Убийство болгарского дипломата - Закария Эрзинчлиоглу

Паша немного подумал.

— Мне кажется, что из всех гостей, присутствовавших на обеде у лорда Эверсдена, ни у кого не могло быть такого мотива. Все эти люди занимают высокие дипломатические посты, и я совершенно не представляю, что любой из них мог бы выиграть, совершив подобное деяние.

— Не кажется ли вам в таком случае вполне логичным предположение, что убийство действительно совершил агент вашего правительства? Полковник Юсуфоглу стоял на коленях рядом с умирающим Симеоновым; Симеонов, похоже, в последние мгновения своей жизни обвинил его в убийстве; граф Балинский убежден в его вине. По всей видимости, нет никаких улик, которые изобличали бы кого-то другого. Как тут не прийти к выводу, что убийца — полковник?

Паша смотрел на Холмса со смешанным выражением изумления и раздражения.

— Мистер Холмс, — проговорил он, — зачем вы говорите о таких выводах, если сами убеждены в том, что они неверны?

— Почему же вы, ваше превосходительство, полагаете, что я считаю эти выводы неверными?

— Потому, что вы только что сказали мне, что катастрофу можно будет предотвратить. Вы не сказали бы так, если бы были убеждены в виновности полковника Юсуфоглу.

На губах Холмса появилась едва заметная улыбка.

— Сначала надо понять, что мы подразумеваем под виновностью. Не стоит забывать, что в случае с любым убийством для выяснения личности убийцы огромное значение имеет его мотив.

Паша сдвинул брови:

— Боюсь, мистер Холмс, что, каков бы ни был мотив убийцы, его выяснение мало что изменит, если этим убийцей был Юсуфоглу. Желаете ли вы поговорить с ним сейчас?

Холмс кивнул, и паша позвонил в колокольчик. Вошел уже знакомый нам мрачный парень; паша что-то быстро сказал ему по-турецки, он ушел и через несколько минут вернулся в сопровождении высокого широкоплечего человека — полковника Юсуфоглу. Это был настоящий великан со смуглым лицом, густыми черными усами и пронзительным взором. Должен признаться, что мне он показался опасным типом, вполне способным при необходимости убить человека. Паша представил нас друг другу, и мы с Холмсом обменялись с полковником рукопожатиями, после чего он сел на стул, устремив на нас подозрительный взгляд.

— Полковник, — начал Холмс, — надеюсь, вы извините меня, если я буду говорить открыто и напрямик, поскольку на кону сейчас стоит слишком многое. Вам, без сомнения, известно, что вы — главный подозреваемый в убийстве Антона Симеонова. Что вы можете сказать в свою защиту?

— Я не убивал болгарина, — бесстрастно ответил полковник.

— Кто же в таком случае его убил?

— Насколько я понимаю, это ваша задача — найти ответ на этот вопрос.

— Тем не менее мне было бы интересно узнать ваше мнение.

— Я не был свидетелем выстрела, так откуда же мне знать, кто его совершил?

— Что вы имели в виду, когда сказали графу Балинскому, что он знает правду?

— Я хотел сказать, что ему должно быть известно, что у меня не было никаких причин совершать убийство. Даже он должен понимать, что это вызвало бы те самые последствия, которые все мы желали предотвратить.

— Что означали ваши слова «Спросите сами себя, кто убийца»?

Военный атташе беспокойно поерзал на стуле.

— Я предлагал ему подумать получше.

Я заметил, что Орман-паша смотрит на полковника с беспокойным выражением на лице, словно находит его ответы на вопросы Холмса слабыми и неубедительными.

Холмс вскочил со стула:

— Благодарю вас, полковник! Вы рассказали все, что мне нужно было узнать.

Полковник поднялся на ноги, глядя на Холмса со смешанным выражением злости и страха, потом повернулся к Орман-паше и сказал ему что-то по-турецки. Паша кивнул. Полковник еще раз сверкнул глазами на Холмса и быстро вышел из кабинета.

— Орман-паша, — сказал Холмс, когда за полковником закрылась дверь, — есть ли среди служащих посольства кто-нибудь, кто знает болгарский язык?

— Я сам говорю по-болгарски, мистер Холмс, — с некоторым удивлением ответил паша.

— Замечательно. В таком случае, может быть, вы сможете сказать мне, верен ли мой перевод вот этой болгарской фразы? — И он протянул паше небольшой листок бумаги.

Паша взглянул на листок, и меня поразило, как явственно он вздрогнул.

— Что это значит, мистер Холмс? — воскликнул он. — Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать, что это дело еще сложнее, чем нам казалось поначалу. Верен ли перевод?

— Верен, мистер Холмс, — ответил паша, удивленно и недоверчиво качая головой.

На обратном пути Холмс остановился у почтового отделения, чтобы отправить телеграмму. Затем он отправился в клуб «Диоген» навестить Майкрофта, а я продолжил путь на Бейкер-стрит в одиночестве. Когда Холмс наконец вернулся домой, он прошел прямиком к каминной полке, и, к моему ужасу, в руках у него появился шприц, при помощи которого он потакал своей единственной слабости.

— Дорогой Холмс, — воскликнул я, — расследование закончено?

— Да, Ватсон, я пришел к окончательному выводу по этому делу.

Мы поужинали в тишине и спокойствии. Встав из-за стола, Холмс сказал:

— Завтра утром мы отправимся в Сток-Морден спасать мир. Советую лечь спать пораньше, Ватсон.

И он удалился в свою спальню, а я пошел в свою в невеселом расположении духа.

На следующее утро к Холмсу вернулось бодрое настроение. Сразу после завтрака мы отправились на вокзал Виктории. Когда мы прибыли в Ройстон-мэнор, я заметил череду запряженных великолепными лошадьми богатых карет, которые двигались по широкой гравиевой дороге, ведущей к особняку. Старый дворецкий провел нас в гостиную, где, к моему изумлению, уже собрались все действующие лица недавней трагедии. Лорд Эверсден сидел в своем кресле, Орман-паша — на диване рядом с ним. На том же диване расположился барон Нопчка, а господин Леонтиклес и полковник Юсуфоглу заняли кресла напротив. Граф Балинский, словно считая ниже своего достоинства разделять такую компанию, сидел немного в стороне, у окна. Майкрофт Холмс занял стул с прямой спинкой, стоящий у столика за диваном.

Когда мы вошли, лорд Эверсден встал и подошел поприветствовать нас.

— Я получил вашу телеграмму, мистер Холмс, — сказал он. — Как видите, все в сборе. Инспектор Лестрейд приедет примерно через час.

Министр жестом пригласил нас сесть, и я опустился на стул рядом с бароном Нопчкой. Холмс отклонил приглашение и остался стоять.

— Джентльмены, — начал Холмс, — я рад сообщить вам, что я раскрыл преступление, бросившее тень на международные отношения в Европе. К сожалению, вероятность того, что нам удастся привлечь преступника к ответственности, невелика, ибо мы имеем дело с чрезвычайно хитрым негодяем. В результате предпринятого мной расследования я пришел к выводу, что в особняк проник вооруженный грабитель. Ему удалось незамеченным пробраться на второй этаж, где на него наткнулся господин Антон Симеонов. Прежде чем Симеонов успел поднять тревогу, грабитель выхватил револьвер и выстрелил, опередив свою жертву, — ведь Симеонов тоже достал оружие. Затем убийца сумел спрятаться за большим креслом в коридоре. Когда все вы ушли оттуда, он выпрыгнул из окна, уничтожил все следы и удалился. Весьма маловероятно, что его когда-либо удастся арестовать.

Все мы смотрели на Холмса в великом удивлении. Лорд Эверсден сказал:

— В это невозможно поверить, господин Холмс. Нет никаких оснований считать, что все произошло именно так, как вы говорите.

И министр в волнении обернулся к Майкрофту, который, один из всех присутствующих, слегка кивал головой с понимающей улыбкой на губах.

Граф Балинский презрительно фыркнул.

— И вы думаете, что мое правительство будет удовлетворено подобной историей, таким неприкрытым вымыслом? — Он поднялся на ноги. — Прошу меня простить, лорд Эверсден, но я должен отправить телеграмму в Санкт-Петербург.

И граф, с улыбкой мрачного удовлетворения на губах, сделал несколько шагов по направлению к выходу, но Холмс преградил ему путь.

— Дорогой граф, — резко сказал он, — я настоятельно советую вам вернуться на место. История, которую я только что рассказал, разумеется, гораздо предпочтительнее для вашего правительства — и для вас лично, — чем другая версия событий, которую я намерен изложить сейчас.

Граф смерил Холмса злобным взглядом, но постепенно ярость на его лице сменилась выражением настороженной подозрительности. Холмс вернулся на свое место, граф же еще несколько секунд оставался стоять, где стоял. В воздухе повисло напряжение. Наконец граф медленно подошел к своему стулу и сел.

— Главной сложностью в расследовании этого дела, — заговорил Холмс, — было отсутствие мотива — кроме того, разумеется, что мог бы быть у агентов турецкого правительства, ежели убийство вознамерились бы совершить они. Глупость подобного предприятия, особенно в нынешней политической атмосфере, настолько очевидна, что его вероятность представлялась крайне сомнительной. Это преступление не только не способствовало, но и весьма осложнило бы осуществление целей турецкого правительства, так что от этой версии я отказался с самого начала. Однако это не значит, что убийство не мог совершить турок по каким-либо далеким от политики причинам. Это тоже представлялось маловероятным, поскольку человек, замысливший такое преступление, должен был прекрасно понимать, какое политическое толкование будет дано ему некоторыми людьми.