О мысли в произведениях изящной словесности - Павел Анненков

Само собой разумеется, что если таково общее впечатление его рассказов, то и все подробности их отличаются тем же характером. У повествователя нашего уже почти нет малозначительных внешних признаков для лица, ничтожных подробностей для события. Наоборот, каждая черта в тех и других доведена до значения, иногда до разумности, смеем выразиться, поражающей даже и такие глаза, которые от привычки к темноте мало способны к различению предметов. Отсюда рождается замечательная выпуклость как лиц, так и происшествий. Автор доводит читателя неослабной проверкой всего встречающегося ему до убеждения, что в одном жесте, в незначительной привычке, в необдуманном слове человека скрывается иногда душа его и что они часто определяют характер лица так же верно и несомненно, как самые яркие, очевидные поступки его. Обе части рассказа наполнены подобными изображениями роли второстепенных и третьестепенных признаков в жизни человека, но особенно выказалось это присутствие мысли, наполняющей содержанием все, до чего коснулась, в главах второго рассказа: «Отрочество». В одной из них, например, автор рисует способ держаться двух подруг, Любоньки и Катеньки, и, не говоря ни слова о разнице их характеров, открывает нравственную сущность обеих девушек – в манере ходить, носить голову, складывать руки, говорить с людьми и смотреть на подходящего, – возвышая таким образом незначительные внешние признаки до верных, глубоких психических свидетельств. Происшествия в рассказе имеют точно такое же значение: везде это перевод мысли на дело, на существенность. Каждая дробная часть душевной, нравственной жизни отражается у автора в таком же дробном, мелком, но грациозном и верном случае. Истина обоих, как первого повода, так и результата, особенно подтверждается тем, что в рассказе г. Л. Н. Т. нет признака анахронизмов или – хронологического смешения происшествий. Впечатления и события детства простее, наивнее, грациознее впечатлений и событий отрочества, которые становятся сложнее, запутаннее, рассудочнее и потому драматичнее. Вот почему мысль и оболочка ее в области искусства, то есть характеры, образ и события, слиты у автора и представляют одно целое, действующее сильно и благодетельно на читателя.

Мы восставали против авторского вмешательства вообще в рассказ, но, конечно, подобное изложение двух первоначальных эпох жизни не могло быть сделано иначе, как возмужалой рукой, которая везде и проглядывает. Вмешательство автора тут, однако же, отходит в общую систему, которая, как можно заметить, присутствовала при сочинении рассказов. Оно допущено как пояснение того, что смутно лежит в представлении ребенка, но что уже лежит в нем несомненно. Автор делается только толмачом детских впечатлений. Так, буря на дороге во втором рассказе, столь превосходно описанная г. Л. Н. Т., конечно, не так полно и подробно могла отразиться в воображении ребенка, но она отразилась в нем целиком, грудой, уже заключавшей все подробности, уловленные и определенные впоследствии. Возмужалый автор только их развил, извлек из темного представления для ясной, поэтической картины и ею пояснил себе то, что в первые года только чувствовал. Таково и везде его вмешательство.

Оставляем некоторые критические замечания до полного выхода произведения г. Л. Н. Т., но скажем теперь же, что если последние две части его рассказа, которых ожидаем с нетерпением, будут наделены такой же дельной мыслию и таким же изложением многоразличных ее проявлений в жизни, то мы можем теперь же поздравить себя с замечательным литературным явлением. Конечно, последующая работа автора гораздо труднее, чем та, которую он уже представил публике: детство и отрочество имеют в самом себе много такого, что подкупает и привлекает читателя: эпохи юношества и возмужалости уже требуют изображения характера, который по сущности своей, по своим стремлениям и даже по своим падениям достоин был бы усилий и изысканий мысли. Тут предстоит опасность – встретить разноречивые мнения о человеке, чего вполне может избегнуть эпоха детства, имеющая в себе и полное свое оправдание. Не будем, однако же, загадывать наперед, а скорее полагаться на природную силу таланта в авторе, которую он особенно показал в сфере искреннего и глубокого разъяснения душевных оттенков. Судя даже по тому, что теперь имеем от него, мы уже с полным убеждением причисляем г. Л. Н. Т. к лучшим нашим рассказчикам и ставим его имя наряду с именами гг. Гончарова, Григоровича, Писемского и Тургенева, именами, которые, конечно, останутся в памяти читателей и на страницах истории русской словесности и будут почтены добрым словом как там, так и здесь.

Примечания

1

Позднейшее авторское название: «Характеристики. И. С. Тургенев и гр. Л. Н. Толстой»

2

Критик цитирует рассказ «Два помещика».

3

Персонаж второго тома «Мертвых душ».

4

Бог земледелия Сатурн очень часто отождествлялся с доолимпийским божеством Кроном (также покровителем земледелия), который также проглатывал своих детей.

5

Скептически оценивая стихотворную новеллу «Анджело», созданную на основе драмы Шекспира «Мера за меру», критик не учитывает собственно пушкинскую проблематику этого произведения. По воспоминанию П. В. Нащокина, Пушкин говорил: «…ничего лучше я не написал» (Рассказы о Пушкине, записанные со слов его друзей П. И. Бартеневым в 1851–1860 годах. Л., 1925, с. 47).

6

«Детство» и «Отрочество» были задуманы Толстым как первые части романа «Четыре эпохи развития» («Четыре эпохи жизни»); «Юность» появилась в 1867 г., а последняя часть, «Молодость», не была написана.