Ненавижу семейную жизнь - Фэй Уэлдон

— Ты спрашиваешь, как я, если серьезно? Если серьезно, то ужасно сержусь на Себастьяна, — говорю я Хетти в ответ на ее вопрос.

— Ну что ты, пожалуйста, не сердись, — говорит Хетти. — Я уверена, он и без того страдает.

— Я тоже страдаю. У меня есть поклонники. И должна признаться, роль Пенелопы не по мне. Три года — слишком большой срок.

— Нет, ради бога! — умоляет она. — Смирись, веди себя как подобает бабушке и жди.

— Мог бы поглядеть назад, — говорю я. — Полицейская машина ехала за ними чуть не сорок миль, а они и не подумали поинтересоваться, что там сзади. При том, что их машина была набита наркотиками!

— Может быть, он не знал про наркотики. И потом, не он же сидел за рулем.

— Перестань, — говорю я. Теперь еще ты будешь его оправдывать. В прошлый раз, что я была у него, он сказал: “Я сделал это ради тебя”. Ох, я и рассердилась. Разве я просила его совершать преступление?

Хетти смеется и говорит, да, верно, мужчины непременно должны обвинить во всех своих бедах женщину. Мартин открывает входную дверь, поворачивается к ней и сообщает: “Но на улице дождь!” — с таким видом, будто она этот дождь наслала.

Себастьян — мой третий муж, вообще-то четвертый, если считать Каррена, поэтому я смею думать, что неплохо знаю повадки мужчин как дома, так и за его пределами, и люблю иллюстрировать это в разговоре с Хетти примерами: муж улыбается, похлопывая свой выпуклый животик, и говорит: “Это все ты виновата, слишком вкусно готовишь”; ты виновата в его изменах: “Я с ней переспал, потому что ты холодная, потому что ты храпишь, потому что думаешь в это время о другом”, да мало ли. “Ты виновата в том, что я потерял работу, не гладила мне рубашки”. “Ты виновата в том, что я оказался в тюрьме”. Предыдущий муж Серены, Джордж, бросил живопись и, конечно, потом всю жизнь обвинял Серену, почему она его не отговорила. Никогда не принуждайте мужчину делать то, чего он не хочет, говорит Серена, рано или поздно это непременно обернется против вас.

“Люблю тебя, люблю тебя, люблю!” — кричит мужчина, устремляясь к женщине. “Ты во всем виновата”, — бросает он ей, уходя прочь.

Когда я познакомилась с Себастьяном и вышла за него замуж, мне было тридцать восемь лет, ему сорок. Общих детей у нас нет, у него двое от первого брака, у меня тоже двое от двух предыдущих. От всей души надеюсь, в тюрьме с ним не случится того, что случилось с Джорджем после сердечного приступа, и он, в отличие от Джорджа, не встретит психоаналитика, который укрепит его в убеждении, что во всем виновата жена и что если он не хочет умереть, то должен с ней расстаться. Разорвать путы. Но страхи мои смешны. По счастью, в голландских тюрьмах не слишком много специалистов по проблемам семьи и брака.

— Чепуха, — говорю я своей внучке, — Себастьяну просто захотелось острых ощущений. — И уверяю ее, что конечно же шучу по поводу своих поклонников и буду верно ждать возвращения мужа. И это святая правда — буду.

Нам каким-то чудом удалось скрыть от прессы, что Себастьян в тюрьме. Он — зять Серены и в этом качестве может привлечь к себе внимание. И сколько я ни убеждаю ее, что скандальная реклама лишь повысит спрос на ее книги, она не соглашается, говорит, чем больше публика знает о скелетах в твоем шкафу, тем меньше хочет покупать твои книги, и уж чего ей совсем не надо, так это жалости из-за незадачливого зятя. В свои семьдесят три года она продолжает работать — романы, сценарии, иногда статьи для журналов, ведь если вы сами себе начальство, всегда приходится платить налоги за предыдущий год.

Когда Себастьяна посадили, Серена выплатила наш кредит за дом, так что теперь мне худо-бедно удается справляться с текущими расходами. Толику денег дает моя художественная галерея; даже нынче, в век концептуального искусства, нормальные люди продолжают покупать картины в рамах. Раз в полтора-два месяца Серена заказывает билет в Амстердам и летит первым классом навестить Себастьяна, ее сопровождает муж Кранмер — он намного моложе ее, и все же в свои пятьдесят пять на роль юного пажа не очень-то подходит — или кто-то еще из членов семьи. Мы все в нашей семье поддерживаем друг друга как умеем. Я обычно летаю одна на EasyJet из Бристоля за четверть цены.

Я чувствую незримое присутствие Мартина, он недоволен: Хетти слишком долго болтает по телефону, лучше бы она уделяла больше внимания ему. В его семье не принято болтать. Я слышу, что он включил где-то в квартире радио, слышу, как он ходит. Что ж, он прав. Когда мужчина работает и приносит в дом деньги, а женщина нет, надо уважать его интересы, это только справедливо.

— Пора закругляться, — говорю я. — Очень рада, что ты позвонила. У меня правда все хорошо, и я думаю, тебе надо вернуться на работу.

— Спасибо, бабуля, что согласилась, — говорит она, но не кладет трубку. — Ты о Себастьяне не волнуйся, он выдержит. У него есть живопись, это такая поддержка. Помню, прабабушка сказала перед смертью, когда еще шел процесс, что в тюрьмах хотя бы нет сквозняков, пусть считает, что ему повезло.

У прабабушки Хетти, Ванды, было три дочери: Сьюзен, Серена и Фрэнсис, младшая, то есть я. И Фрэнсис родила Лалли, а Лалли родила Хетти, а Хетти родила Китти. Ванда умерла в тот день, когда Себастьяна приговорили к трем годам тюрьмы, так что у ее дочерей, хоть и тяжело переживавших утрату, появилось время и силы навещать его в тюрьме. Я вовсе не утверждаю, что она сознательно приурочила свою смерть к этому дню, заботясь о благе Себастьяна, но это было бы вполне в ее духе. Она воспитала в нас чувство долга и ответственности по отношению к родным, ради которых нужно делать все возможное и невозможное. Наша старшая сестра Сьюзен умерла от рака, когда ей еще не было сорока. Мама была стоическая личность, но после смерти Сьюзен всю жизнь жаловалась, что ей холодно. И панически боялась сквозняков.

Хетти ни разу не была в тюрьме у Себастьяна, хотя всегда расспрашивает о нем и пишет ему письма. Что ж, сначала она была беременна, теперь вот у нее грудной ребенок, и конечно Мартину удобнее, чтобы она к Себастьяну не ездила, хотя, конечно, вслух он этого не говорит. Не следует забывать о его работе в журнале и политических амбициях. На следующих выборах он хочет выставить свою кандидатуру в парламент, и зачем ему такое пятно на репутации, как сидящий в тюрьме родственник, хоть и не кровный.

— Сейчас, милый, — говорит она Мартину, — иду. Кажется, я положила ключ от машины в ящик с подгузниками. — Она прощается со мной и кладет трубку.

Себастьян в тюрьме

Себастьяну разрешаются два свидания в неделю, если в тюрьме “Бейлмер” не происходит ничего экстраординарного, и до сих пор все шло гладко. Тюремное начальство поощряет его занятия живописью. Его даже перевели в другую камеру, где можно поставить мольберт. Начальство ценит в своих заключенных творческую активность. Картинами Себастьяна можно украсить стены этого мрачного учреждения. Как-никак он член Королевской академии искусств. И еще он готовит вкуснейший карри для сокамерников в своем блоке. Никто его не изнасиловал, даже не обругал нецензурно. Надзиратели обращаются к нему “мистер Уотт”. И все равно “Бейлмер” — страшное, наводящее ужас место, где кровь леденеет от громких окриков и лязга замков, однако ведь злодеи зверствуют не все двадцать четыре часа в сутки, и если ты постараешься не попадаться им под горячую руку, когда они жаждут крови, то жить вполне можно. Так говорит нам Себастьян.