Верность - Захарий Захариев

Он думал о том, что сегодня, часам к четырем дня, почта придет в его село. И все узнают, что он, сын Златана Дойчинова, брат Томы, сын доброй тети Драги, поднял руку на русского человека. «Как встретит эту новость мама? Как она переживет это?» — спрашивал себя Горан.

В дверь постучали, но он не отозвался.

— Господин Златанов! К вам уже в третий раз приходит девушка. Она просит впустить ее. Говорит, что ваша сестра, — услышал он за дверью голос хозяйки.

«Это Сийка!» Горан обрадовался. Ей он постарается объяснить все, она поймет его.

— Пустите ее, — отозвался Горан.

Сийка встала в дверях. Она смотрела на него враждебно, отчужденно. Видно, собиралась что-то сказать, но его вид привел ее в замешательство.

Горан пригласил ее сесть, в руках у нее он заметил злосчастную газету.

— Пришла мама, — как можно спокойнее старалась говорить девушка, — и вот! — Она показала ему газету. — Она никогда не покупала газет, но сегодня весь город говорит о том, что какой-то наш летчик сбил русский самолет. Она посмотрела на твой портрет и обмерла. Дома мама плакала и все жалела тетю Драгу. Ты запятнал весь наш род изменой! Я не хотела этому верить, но вот — читай!

Она развернула газету.

— Что же ты вчера умолчал о своем подвиге?! От радости потерял голову? Герой! — произнесла Сийка с презрением. — Люди проклинают тебя.

Горан понял, как беспардонно обошлись с ним фашистские угодники. И ничем нельзя оправдаться, если бы даже он и решился на это сейчас.

Златанов улыбнулся, стараясь успокоить девушку.

— Ты настоящая болгарка, Сийка. Предателей надо ненавидеть. Я не сержусь.

— Ты сошел с ума? — прервала его Сийка. — Говоришь так, будто ты здесь ни при чем!

— Мне трудно объяснить тебе, Сийка, но, поверь мне, все, что написано в этой паршивой газете, — ложь. Придет время, и люди узнают правду. Скажи своей матери: совесть моя чиста. Я не стрелял в русских.

Сийка слушала его и чувствовала: слова его шли из глубины сердца… Так не мог говорить подлец. И все-таки…

6

Генерал Брадов сидел за столом командира эскадрильи, положив тяжелые кулаки на пухлую папку с бумагами. Старый вояка отдавал предпочтение общевойсковой форме. Перейдя в авиацию, он не пожелал поменять мундир, которым гордился. Ему никто не возражал, хотя удивлялись его чудачеству. Чуть поодаль, напротив, сидели два полковника, прилетевшие с ним из Софии.

Обстановка в кабинете показалась генералу весьма скромной для важной миссии, которую ему предстояло выполнить. Его внимание привлекла большая карта Восточного фронта, занявшая почти всю противоположную стену. Красный шнурок, прикрепленный иголками, обозначал линию фронта.

Генерал неожиданно встал перед картой. Сухощавый, подтянутый, он выглядел моложаво, хотя волосы у него были седые. Чем-то он напоминал старого актера. Он не позволял себе необдуманных жестов, движений, слов.

— Они вернули себе почти все. — Он указал на территорию Советского Союза. — Но, я думаю, здесь они и остановятся.

— Было бы хорошо, — раздалось в ответ.

— Господа! Я смотрю спокойно на эти события. Так называемые 2-й и 3-й Украинские фронты уже четыре месяца ведут бои местного значения. Значит, у русских нет намерений переходить свою границу.

— Но ведь начали перелетать и к нам, — осмелился заметить один из полковников.

— Нас вводят в заблуждение, господа. Большого наступления на Бухарест, а оттуда на Болгарию не будет. Есть много оснований для того, чтобы думать так. Во-первых, до сих пор они дрались на своей земле, за свои дома, одним словом, за свои интересы. Теперь это кончилось. Во-вторых, Красная Армия измотана, три года войны не шутка. В-третьих, — он в упор взглянул на полковников, — скажу вам доверительно, господа: мы ведем секретные переговоры с Западом. Они должны опередить русских.

В это время постучали в дверь. Адъютант выпрямился, стукнул каблуками и доложил:

— Кандидат в офицеры Горан Златанов прибыл!

Генерал сел за стол и кивнул головой. Вошел Горан.

Генерал встал и театральным жестом приветствовал его.

— Господа! Я вызвал кандидата в офицеры Златанова, чтобы поздравить его с героическим подвигом и предупредить, что сегодня перед всем личным составом от имени немецкого командования вручу ему Железный крест.

— Господин генерал, разрешите возразить…

— Мне говорили о вашей скромности, кандидат. А на самом деле, господа, это настоящий герой.

— Но я не видел советского самолета и, значит, не мог сбить его!

— Так вы все отрицаете?

— Это надуманный подвиг!

— Немецкие локаторы заметили исчезновение самолета, — с расстановкой произнес генерал. — Вы герой сегодняшнего дня, и мы гордимся вами. Вся печать славит ваше мужество. Болгарский народ должен знать, что у него есть славные сыны.

— Господин генерал! Вы же знаете, что локаторы не показывают, чей самолет сбит и кто его сбил. Чей-то самолет исчезает с экрана, и все. Все остальное сочинено. Но это не случайно, и вы тоже знаете об этом.

Генерал должен был закричать, поставить на место этого ничтожного кандидата, но он не повысил голоса.

Златанов воспользовался паузой, чтобы продолжить:

— Вы, господин генерал, хорошо знаете, что немцы потеряли два самолета и русские отлично выполнили свою разведку. Но об этом нельзя писать в газетах. И для того чтобы спасти свой престиж, немцы выдумали эту ложь. А вы подтверждаете ее.

Теперь генерал был взбешен.

— Кандидат Златанов! Вы забываете, где находитесь и с кем разговариваете!

— Не забываю, господин генерал. Я говорю с вами как болгарин с болгарином.

Эти слова еще больше смутили генерала. Нужно было спасать свое достоинство. А как? Раз немецкое командование приняло решение использовать этот случай в интересах общей победы… Неужели из-за твердолобости и несговорчивости этого летчика сорвать всю операцию?

— Садитесь и пишите сообщение в газету, — решительно обратился он к одному из полковников. — Так. Пишите: «Сегодня генерал Брадов… генерал Брадов вручил немецкий Железный крест герою-летчику Горану Златанову, который…» Остальное известно вам из газет! Напишете и доложите. В конце добавьте: «Златанов рассказал, как обнаружил советский самолет, как с риском для жизни, израсходовав горючее, вышел победителем из схватки с советским разведчиком».

— Это фальсификация! Я протестую! — с негодованием выкрикнул Горан.

— Вы подлец, Златанов! Боитесь Красной Армии! Она не вступит на Балканы! За недостойное поведение даю вам двадцать суток домашнего ареста!

7

Сельский староста поджидал тетю Драгу во дворе. Она шла с полными ведрами, когда староста окликнул ее и, потрясая газетой, засеменил навстречу.

— Драга! Читала газету? Портрет твоего сына напечатали!

Женщина устало поставила ведра и встала как вкованная.

— Живой? — спросила она испуганно.

— Не пугайся. Жив, здоров, да еще героем стал. Дай, думаю, побегу обрадую старуху. Есть у тебя два разбойника, так хоть третий человеком стал. Бери, читай!

Староста отдал ей газету и, считая свой долг исполненным, исчез со двора.

Старая женщина держала в руках газету, боясь развернуть ее и чувствуя недоброе, — ведь новость ей принес ненавистный всем староста.

Симеон спал, он поздно вернулся, и матери не хотелось его будить. На душе у нее было неспокойно. Она знала, что староста наведывается в их дом неспроста, шпики не сводят глаз с Томы. Успеет ли он уйти в горы? Была ли она спокойна за Горана? Нет, она не припомнит такой минуты. А эти чемоданы… Друзья Горана, которые навещали ее, передавали посылки, которые Симеон и Тома переправляли к партизанам.

Сын ее Горан жив, он смотрит на нее с портрета. Но она не радуется. «Сбил советский самолет!» — читает она по слогам. И душат ее слезы, и не мил ей белый свет. Дрожащими руками она придерживает очки, связанные суровой ниткой, и смотрит на фотографию.

— Вот уж чего не ожидала! Неужели это правда, сынок?! Что мне сказать людям? Спросит меня Пена Минкина — ты же знаешь ее, сынок, у нее сына фашисты расстреляли, что я отвечу ей?

Она вспомнила Горана ребенком, непоседливым, бойким мальчишкой. А в школе учился лучше всех. А в праздник Кирилла и Мефодия каждый раз Горан читал на площади стихи. Там собиралось все село. Мать слушала его, и сердце ее заходилось от счастья. И вот он летчик. Ни на минуту не покидает ее тревога за него. Однажды он пролетал над селом — низко-низко. Все высыпали на улицу — и стар и мал. Славка тоже. Она не скрывала своей радости.

Мать смотрела на портрет в газете, и перед ее глазами проходила вся жизнь ее старшего сына.

— Господи, господи, что же это такое? — простонала она.

Старуха позвала сыновей. Симеон решил, что случилась беда. Он еще никогда не видел мать в такой тревоге: черный платок сбился с головы, седые волосы обрамляли суровое, потемневшее лицо.