привычною мечтоюК студеным северным волнам.Меж белоглавой их толпоюОткрытый остров вижу там.Печальный остров — берег дикийУсеян зимнею брусникой,Увядшей тундрою покрытИ хладной пеною подмыт.Сюда порою приплываетОтважный северный рыбак,Здесь невод мокрый расстилаетИ свой разводит он очаг.Сюда погода волноваяЗаносит утлый мой челнок.      .      .      .      .      .      .      .

Поразительное по контрасту стихотворение! Казалось бы, предаваясь воспоминаниям и хандре, поэт должен был бы улетать мысленным взором на юг, великолепием которого был покорен: