Как стать добрым - Ник Хорнби

И теперь, видя перед собой умоляющего Стивена, я почувствовала, как во мне шевельнулось тщеславие. Вот оно в чем дело. Тщеславие! Я мельком ловлю свое отражение в зеркале, всего лишь на миг, на секунду, и мне становится ясно, отчего кому-то взбрело в голову обматывать себе руку бинтами. Ну, положим, мое тщеславие не раздувалось до непомерных пределов: я же не рисовала себе, как кто-то бросается из-за меня с обрыва, морит себя голодом или просто сидит дома под печальную музыку, присосавшись к бутылке виски. На одно только забинтовывание у него ушло минут двадцать, учитывая отсутствие навыка, плюс поездка из Кентиш-Таун — максимум сорок пять минут беспокойства, с минимальными затратами и абсолютно безболезненно, не причиняя себе увечий… Едва ли это похоже на «Роковое влечение»,[5] не правда ли? Нет, как видите, я не кровожадна, у меня есть чувство меры — у моего тщеславия то есть, — и хотя было бы предосудительно предполагать, что я стою большего, чем липовая повязка на рукаве, меня вдруг наполнило чувство собственной значимости — совершенно новое для меня и нельзя сказать, что нежеланное чувство. Будь я на месте Ребекки, я бы восприняла поступок Стивена как трогательный, опасный, оскорбительный или досадный, наконец; но поскольку я не одинокая, а замужняя дама, то в завершение этой нелепой встречи я поступила совершенно парадоксально, вопреки законам логики пообещав ему встретиться с ним в баре после работы.

— Правда?

Стивен был восхищен, словно сам понимал, что переступил границу и никакая женщина в здравом уме не согласится назначать ему свидание при подобных обстоятельствах. На миг моя новообретенная половая самоуверенность вылетела в трубу.

— Правда. Позвони мне попозже на мобильный. Только, пожалуйста, уходи — дай заняться настоящими больными.

— А повязку… снять? Ну, чтобы подумали, что ты меня уже осмотрела.

— Не строй из себя идиота. Можешь просто не хромать на обратном пути.

— И всего-то?

— И всего.

— Договорились. До встречи.

И, по уши довольный, он выскользнул за дверь.

С чувством времени, присущим профессиональным хореографам, буквально через несколько секунд ко мне зашла Ребекка — должно быть, столкнувшись со Стивеном по пути в коридоре.

— Мне надо с тобой поговорить, — сказала она. — Я должна извиниться.

— За что?

— У тебя было когда-нибудь такое: лежишь в постели и не можешь заснуть, пока не запишешь последнего разговора? Ну, как будто пишешь пьесу?

— Нет.

Я люблю Ребекку, но иногда мне кажется, что она чокнутая.

— Попробуй. Это забавно. Я храню эти записи. Временами просматриваю.

— Тебе следует встретиться со своим собеседником, чтобы прийти в себя и прочитать его роль ему вслух.

Бросив на меня долгий взгляд, Ребекка состроила гримасу, как будто это я была чокнутой.

— Ну и зачем? Ладно. К делу. Ты помнишь, когда мы последний раз ели пиццу?

— Да.

— Так вот, я записала наш разговор от первого до последнего слова. В том числе и весь этот вздор про твоего брата. Но — только не смейся, хорошо? — ты ведь говорила что-то вроде того, что у тебя роман?

Я зашипела на нее, поспешно прикрывая дверь.

— О господи. Так это правда, в самом деле?!

— Да.

— А я все пропустила мимо ушей.

— Точно.

— Кейти, мне так жаль… я дико извиняюсь. Ума не приложу — как так вышло.

Мимикой я изобразила, что я ничем не могу ей помочь.

— С тобой все в порядке?

— Да. Почти что.

— Тогда что происходит?

Это интересно — слушать, как изменяется ее голос. Тут много оттенков и тональностей. Это, во-первых, восторженное девичье любопытство, доверительный тон беседы с подружкой, которой можно открыть все, что существует и чего не существует, хотя, конечно, она знает о существовании Дэвида, Тома и Молли, так что здесь присутствует и сокрушенное сочувствие, и сожаление, и, вероятно, неодобрение.

— Так у вас все серьезно?

— Я не хочу говорить на эту тему, Ребекка.

— Но ты уже рассказала.

— Да, рассказала. И теперь жалею об этом.

— И как ты решилась на такой шаг?

— Не знаю.

— У вас любовь?

— Нет.

— Так в чем дело?

— Не знаю.

На самом деле знаю, конечно. Это как раз то, чего не понять Ребекке. Если бы она могла это понять, она бы принялась так меня жалеть, что это было бы выше моих сил. Преисполнилась бы ко мне такой жалости, какую мне уже не вынести. Я могла рассказать ей об охватившем меня в последнее время возбуждении, об этом потустороннем чувстве непричастности к окружающему миру, которое дает любовная близость. Но я не могу рассказать ей, что внезапный интерес Стивена ко мне, его влечение, представляется мне единственным, что дает возможность заглянуть мне в завтрашний день и увидеть там хоть какое-то будущее. Слишком душещипательно. Ей не понравится.

Я нервничала перед встречей со Стивеном, которая должна была произойти после работы, нервничала оттого, что вступаю во Вторую Фазу чего-то не совсем мне понятного, и эта Вторая Фаза, похоже, чревата более серьезными последствиями, чем Фаза Первая. Я, конечно, догадывалась, что Первая Фаза тоже подразумевает под собой множество серьезных вещей — предательство и вероломство, не говоря об остальном, — но мне казалось, что я смогу вовремя остановиться, что Стивена всегда можно смахнуть в сторону, как крошку со стола. Правда, эта крошка уже заявилась утром в поликлинику с липовой повязкой на рукаве. Она уже приобретала отнюдь не крошечный размах, скорее походя уже на расползающееся винное пятно, сальную кляксу, нечто назойливое, навязчиво бросающееся в глаза. Ну, как бы то ни было, главное — я нервничаю, и нервничаю накануне встречи со Стивеном. И в глубине души понимаю, что встречаюсь с ним вовсе не с намерением сказать, что между нами все кончено.

Я не хотела, чтобы он заезжал за мной на работу и возбуждал постороннее любопытство, поэтому мы договорились встретиться на тихой улочке за углом, а чтобы не разминуться — обозначили дом, у которого будем поджидать друг друга. По пути к месту свидания я старалась думать о парне с фурункулом, потому что мой грядущий поступок казался настолько подлым, неприличным и вероломным, что я предпочитала думать о чирьях в заднем проходе — чтобы не считать себя вконец испорченным человеком. В общем, заметив машину Стивена, я не сразу сообразила, зачем здесь очутилась и как вести себя дальше, — мысли о фурункуле овладели мной, по-видимому, целиком. Я села к нему в машину, и мы поехали в Клеркенвилл, где Стивен знал укромный бар в новом уютном отеле, и я даже не успела изумиться, откуда человек, работающий в группе поддержки беженцев в Кэмдене, так хорошо знаком с уютными отелями в Клеркенвилле.

Впрочем, для нас это оказалось и впрямь подходящее место, тихое и уединенное, как и обещал Стивен. К тому же здесь было полно немцев и американцев, притащивших с собой выпивку и банки с орешками. Посидев там некоторое время, мне впервые в голову пришла мысль, как мало я на самом деле знаю этого человека. И что могу сказать о нем теперь? Я могу поддерживать беседу с Дэвидом, потому что знаю примерно, о чем с ним можно говорить и о чем лучше не заикаться. Но о чем говорить со Стивом — я почти не имела представления и блуждала в потемках. Ведь я даже не знала, как, например, зовут его сестру. Как же я могу обсуждать с ним свои проблемы?

— Как зовут твою сестру?

— Прости?

— Я спрашиваю, как имя твоей сестры?

— Джейн. А что?

— Не знала.

Похоже, это не помогло. Имени сестры было явно недостаточно, чтобы завести доверительный разговор.

— Чего ты хочешь?

— Прости?

— От меня. Чего ты хочешь от меня?

— Что ты имеешь в виду?

Он начинал выводить меня из себя, хотя, очевидно, сам был удивлен, что его вклад в разговор — парочка «прости» да имя сестры, выданное по требованию, — мог привести к таким результатам. Казалось, он просто недоумевает. Я находилась перед лицом неминуемого краха всего, чем дорожила или, пускай, только привыкла дорожить, а он сидел и потягивал свое пиво, совершенно глухой ко всему, кроме окружающего уюта и восторга от моего присутствия. Меня пугало, что он в любой момент мог откинуться на стуле, довольно вздохнуть и сказать: «Хорошо!». Мне хотелось страданий, страсти, смущения.

— Я имею в виду — ты что, хочешь, чтобы я ушла из дома? Чтобы переехала и стала жить с тобой? Хочешь меня похитить из семьи? Ты этого хочешь?

— Вот это да!

— «Вот это да»? Это все, что ты можешь сказать?

— На самом деле, честно говоря, я как-то не задумывался об этом. Мне просто захотелось увидеть тебя.

— Может быть, стоило бы задуматься?

— Прямо сейчас?

— Тебе же известно, что у меня семья и дети, ведь так?

— Да, но… — Стивен вздохнул.