Имажинали (сборник) (ЛП) - Таннер Рашель

— Вы не любили свою мать.

Это был не вопрос.

— За что мне было ее любить? — Катрин одернула начавший ее стеснять кружевной воротник и подавила свои эмоции. — Она была мстительной, озлобленной женщиной, укрывавшейся за своими детьми. Я выросла в ненависти к ней.

— О небо, лишь бы мои дети не стали ненавидеть своего отца, — пробормотала Филиппа.

— Как им придет в голову, когда их мать — такая благородная дама?

Вновь вернулась грустноватая улыбка.

— Мои дети… мои дети — сокровище моей жизни, но я не питаю иллюзий, что могу как-то повлиять на их будущее. Я присматриваю за ними, молюсь, беспокоюсь, но их судьба не зависит от меня.

А потом люди удивляются, почему я не хочу детей!

— А я не создана для материнства. Мне дóлжно сражаться с оружием в руках.

— Вы храбрее меня.

— Нет, мадам, — запротестовала Катрин, тряхнув головой, отчего чепец на ее русых волосах сбился. — Для этого нужна другая храбрость. Которой я не обладаю. Для меня легче встретиться с врагом, которого я смогу убить.

— Да, я понимаю. Служить делу, любому делу, а не страдать от капризов судьбы.

— При всем уважении, благороднейшая дама, это дело не «любое». Народ Франции жестоко страдает под английским игом и стремится жить в мире под властью своего законного государя.

— Так ли это? — очень, очень мягко возразила Филиппа.

— Да, — ответила Катрин с абсолютной убежденностью. — По милости Божьей и любви своего народа Карл — наш законный государь. Он благоразумен и добр; он будет великим королем.

Филиппа моргнула:

— Дорогая баронесса де Буа-Куси, мне интересно, говорим ли мы об одном и том же человеке? Мне вспоминается угрюмый, подозрительный подросток, который на всех и каждого затаил обиду за свои невзгоды. Человек, который предательски убил отца моего мужа, хотя тот был его родным кузеном.

Убил кровожадного зверя, подумала Катрин. Настолько известного подлостью и вероломством, что народ прозвал его «Жаном Злым». Но такой истины в этих обстоятельствах она провозгласить не могла.

— Все на свете знают, что дофин не отдавал приказа, — запальчиво ответила Катрин. — Он попал в очень дурное окружение, с еще более дурными советчиками. Нельзя обвинять человека в преступлении, которого он не совершал.

Поставив пустой кубок на великолепно инкрустированный столик, Филиппа задумчиво посмотрела на Катрин.

— Ваша преданность буржскому королю делает вам честь, милый друг. Но не стоит слишком многого ожидать от него, это убережет вас от разочарований.

* * *

Едва войдя в бальный зал, Катрин почувствовала, как вдоль позвоночника пробежали мурашки. Не из-за платья — прекрасного платья из серого бархата, отделанного беличьим мехом, с плотно прилегающим лифом, доходившим до пупка, которое, ей-богу, сидело на ней куда лучше, чем крестьянские котильоны, в которые она когда-то наряжалась. Она привыкла к тому, что ее переодели в женское платье, и не смущалась.

Не из-за многолюдья — непрерывного потока роскошно разукрашенных сеньеров и дам, выступавших из темноты в свет факелов, когда геральды провозглашали их родовые имена и титулы. Самый цвет знати скопился возле хозяина дома, ослепительного в своем черном парчовом дублете, на котором бросалась в глаза тяжелая цепь из чистого золота. Это украшение, на взгляд Катрин, буквально не имело цены. Филипп Добрый, герцог Бургундский, с его веселым лицом и смеющимися глазами, сиял так живо, так пылко, что привлекал всеобщее внимание, как пламя привлекает светлячков.

И дело было даже не в многочисленных англичанах, которые совершенно непринужденно расхаживали по огромному залу, освещенному тысячей и одной свечой. Странный союз, по правде говоря, между богачами бургундцами, с их утонченными манерами, и разочарованными владыками Севера, с их жадными руками. В этой тонкой трехсторонней игре герцог Филипп умело разыгрывал свою партию и надеялся выстроить для себя королевство на обломках бывшей Лотарингии. Крах французского королевства его не волновал. Этот гордец, поняла Катрин, никогда не простит убийства своего отца. Эта старая, так и не переваренная, обида оставила на короле Карле неизгладимое пятно. Честь требовала компенсаций и мести. Иного отношения не поняли бы собственные вассалы герцога. Их проклятая честь! Этим дворянам плевать на страдания народа.

Катрин огляделась в поисках Филиппы среди толпы. Герцогиня относилась к ней неизменно дружески с самого начала ее плена, и этим объяснялись дарованные ей привилегии. Не считая выделенных ей апартаментов и камеристки, Катрин дважды разрешалось присоединиться к охоте на кабана под незаметным наблюдением стражников. Трое солдат не особенно обременили бы Ведьму, решись она на побег. Но она не захотела. Как нарушить свое слово? Как предать женщину, которая проявила к ней такую доброту? Под холодной и отстраненной внешностью герцогини Катрин обнаружила в Филиппе острый ум в сочетании с огромной твердостью характера. Она призналась себе, что наслаждается беседами с этой дамой тет-а-тет, это она-то, которая никогда не получала удовольствия от общества других женщин. Такой женщины, как Филиппа, однако же, она еще не встречала.

А вот и она! Герцогиня Бургундская появилась за эстрадой, выглядя горделиво в струящемся темно-синем платье, дополненном тонким шитьем из серебряных нитей, которое изображало птиц. Раздвинув толчею, словно форштевень — поток волн, к ней присоединился супруг, поцеловал ей руку и что-то прошептал на ухо. Он долго ласкал Филиппу взором, не отпуская ее руки. Каков комедиант, подумала про себя Катрин, кивая головой немногим сеньерам и дамам, с которыми была знакома. Так убедительно. Можно подумать, что перед тобой реинкарнация Тристана, сохнущего от любви к своей Изольде.

В кои-то веки свободная от присмотра стражников, Катрин направилась к буфету, чтобы привести в порядок чувства. Танцы не были ее сильной стороной, а светские приемы — тем более. Тем не менее, она обменялась несколькими любезными словами с Матильдой и Шарлоттой де Эно, двумя юными кузинами из младшей ветви Фландрского дома. Она похвалила унылого сира Амори за его прекрасное владение мечом накануне, во время охоты на кабана. «Я недурно справляюсь», — подбадривала она себя, выслушивая банальности в ответ. Никто не отводит взглядов. Только улыбки и куртуазности. Так почему же у меня по рукам покалывает словно иголочками? Она ловко обогнула плотную группу придворных, чтобы приблизиться к Филиппе.

Они встретились глазами издалека. Филиппа де Эно улыбнулась. При одном взгляде на ее лицо Катрин почувствовала, как у нее подводит в животе. Она старалась не подать вида, пока шла к своей подруге, покидающей круг поклонников. Катрин сделала реверанс, чего не сумела бы месяцем раньше.

— Вы прекрасно выглядите сегодня, дорогая баронесса, — сказала Филиппа, любезнейшая из хозяек. — Давайте немного пройдемся, вы не против? — Она взяла Катрин под руку, повела ее сквозь толпу и выдохнула сквозь зубы, чтобы никто другой не услышал: — Король Буржа отказывается платить за вас выкуп.

Катрин почувствовала, как мир вокруг нее переворачивается. Слова проникли в ее голову. В них заключался смысл, и в то же время они были бессмысленны. Нет, он не может, только не он, это невозможно.

— Вы бледны, друг мой, — сказала Филиппа, в ее глазах читалось молчаливое предостережение. — Нельзя ли мне бокал вина?

Остановив виночерпия, она взяла кубок и властно вложила его в руки Катрин.

— Здесь жарко, благородная госпожа, — отговорилась та. Она была оглушена. Совершенно оглушена. Как будто ей булавой угодили в лоб. — Должно быть, это недоразумение.

— Я это известие расцениваю как подтвержденное и недвусмысленное.

Ответ Филиппы донесся сквозь невидимую стену из пакли. Вокруг играли флейты, скрипки, лютни и барабаны, и многие дамы уже утянули своих кавалеров танцевать. Катрин с застывшим лицом перевела взгляд, делая вид, что ее заинтересовали медленные движения прелестного трио молодых девушек в легких шелках. Как он может бросить меня в руки англичан? Как? Я его верная вассалка. Я сражалась за него, я побеждала за него. Писселё, Компьен, Орлеан, Жьен, Немур, Шартр… Ты обязан ими мне… Она прикрыла рот рукой и прошептала: