Викинги Британии - Джон Каппер

Кроме того, множество других норманнов – известных и неизвестных – строили и перестраивали безопасные убежища в центре страны. Став захватчиками, грабители предпочитали не отходить далеко от своих укрепленных районов внутри страны. Пересекавшим Англию вдоль и поперек войскам, нарушавшим покой там и сям, всегда державшим мечи наготове, также нужна была база, куда бы они могли свозить добычу и которая обеспечивала бы им спокойную зиму. Именно к такому типу относился огромный лагерь, расположенный между Темзой и Кеннетом, служивший укрытием датскому Хальвдану: «по правую руку от Рединга».

Пожалуй, правильно было бы сказать, что ни один из наших так называемых датских лагерей не оправдывает сегодня своего названия. И все же норвежцы, датчане и шведы, вписав в историю Англии слово Danegeld («Датские деньги»), оставили среди холмов Англии неизгладимый след: от йоркширских пустошей до нагорий Уилтшира.

Глава III

Домашний очаг и родное поместье

Теперь мы сядем на скамьи,

И пусть большие золотые кубки

Будут в руках моих хозяев…

Как предмет изучения, обычаи викингов, на первый взгляд, предстают противоречивыми. Примитивная дикость идет рука об руку с культурой, породившей великолепную литературу и блистательное ремесленное искусство. Норманны были увлечены процессом законотворчества, при том что реальные тяжбы решались скорее силой, нежели по закону. Среди извилин их мозга, столь же прямых, как и очертания их прекрасных кораблей, таился клубок самых противоречивых понятий – запутанных, словно резьба на форштевнях тех же кораблей. С подобного рода парадоксами мы сталкиваемся постоянно: можно с легкостью составить их список – столь же длинный, как история норманнских странствий. Однако имеют ли эти парадоксы какое-либо значение на самом деле? Ведь рисунок волн на поверхности воды может быть очень и очень сложным, в то время как порождающие его потоки движутся прямо и незамысловато.

У викинга было, по меньшей мере, одно качество, остававшееся неизменным, – это отвага. Высшим идеалом для него было поступать так, чтобы его имя было на устах его товарищей, чтобы он стал знаменитым за свое бесстрашие, причем не только при жизни, но и после смерти. Викинг жил, беспрерывно сражаясь со своей Судьбой; умирая, встречал свой конец, каков бы он ни был, с отвагой и спокойствием. Многие герои саг умирали в мучениях, часто под пытками, но со стоицизмом краснокожих индейцев. Только ничтожный человек мог показать свой страх. Не было ничего исключительного, например, в самообладании одного из осужденных на смерть викингов из Йомсборга, когда тот вместе со своими соратниками сидел на бревне и смотрел на то, как они один за другим лишались головы. Когда пришла его очередь, он взял в руки нож и сказал: «Я воткну его в землю, если буду еще хоть что-то чувствовать, когда мне отрубят голову». Секира опустилась, нож выпал из его пальцев, и его убийцы спокойно могли пожать плоды его невозмутимого духа исследования.

Кроме того, можем ли мы найти другой народ, в котором каждый был бы столь же страстно устремлен к свободе? Конунги и ярлы, разумеется, получали власть по праву наследования, однако оставались первыми среди равных, да и то только в том случае, если обладали соответствующей силой характера. Система одаля[13] норманнов, совершенно противоположная феодальной, превратила землевладельца в абсолютно свободного держателя земли. Он не платил ренты и не облагался земельным налогом, разве что уплачивал пошлину на нужды защиты своей общины. Учитывая то, что самый мелкий фригольдер[14] уже считался вождем, пусть даже самым младшим, можно сказать, что викинги создали систему демократии аристократов-землевладельцев. Единственным, что их объединяло, были узы родства. Поскольку у них было довольно расплывчатое понятие национальности, по сравнению с нашим, то можно сказать, государство у них было семьей, а семья – государством. В Дублине ли, в Камбрии или на Оркнейских островах община со свободными связями внутри нее формировалась скорее как совместное владение нескольких семей, нежели как государство. Это было закономерным следствием того, как совершались набеги. Разве не естественно, что команда корабля, отправлявшаяся на поиски приключений и богатств, состояла из родичей и друзей? Чувство собственного достоинства слышно в ответе экипажа некоего судна послу франков, который хотел переговорить с предводителем: «У нас нет предводителя: мы все равны».

Даже принадлежащий к низшему сословию вольноотпущенник, отпрыск рабов или военнопленных, обращался к ярлу-правителю как человек к человеку. Раб, занимавший самую низшую ступень социальной лестницы, рассматривавшийся почти как часть имущества, носил практически такую же одежду и жил почти так же, как члены семьи его хозяина. Существенная разница заключалась в том, что закон не считал жизнь раба ценностью: раба можно было убить безнаказанно; убийца должен был только надлежащим образом объявить об этом. С обычным же убийством дело обстояло совершенно иначе. Убийца свободного человека, даже если это убийство и не было постыдным деянием, чаще всего сталкивался с весьма неприятными последствиями. Убийство могло стать поводом к взаимной вражде, в которую постепенно вовлекались, один за другим, родичи обеих враждующих сторон, либо род убитого подавал на тинге[15] формальное прошение об уплате вергельда.[16] А здесь уже все решал случай. Выносимый по результатам большинства голосов, вердикт тинга в огромной степени зависел от количества друзей, поддержкой которых проситель мог заручиться в своем деле.

Само место тинга считалось священной землей. Тот, кто своим мечом осквернял кольцо из веток орехового дерева, ограждавшее собрание, превращался в отверженного, поднять руку на которого мог всякий. В то же время, атмосфера этих регулярных собраний отчасти напоминала ярмарку: это была возможность увидеть давно знакомые и новые лица. Каждый устанавливал свою палатку среди палаток своей родни и знакомых, а выступления многословных ораторов перемежали развлечения: борьба, игры в мяч, состязание в скорости; в них можно было принять участие или просто поглазеть.

Обычно тинги проводились на территориях, находившихся в центре общины, до которых можно было без труда добраться по воде. Места их расположения по сей день можно точно определить на Тинвальд Хилл на острове Мэн, в самом сердце Дублина, а также, по всей видимости, и на перешейке Стеннис на Оркнейских островах. Сюда со всех окружающих земель собирались облеченные властью люди, причем среди них не было женщин. Путешествие на тинг зачастую занимало несколько дней. Разумеется, на тингах обсуждались не только убийства. Споры соседей из-за земли, подготовка к войне, принятие христианства и даже иски о совращении женщин – тинг рассматривал эти и многие другие социальные проблемы. Он совмещал в себе функции совещательного органа и суда.

Разбор дел происходил в соответствии с освященными древней традицией правилами. Давали показания свидетели, а законоговорители[17] (lawman) – профессионалы-эксперты в области судебной традиции – высказывались по поводу наиболее запутанных вопросов. Законоговорители подчас приобретали влияние, сравнимое с королевским, как, например, в случае судей-димстеров[18] (deemsters) острова Мэн. Когда во время правления Этельреда изменник Эдрик попытался поселить разобщенность среди датчан в Восточной Англии, он пригласил в свой дом и втайне убил именно двух датских законоговорителей.

О будущем собрании сообщалось посредством стрелы, пересылавшейся из семьи в семью. Стрелу несли быстроногие гонцы, подобно тому, как разносили в романах сэра Вальтера Скотта из клана в клан по нагорьям Шотландии пришедший ей на смену пылающий факел. Когда же стрела посередине была переломана, а конец ее обмотан шнурком или ивовым прутом, то это уже был знак войны, призывавший: «приходите с оружием». Так что во время вторжения или широкомасштабных экспедиций тинги становились мобилизационными центрами. Фригольдеры были свободны выбирать себе ярла, но, при всей своей свободе, будучи призваны для будущего набега или войны, они были обязаны следовать за его знаменем. Правда, военная служба едва ли была норманну в тягость. Его рука сготовностью бралась и за эфес меча, и за рукоять весла. Вильгельм Мальмсберийский в письме выразился очень удачно об одном из вождей из Нортумбрии, который не выдержал скуки двора Этельстана и, пробыв там несколько дней, «словно рыба в море, вернулся к пиратскому ремеслу».

Авантюрные путешествия были обязательным этапом воспитания знатного юноши. Викинг никогда не считался слишком молодым для таких походов: Эйрик Кровавая Секира и Олав Святой, к примеру, совершили свой первый поход по Северному морю, когда им было не более двенадцати лет от роду. Эйнару Криворотому, ярлу Кейтнесса, «было четырнадцать зим от роду, когда он собрал ополчение с земли и отправился разорять владения других конунгов».