Полуночная свадьба - Анри де Ренье

Его не особенно взволновало данное обстоятельство. Он просто заключил, что везенью пришел конец и что теперь нужно прибегнуть к изобретательности. Ему думалось, что он лучше сумеет применить ее за границей, чем в Париже, где его крах наделал шуму. Итак, он покинул Францию, забрав с собой жену и дочь. Бриньяны предлагали ему оставить у них маленькую Франсуазу. Де Клере отказался. Путешествия развивают молодежь. К тому же Франсуаза вскоре достигнет возраста невесты. Де Клере уже видел своим зятем германского принца, английского лорда или какого-нибудь американского миллионера.

Г-н де Клере с семьей побывал по очереди в Англии, в Германии и в Америке. Он иногда наезжал в Париж, затем быстро исчезал опять туда, куда его призывали дела. Никто не знал в точности, в чем они состояли. Истина заключалась в том, что, хотя они и не приносили ему тех миллионов, которые он ожидал, он все же извлекал из них средства к существованию, позволявшие ему время от времени посылать из страны, где он находился, ящик сигар семейству ле Ардуа, письмо г-ну де Палеструа и какую-нибудь изящную безделушку Роспильери.

В 1889 году он известил Бриньянов о своем переезде в Америку, где пробыл четыре года, в течение которых о нем никто ничего не слышал. Зимой 1893 года он вновь появился в Париже, когда у г-жи Бриньян уже заканчивался траур по мужу. Г-н Бриньян умер при выходе с одного бурного заседания Палаты, где сильно горячился. Накануне он узнал, что должен получить пост министра.

И вдруг — неожиданная смерть! Маркиз де Курсвиль зашел навестить своего зятя и дочь. Он пробыл у них недолго. Заседания правлений делали его очень занятым человеком. Узнав, что Клере уезжают опять в Германию, он равнодушно пожал плечами. Г-н де Клере, до сих пор убежденный в успехе, ни в малейшей степени не утратил своей самоуверенности, но года брали свое — он начал стареть. В его красивой русой бороде появилась седина. Ему уже исполнилось пятьдесят два года. Г-жа Бриньян, провожая своего кузена, видела, как грузили тяжелые сундуки на железнодорожный омнибус. Г-жа де Клере и Франсуаза сели. Г-н де Клере весело с ней простился. Им не суждено было более встретиться.

Он пережил много тяжелого в течение своего пребывания в Германии. Немец недоверчив и груб, и г-н де Клере попал в Гамбурге в безвыходное положение. Г-н де Курсвиль отказал в ссуде, и только Роспильери послала де Клере небольшую сумму, достаточную, чтобы удовлетворить самые неотложные нужды и добраться до Кельна. Семья Клере переехала в июне 1894 года. Они жили широко. Удача, казалось, вновь к ним вернулась. Отельный швейцар в галунах почтительно кланялся французскому дворянину. Г-жа де Клере ходила каждое утро к мессе в собор. Франсуаза любила глядеть, как Рейн катит свои широкие зеленоватые воды. По вечерам она смотрела, как отец предается своему любимому занятию. Г-н де Клере прятал на дне одного из своих сундуков большую папку, полную листов бумаги, испещренных планами, наивными и вместе с тем тщеславными. Они показывали, в каком виде нужно перестроить замок Ла Фрэ, когда г-н де Клере возвратится туда с набитыми карманами. В часы хорошего настроения, когда судьба, казалось, начинала благоволить к нему, г-н де Клере вытаскивал свой архитектурный альбом. Глядя на чертежи, он довольно улыбался.

Он имел свои личные взгляды на постройку, предпочитая обширное и прочное здание скорее всего во вкусе семнадцатого века. Ла Фрэ приобрел бы тогда величественный вид. Де Клере не уставал чертить его воображаемый фасад. Он хотел бы, чтобы дом строился из доброго французского камня и не переставал совершенствовать его расположение и стиль. Большое внимание он уделял садам, которые должны украшать дом. Он думал над размещением косых рядов деревьев, цветочных клумб и водоемов. Ничто не отвлекало г-на де Клере от работы, за которую он принимался сто раз на двенадцатом этаже гостиницы Нью-Йорка или Чикаго, гудящей от лифтов и телефонов, в лондонских наемных квартирах, в берлинских меблированных комнатах, всюду, как и сейчас в Кельне. И всегда с надеждой, как за нечто полезное, реальное и близкое к осуществлению.

В тот вечер г-н де Клере выискивал на бумаге место для дикого грота, хотя г-жа де Клере советовала ему лучше лечь в постель, так как уже несколько дней, как он жаловался на усталость и головокружение. Его дочь, с которой он охотно советовался по поводу сооружений, склонила лицо над чертежом, как вдруг де Клере отбросил сигару, которую курил, необычайно побледнел, поднялся, сделал несколько шагов по комнате и грузно опустился на ковер. Когда доктор отеля пришел, чтобы оказать де Клере помощь, он объявил, что больной не выживет ночи. Франсуаза плакала. Г-жа де Клере шагала по планам замков и садов, выпавшим из раскрытой папки. Г-н де Клере, лежа на кровати, не шевелился и тихо стонал. В одиннадцать часов вошел слуга. Г-на де Клере вызывал к телефону г-н Гейнгартнер, банкир. При его имени г-н де Клере вздохнул и сделал рукой движение человека, желающего поймать что-то эфемерное, уносящееся вдаль. Должно быть, так же двигал пальцами стекольный предок его, Гектор де Клере, когда видел, как от его дыхания выдувается драгоценный пузырик, пустой и хрупкий. Франсуаза тронула руку отца. Она отяжелела в ее руке. Г-н де Клере умер.

Г-н де Клере изъявил желание быть похороненным в Ла Фрэ. Он приложил к своему завещанию, которое нашли сложенным вчетверо в его бумажнике, необходимую сумму на расходы по перевозке тела. Ни разу, в самые тяжелые минуты жизни, он не прикоснулся к тайному денежному резерву, назначение которого он указал в завещании. Таким образом, г-жа де Клере с дочерью отправились в Ла Фрэ. Проездом они остановились в Париже, где г-н де Курсвиль принес им свои извинения, что не может их сопровождать по причине одного важного заседания. Вообще говоря, он не понимал такого решения своего зятя. Г-жа Бриньян выразила желание сопровождать двух женщин в горестное путешествие, и они все втроем, похоронив г-на де Клере, отдали последнюю дань его останкам.

Когда священник, детский хор и немногие посетители удалились, на маленьком кладбище остались только г-жа Бриньян, вся в черном под шапкой золотых волос, и г-н де Палеструа, поглаживающий на щеках свои бачки в виде заячьей лапки. Он увез свою дочь на один день в Палеструа. Оттуда на следующий день она должна возвратиться и захватить с собой г-жу де Клере и Франсуазу, чтобы вернуться вместе с ними в Париж.

Г-жа де Клере с дочерью Франсуазой направились в Ла Фрэ. Стоял полдень… Солнце дарило свои жаркие лучи широким молчаливым полям. Неподвижные деревья устремляли свои вершины в светлое небо. В траве маленькие кузнечики раскрывали свои нежные голубые крылья и переносились по дорожной пыли. Зрелая пшеница колосилась по обеим сторонам дороги. Стебли тихо клонились под тяжестью колосьев. Франсуаза с удивлением смотрела на них. Ей казалось странным, что пшеница растет из земли, чтобы осеменить своими зернами ее для будущей жатвы. Она нагнулась и сорвала колос. Нива мягко заволновалась, и Франсуаза поразилась, что все оставалось на прежнем месте, настолько она привыкла к движению и быстро меняющемуся виду из окна вагона. Воспоминание о бродячей юности отозвалось чувством мучительной усталости. Она ощущала ломоту во всем теле и тяжесть в ногах. Она охотно бы села на краю дороги среди раскинувшихся мирных полей. В конце аллеи показалось Ла Фрэ, где виднелся пруд, совсем сухой, полный травы и тростников, и двор, поросший крапивой и терновником. Одинокая курица бродила по нему и что-то клевала.