А! А! Мадагаскарка - Ольга Коренева

За трапезой матушка рассказывала про афонского старца Иоакима. Собрались все сёстры и гости – восемь паломников. На тарелках красовалась румяная жареная картошка и солёные рыжики. Были бутерброды с сыром. День был скоромный. История старца – о днях его молодости и удивительном случае – была такая интересная и необычная! Иоаким, будучи молоденьким священником в Штатах, очень переживал, что американские священнослужители гладко выбриты, нет у них бород. Он молился Богородице по этому поводу, и у него самого вдруг выросла роскошная густая длинная борода (видимо, до этого не росла такая). Она была до земли, и он носил её в мешочке на шее.

Вот это да! – подумала Эмма. – Борода в мешочке, надо же! Круто!

Дни летели стремительно. Она потеряла счёт времени. Когда всё время что-то делаешь, что-то новое узнаёшь, годы прошмыгивают быстро. Эмма уже была в статусе послушницы. Ей поручали серьёзные дела.

Как-то летом она шла через двор к храму, служба уже началась, и слышно было пение – на клиросе звучал голос Лизы, батюшкиной жены, и вдруг детский голосок крикнул: папа! Это Лиза держала на руках малышку. И тут маленькая девочка стала тоненько и звонко подпевать. Эмма улыбнулась и вошла в храм.

И вот наступила осень. Случилась беда. Батюшку Никодима отзывали из монастыря – его назначили настоятелем в храм Святителя Николая на Командорские острова, а именно – на один из четырёх, на остров Беринга, в село Никольское. Это в тех местах единственный населённый пункт, там живёт всего около 600 человек - алеуты, русские, и помеси. 

Все были в ужасе. Батюшка ходил бледный, испуганный, в глазах стояли слёзы. Свою последнюю службу он вел с трудом, голос дрожал, он несколько раз сбивался.

В монастыре только об этом и судачили. Прихожане тоже были в курсе. Говорили: матушка лежит в обмороке. Говорили: там, в алеутском районе, на островах этих – страшный холод, жуткая сырость, люди живут в черных от сырости гниющих бараках, и там много пингвинов, которые очень вонючие и такие кусачие, как наши гуси – гонятся за человеком и клюют, клюют, больно так. Говорили: там люди дикие, поклоняются лодкам и рыболовным снастям, там из еды – только рыба, которую все ловят, больше там нечем заняться.

- Ну, не так уж всё ужасно, - успокаивал отца Никодима монастырский юрист Юра. – Глянь в интернет, есть и хорошее. На островах не только рыба, есть ещё и морские котики, и голубой песец. Там даже краеведческий музей есть.

- И что в этом музее, пингвины? – с горечью спросил батюшка.

- Нет, всё гораздо интереснее. Там есть один скелет морской коровы. Этих скелетов в мире осталось всего одиннадцать. Представляешь, эта дива морская обитала там до того момента, как Командоры стали местом для пополнения припасов: «коров» истребили очень быстро, буквально за 40 лет. Морские коровы не имели средств к борьбе за существование, оттого не сумели выжить. Представляешь, эти существа весили 200 пудов, а в длину были больше 9 метров!

- Ну и что? – горько усмехнулся отец Никодим. – Ладно, - обречённо вздохнул он, - будем налаживать там жизнь.

Прощание было грандиозным. Какой великолепный стол с пирогами, с ароматным чаем и с пирожными собственного приготовления! И компот такой наваристый! И варенье! В трапезную набились почти все прихожане. За столами сидели очень плотно. Эмма оказалась рядом с Юрой, молоденьким юристом. Все тихо переговаривались. Несчастный батюшка со своим поникшим семейством сидел во главе сестринского стола.

Эмма медленно жевала пирог с рыбой и думала: ну почему всё так случилось, за что всё это, ну за что? 

Мысли перекидывались с одного события на другое. Снова вдруг вспомнила Пашу. Потом задумалась о себе. И почему-то – о Заповедях.

- Юр, вот скажи, а для чего надо соблюдать заповеди? – повернулась она к юристу.

Он проглотил еду и ответил:

- Да чтобы не навлечь на себя большие беды. Это – техника безопасности.

Просто и понятно, - подумала Эмма.

Она решила в последний раз поисповедоваться у батюшки Никодима. Он должен был провести ещё одну службу перед отбытием.

Вечером они с Леной и Надей мыли посуду. Это были горы тарелок, чашек, кастрюль, сковородок, ложек и вилок. Жуткая уйма! Мыли несколько часов подряд. На помощь пришли прихожанки. Справились наконец-то, уф!

Перед сном они всей кельей – Эмма, Надя и Вера – долго молились. Сначала – обычные вечерние молитвы, Апостол и Евангелие. Потом – за отца Никодима с семейством, клали за них поклоны.

Было уже очень поздно, когда легли спать. Эмма уснула мгновенно.

На следующий день она заболела. Жуткая головная боль, тошнота, слабость. Это дало себя знать переутомление и переживание.

Оклемалась она дня через два. И с утра пораньше помчалась в храм на исповедь.

Служба уже началась, тепло сияли свечи, густо благоухал ладан, Эмма нежно и радостно жмурилась. Она очень хотела поговорить с отцом Никодимом, рассказать ему о глубоком, важном, насущном.

Но что-то странный голос у батюшки Никодима, очень уж низкий, что это с ним? И тут она увидела его - невысокий, широкий в плечах, с русой бородкой, круглолицый… Да это же не он! Это же…Да это…

Это другой батюшка! Значит, отец Никодим уже отбыл. Ну да, конечно! Они же потом всем монастырём за него молились! Как она могла забыть!

Эмма расстроилась. Чуть не плача, она встала в правый придел храма.

Но голос какой-то очень уж знакомый. Да и фигура… И лицо… Не может быть! Но… Да, это он! Точно, он! Но как? Как?

- Кто этот батюшка? - тихо спросила она у прихожанки рядом.

- Это наш новый, отец Илларион, - шёпотом ответила та.

На исповедь она встала последней. И когда подошла к нему, убедилась окончательно, что это он! Паша! В рясе он казался выше и стройнее. Русая курчавая бородка очень шла ему.

- Я не буду исповедоваться у лгуна! – сказала она с вызовом, глядя ему в глаза. – Ты Паша, а не Илларион!

- Это моё имя в постриге. Я иеромонах, - ответил он спокойно.

- Ну, ладно, верю. Но в остальном ты мне всё врал! – резко сказала Эмма.

- Я был честен, - ответил он.

- Ты врал, что ты сын известного поэта, что та самая зонтница – твоя семейная, ты же всё врал, ну не было сына с именем Павел у поэта того знаменитого! 

- Я говорил правду, - сурово ответил священник. – Моя мать была молоденькой журналисткой, когда её соблазнил тот любвеобильный рифмоплёт. Обрюхатил и бросил. Но она была гордая, скандалить не стала. А дед мой был атташе в Турции когда-то, и зонтницу ему в своё время, когда она, эта вещь, уже сделала своё дело, подарил ему консул. Было это в Стамбуле. Эту вещь я помню с детства, я туда прятал конфеты, которые таскал из вазы в гостиной. А потом она исчезла. Говорили, дед подарил её какой-то своей юной пассии, которая ему во внучки годилась.

- А как же ты стал бомжом? – не унималась Эмма.

- Я был честным следователем, выявил серьёзные преступления в верхних эшелонах власти, стал копать. Меня предупредили раз, два, но я продолжал, и напал на след. Тогда на меня напустили киллера. Хорошего такого киллера, умелого. Но он, как ни странно, промазал. И второй раз тоже я от него ушёл. Скрылся в облике бомжа. Отличная маскировка! Но потом вдруг попал под колёса выскочившей откуда ни возьмись тачке. Иномарка как из-под земли, мчалась на бешеной скорости. Мелькнуло в башке: ну, вот и всё! А оказалось – не всё. Чудо! И с убийцей чудо, и с машиной! После понял – Бог спас. Зачем он меня спас, почему? Наверно, чтобы я был с ним. И я ушел в монастырь. А костюмчик тот спортивный я тебе верну.

- Да ладно, - ответила Эмма. – ну его, костюмчик. Мне он уже не нужен.

- Ха, а ведь это ты меня исповедуешь, а не я тебя, - засмеялся священник.

Контакты

mailto: [email protected]

Тел.: [phone]