Выпусти птицу! - Андрей Вознесенский

«На суде, в раю или в аду…»

* * * На суде, в раю или в аду,скажет он, когда придут истцы:«Я любил двух женщин как одну.Хоть они совсем не близнецы».

Все равно, что скажут, все равно!Не дослушивая ответ,он двустворчатое окнозастегнет на черный шпингалет.

Отцу

Отец, мы видимся все реже-реже,в годок – разок.А Каспий усыхает в побережьеи скоро станет –     как сухой морской конек.

Ты дал мне жизнь.         Теперь спасаешь Каспий.Как я бы заболел когда-нибудь,всплывают рыбы        с глазками как капсюль.Единственно возможное          лекарство –в них воды     Севера        вдохнуть!

И все мои конфликтовые            смуты –«конфликт на час»пред этой, папа, тихою          минутой,которой ты измучился сейчас.

Поможешь маме вытирать тарелки…Я ж думаю: а) море на мели,б) повернувшись, северные             рекиизменят вдруг вращение            Земли?в) как бы древних льдов не растопили…

Тогда вопрос:    не «сколько          ангелов на          конце иголки?», носколько человечества уместится               на шпилеЭмпайр Билдинг и         Останкино?

Заплыв

Передрассветный штиль,александрийский час,и ежели про стиль –я выбираю брасс.

Где на нефрите бухтпо шею из воды,как Нефертити бюст,выныриваешь ты.

Или гончар какойнаштамповал за мигнаклонный     частоколста тысяч шей твоих?

Хватаешь воздух ртомнад струйкой завитой,а главное потом,а тело – под водой.

Вся жизнь твоя, как брасс,где тело под водой,под поволокой фраз,под службой, под фатой…

Свежо быть молодой,нырнуть за глубинойи неотрубленнойсмеяться головой!..

…Я в южном полушариина спиночке лежу –на спиночке поджареннойваш шар земной держу.

«Проснется он от темнотищи…»

* * * Проснется он от темнотищи,почувствует чужой уюти голос ближний и смутивший:«Послушай, как меня зовут?»

Тебя зовут – весна и случай,измены бешеной жасмин,твое внезапное: «Послушай…» –и ненависть, когда ты с ним.

Тебя зовут – подача в аут,любви кочевный баламут,тебя в удачу забывают,в минуты гибели зовут.

Свет вчерашний

Все хорошо пока что.Лишь беспокоит немногоЛамповый, непогашенныйсвет посреди дневного.

Будто свидетель лишнийили двойник дурного –жалостный, электрическийсвет посреди дневного.

Сердце не потому лисчастливо, но в печали?Так они и уснули.Света не выключали.

Проволочкой накалившейсятем еще безутешней,слабый и электрическийс вечера похудевший.

Вроде и нет в наличии,но что-то тебе мешает.Жалостный электрическийк белому примешался.

«Теряя свою независимость…»

* * * Теряя свою независимость,поступки мои, верней, видимостьпоступков моих и суждений,уже ощущают уздечку,и что там софизмы нанизывать!

Где прежде так резво бежалось,путь прежний мешает походке,как будто магнитная залежьпритягивает подковки!Безволье какое-то, жалость…Куда б ни позвали – пожалуйста,как набережные кокотки.

Какое-то разноголосье,лишившееся дирижера,в душе моей стонет и просит,как гости во время дожора.

И галстук, завязанный фигой,искусства не заменитель.Должны быть известными – книги,а сами вы незнамениты,чем мина скромнее и глуше,тем шире разряд динамита.

Должны быть бессмертными – души,а сами вы смертно-телесны,телевизионные ушине так уже интересны.Должны быть бессмертными рукописи,а думать – кто купит? – бог упаси!

Хочу отреченья простогоот черт, мне приписанных публикой.Монархия первопрестольнаяв душе уступает республике.Тоскую о милых устоях.

Отказываюсь от затворничествадля демократичных забот –жестяной лопатою дворничьейрасчищу снежок до ворот!

Есть высшая цель стихотворца –ледок на крылечке оббить,чтоб шли обогреться с морозцаи исповеди испить.

«Наш берег песчаный и плоский…»

* * * Наш берег песчаный и плоский,заканчивающийся сыройпечальной и темной полоской,как будто платочек с каймой.

Направо холодное море,налево песочечный быт.Меж ними, намокши от горя,темнея, дорожка бежит.

Мы больше сюда не приедем.Давай по дорожке пройдем.За нами – к добру по приметам –следы отольют серебром.

Пасата

Купаться в шторм запрещено.Заплывшему – не возвратиться.Волны накатное бревнорасплющит бедного артиста!

Но среди бешеных валовесть тихая волна –         пасата,как среди грома каблуковстопа   неслышная        босая.

Тебя от берега влечетне предрассудок бесшабашный,а ужасающий расчет –в открытом море        безопасней.

Артист, над мировой волнойты носишься от жизни к смерти,как ограниченный дугойлатунный     сгорбленный           рейсфедер!

Но слышит зоркая спинасреди безвыходного сальто,как зарождается волнас протяжным именем – пасата.

«Пасата,    возвращающая волна,              пасата,запретны мои заплывы,           но хлынула тишинавозврата,я обожаю воду –       но что она без земли?                Пустая!Я обожаю свободу –          но что она без любви,пасата? 

Неси меня, пока носишь,           оставишь на берегу, –будь свята! 

Я встану    и, пошатываясь,          тебя поблагодарю,но ты растворишься в море,          не поглядев,               пасата…»

«Память – это волки в поле…»

* * * Память – это волки в поле,убегают, бросив взгляд, –как пловцы в безумном кроле,озираются назад!

«Ты поставила лучшие годы…»

* * * Ты поставила лучшие годы,я – талант.Нас с тобой секунданты угодливоразвели. Ты – лихой дуэлянт!

Получив твою меткую ярость,пошатнусь и скажу как актер,что я с бабами не стреляюсь,из-за бабы – другой разговор.

Из-за Той, что вбегала в июле,что возлюбленной назвал,что сейчас соловьиною пулейубиваешь во мне наповал!

Охотник

Я иду по следу рыси,а она в ветвях – за мной.Хищное вниманье высиощущается спиной.

Шли, шли, шли, шли,водит, водит день-деньской,лишь, лишь, лишь, лишья за ней, она за мной.

Но стволы мои хитры,рыси – кры…

Олень по кличке «Туманный Парень»