Грешница - Понсон дю Террайль

Баккара хотела принять своего дерзкого соблазнителя в той самой хорошенькой гостиной, где шесть лет тому назад барон д’О. выставил так много роскошных вещей. Она развалилась на кушетке, придвинутой к камину, и облокотилась на стол в позе женщины, ожидающей лицо, вмещающее в себе, в ее глазах, весь мир.

Вскоре колокольчик известил ее о прибытии посетителя.

Было одиннадцать часов: Шерубен был точен… вполне точен.

Прошло около двух минут, наконец, вошла горничная и подала карточку Оскара де Верни.

— Просите, — ответила Баккара, не поднимая головы и не поворачиваясь.

Шерубен вошел. Он на минуту остановился на пороге, взглянул вокруг себя и с досадой увидел, что будущая жертва, вместо того чтобы ждать его в будуаре, приняла его в своей гостиной.

Он сразу понял, что Баккара была женщина далеко недюжинная.

Когда дверь отворилась, Баккара немного приподняла голову и, увидев его на пороге, улыбнулась и указала ему рукой на стул.

Горничная вышла, и Баккара осталась вдвоем с гостем.

Надо сказать, что Шерубен, идя к Баккара, дорогой сочинил хорошенькую речь, которую и приготовился сказать ей. Он уже заранее сообразил свое положение и, предвидя, что его примут холодно и презрительно, приготовил уже «несколько эффектных фраз и несколько таких взглядов, против которых, по его мнению, нельзя было устоять. К несчастью для него, он во всем ошибался.

Программа, составленная им, положительно не годилась, так как Баккара не выказывала ни холодности, ни гнева, ни презрения.

Она подала ему руку и просто сказала:

— Садитесь подле меня, ужасный ребенок.

Этот эпитет был сказан шутливым тоном и без всякой досады, что окончательно сбило с толку Шерубена,

— Действительно, — сказал он, — заслуживаю вполне название ужасного ребенка, потому что…

— Позвольте!.. — перебила она. — Прежде чем говорить о делах, я перебью вас…

— Слушаю.

— Хотите чаю? — спросила она, смеясь.

— Благодарю!

— Ну так мы теперь потолкуем.

Шерубен поклонился и начал было обдумывать новую речь.

— Знаете ли вы, каких, например, трудов стоило мне вразумить графа Артова?

— По какому поводу?

— Да по поводу вашего пари, — ответила она просто. Шерубен посмотрел на нее.

— Я не понимаю вас, — сказал он.

— Ну, так я объяснюсь проще… Слушайте меня… Вообразите себе, что граф принял это пари серьезно.

Она сделала ударение на последнем слове.

Шерубен привскочил на своем месте.

— Да, я тоже считаю это пари серьезным? — вскрикнул он.

Баккара начала опять улыбаться.

— Ну, если я вам укажу на одно небольшое препятствие, — сказала она, — то вы, верно, согласитесь со мной… я была хороша, а может быть, и теперь еще не дурна; я всегда славилась своею бесчувственностью — вот романическая сторона этого пари… Вы уже теперь рискуете своею жизнью, чтобы соблазнить женщину, у которой нет сердца.

Шерубен поклонился.

— Теперь мы взглянем на обратную сторону медали… Если действительно я такая, то вы только потеряете время и проиграете пари… дело довольно важное, так как вас тогда убьет граф.

— И будет вполне прав.

— Хорошо!.. но… если вы выиграете? (И при этом Баккара посмотрела на молодого человека так насмешливо, что он невольно покраснел.)

— Если вы его выиграете, — продолжала она между тем, — то вы составите себе состояние… ну, позвольте, возможно ли предположить, чтобы человек ценил свою любовь в двадцать пять тысяч франков годового дохода?

Эти слова поразили как громом Шерубена.

Баккара говорила ему, не стесняясь, что он держал постыдное пари — невозможное для порядочного человека…

Шерубен покраснел, как школьник, пойманный в какой-нибудь шалости.

На губах Баккара мелькнула едва заметная насмешливая улыбка, и эта-то улыбка окончательно смутила Шерубена.

— Послушайте, — продолжала она, — вы вели себя в отношении меня как неопытный школяр. Вам сказали, что у меня нету сердца, — может быть, это и правда.

— Я этого теперь не думаю, — пробормотал он.

— Это все может быть; но прежде чем было держать это постыдное пари, вам не мешало бы навести сперва некоторые справки.

И молодая женщина, на которую чарующий взгляд Шерубена не производил ни малейшего действия, смотрела на него и продолжала смеяться.

— Я поняла бы, — продолжала она, — держать пари, не рассчитывая на денежный выигрыш. То есть если бы вы сказали «я хочу быть любим этой женщиной, которая никого не любит» вместо того, чтобы заявить то громко в клубе… тогда, может быть, и была бы еще для вас какая-нибудь надежда тронуть меня, но…

Она улыбнулась и не докончила своих слов.

— Так вы считаете, — проговорил Шерубен, несколько оправившись от смущения, — мое пари проигранным?

— Мне кажется… если разве только…

— А, условие? Посмотрим, в чем оно заключается!

— Ну, — сказала она, — заключим условие… и не будем более говорить, и продолжайте, если хотите, бывать у меня…

— Я не понимаю вас, — сказал Шерубен.

— А между тем это так понятно.

— Как?

— Милейший мой, — сказала Баккара, — позвольте мне предположить, что во мне вас больше всего пленяет обещание графа дать вам пятьсот тысяч франков…

— Как вы могли это предполагать? — проговорил Шерубен с притворной гордостью.

— Отложим в сторону ваше самолюбие — я убеждена, что вы отказались бы от них с охотой… если бы я только могла полюбить вас…

— О, конечно!.. — пробормотал Шерубен. Он боялся, что его разгадают.

— Слушайте же меня, что я вам предложу сейчас — вы можете принять или не принимать… Или вы напишете графу тут же, у меня, и сейчас же, что вы отказываетесь от пари, или ваша нога никогда не будет у меня.

— Ну, а если я напишу это, что со мной будет тогда?

— Тогда, может быть, вас и простят, — проговорила Баккара и бросила такой взгляд на наглого искателя приключений, что он окончательно почувствовал себя обезоруженным.

— Ну, — добавила она настоятельно, — решайтесь же! Он еще несколько колебался.

— Вот бумага — садитесь там и пишите, я буду диктовать.

Шерубен вздрогнул и почувствовал, что он побежден. Он встал и сел к столу.

— Я жду, — проговорил он, взяв в руки перо.

— Граф, — диктовала Баккара, — забудьте мою вину перед вами; я отказываюсь от пари.

— Я не могу писать этого! — вскрикнул Шерубен, — это ведь настоящее письменное извинение!

— Вы напишете его, — сказала спокойно Баккара, голос которой звучал так нежно и очаровательно, — вы напишете ради любви ко мне…

Шерубен молча взял перо и написал.

— А теперь, — сказала Баккара, — поцелуйте мою руку, возьмите шляпу и отправляйтесь!