Космос. Марс - Никита Андреев

– Ворошилов не изменит правил ради тебя. Прими это как данность. Это к лучшему.

Молчанов кивнул. Она положила голову ему на грудь, прислушалась к сердцебиению. Она часто так делала, говорила, что только так не чувствует себя одинокой. Также она клала голову отчиму – отцу, когда в его теле шевелилось только лишь одно сердце.

– Меня снова пригласили на работу в Берлин. Хотели, чтобы возглавила разработку программы управления спутниковой навигации.

– И что ты ответила?

– Отказалась. Их не устраивает удаленная работа.

– Но это же всего на пару лет.

Она вновь приподнялась и посмотрела на него с выражением лица полного негодования.

– Мы, наконец, могли бы продать эту дыру и купить нормальное жилье, – попытался оправдаться Молчанов, охватив глазами квартиру, которую ласково называл халупой.

Повисла пауза, напряжение росло на ее лице, скулы очерчивались. Молчанов рассмеялся, схватил Свету за талию и перевернул на спину, забрался сверху.

– Купилась, да?

– Ты знаешь, я не люблю такие шутки, – серьезно сказала она.

Молчанов поцеловал ее. Больше они не целовались.

ГЛАВА 2

Телеметрия. Спусковой челнок

Атмосферное давление: 95 Кпа

Температура внутри: 21,3 С

Температура снаружи: 142 С

Курс – Ной—01

Пройденное расстояние км: 1458

Скорость кмс – 6,1

***

Молчанов проснулся от того, что Покровский стучал ему массивной перчаткой по груди. Кожа на руке покалывала от свежего укола.

– Летописец, а нас кто лечить будет, а? Проснись и пой, мы в космосе настоящем, а не в вашем виртуальном.

Вибрация снизилась, тошнота отступила. Во рту стоял неприятный кислый привкус.

– Андрей, как твое самочувствие? – спросил командир Стивенсон.

– Лучше, сэр, – ответил Молчанов. – наверное, перегрузка сказалась.

– Отдохни.

– Да, сэр.

– Есть первая космическая скорость, мы на орбиту Земли вышли, – сказала пилот Нака Миура.

Оператор ЦУПа подтвердил скорость и поздравил экипаж с удачным стартом. Командир Стивенсон разрешил открыть стекла шлемов. Молчанов сделал несколько глубоких вдохов. Внутри пахло как в салоне нового электрокара.

Внезапно, его окутал приступ ужаса. Не такой как был перед взлетом, этот страх глубже, от него веяло отчаянием и осознанием – назад дороги уже нет.

– Нака, мне нужен обновленный план полета, – сказал командир Стивенсон.

– Сближение с Праймом—1479 через двадцать два часа пятнадцать минут. Стыковка в шесть двадцать четыре после полудня, подъем на борт шесть пятьдесят три, – проговорила Нака голосом робота.

– Космос не любит самоуверенных, – ехидно сказал Покровский.

– Иван, только по делу, – заметил Стивенсон.

– Конечно, кэп.

Покровский шуточно стукнул Молчанова по плечу и заговорил по – русски в полголоса:

– Нашему мистеру триста часов виртуального опыта виднее.

Скотт Стивенсон отлично понимал русский, но никак не отреагировал.

Корабль резко тряхнуло.

– Простите, не предупредила, – виновато сказал Нака.

– ЦУП, вторая ступень отделилась успешно, – сообщил Стивенсон. – Вышли на установленный курс.

Овации и аплодисменты заглушали голос оператора ЦУПа.

Следующие двадцать два часа тянулись невыносимо долго. Стивенсон запретил отстегивать ремни, хотя полетать здесь все равно было негде. В крошечном иллюминаторе напротив Молчанова периодически мелькала Земля. Основное время царствовала безликая чернота космоса от которой то и дело клонило в сон. Молчанов переживал за питомцев, большинство из которых уже ожидали на корабле. Ему удалось собрать поистине обширную коллекцию микроорганизмов, грибов, водорослей и семян растений. Не терпелось начать работу в собственной лаборатории, где он будет только наедине с собой и наилучшими внешними условиями для новых открытий. Эта мысль согревала лучше любого одеяла.

Каждый раз, когда челнок делал виток вокруг Земли, Молчанов прибавлял к счету единицу. Когда он насчитал пятнадцать в иллюминаторе показалась станция Ной. Она была похожа на старые железнодорожные составы, сцепленные змейкой друг за другом, образующие общий квадрат и множество мелких внутри. Станция представляла собой чудо инженерной мысли. Спроектированная великим Константином Ворошиловым, она на многие годы опередила свое время. Ее называли триумфом космической эры и величайшей неудачей. Планировалось, что станция станет отправной точкой для исследования планет солнечной системы. В проекте принимали участие тридцать стран. Проблемы с финансированием не заставили себя долго ждать, страны друг за другом покидали проект. С трудом Ной удалось ввести в эксплуатацию, но затем, когда градус мирового кризиса накалился до предела, всем вокруг, а в особенности политикам, стало на нее плевать. Обслуживание требовало колоссальных расходов, отправка экипажей то и дело задерживалась, а дорогостоящая техника бесполезно наматывала виток за витком, вырабатывая ресурс. Если бы не скудный поток космических туристов – последних миллиардеров, то станция давно бы канула в пучине океана, предварительно устроив самый грандиозный и дорогостоящий фейерверк. Для отмирающего класса путешественников посещение Ноя стало третьей ступенью к званию «Покоритель всех вершин» после подъема на вакуумной трубе на Эверест и спуска на Марианскую подводную станцию.

– Смотри, летописец. Вон рогатина, крохотная такая, справа от Ноя. Видишь? Наша старууушка, – Покровский протянул последнее слово, затем вдруг замолчал, ностальгическая улыбка расплылась по лицу. – Подзадержался я здесь… Не думал, что, когда – нибудь увижу ее снова.

Корабль Прайм—1479, по крайней мере большая часть раньше была Международной космической станцией. Идею использовать МКС и последний сохранившийся экземпляр реактора нейтрального синтеза с двигательной установкой предложил доктор Ричард Пател. Запущенная в начале века, станция вскоре готовиться отметить полувековой юбилей. Ее неоднократно планировалось затопить, но каждый раз обстоятельства оказывались на ее стороне. После завершения строительства Ноя МКС решили оставить, как полигон для тренировок экипажа и отработки самых опасных экспериментов. Сегодня переименованная, наспех вычищенная от пыли и ржавчины, отполированная и подкрашенная она готова к главной миссии в своей истории – первой межпланетной экспедиции.

– Кэп, можно обратиться? – поинтересовался Покровский.

– Конечно, Иван.

– Во вчерашнем запросе я предлагал стыковаться к российскому шлюзу. Группа инженеров РКА между прочим поддержали это предложение.

– План полета утвержден ЦУПом и мы будем следовать ему неукоснительно, – говорил Стивенсон громко, чтобы это дошло до каждого. – У российского шлюза есть проблемы со стыковочным механизмом. Американский шлюз не пострадал при пожаре.

– Наш механизм выдержит, могу за него ручаться, – утвердительно заявил Покровский. – Американский не приспособлен для стыковки челнока такой массы.

– Компьютер просчитал вероятность стыковки с американским шлюзом – девяносто процентов, с российским пятьдесят два, – сказала Нака.

– Полагаю, вы получили ответ на вопрос, бортинженер, – закончил Стивенсон.

– Рассказать вам, командир, сколько была вероятность успешного испытаний первого реактора?

– Просветите, Иван, – с безразличным терпением сказал Стивенсон.

– Девяносто шесть. А вот оставшиеся четыре процента, – Покровский провел указательным пальцем от щеки к шее. Обожжённая кожа напоминала бурлящую жидкость, застывшую в один момент.

– Сочувствую вам, бортинженер.

– Благодарю, командир. Тогда позвольте мне провести стыковку. Я столько раз это делал, что могу и с закрытыми глазами.

– Стыковку произведет пилот Нака Миура.

Покровский подмигнул Молчанову, сомкнул указательный и большой палец в кольцо, на второй рук высунул вперед указательный в виде стрелы и медленно подводил палец-челнок к стыковочному узлу, прищурив глаза. Челнок стучался о стенки стыковочного узла и никак не хотел попадать внутрь.

Спустя час легкий толчок и зелёный свет на приборной панели просигналили об успешной стыковке с кораблем Прайм—1479.

***

Молчанов отстегнул ремни, тело вспорхнуло над креслом. В скафандре он ощущал себя, словно внутри большого воздушного шарика, только это не скафандр поднимал его в воздух, а невесомость.

Он выбрался из скафандра, вытянул руки и ноги. Суставы хрустнули, звук показался слегка приглушенным. Надписи на стенах, дверях, приборах были перевернутыми к верх ногами. Молчанов взмахивал руками, надеясь перевернуться. Спустя несколько попыток он решил оставить эту затею – больше нет нужны задумываться о полах и потолке. Разве это не настоящая свобода?