Русский дневник - Джон Стейнбек

― Я работала со многими людьми, но еще ни с кем мне не было так интересно.

…Суит-Лана привезла нас на Ленинские горы, и с этой высоты мы увидели весь город, увидели Москву, огромный город, который простирался до самого горизонта. По небу плыли черные кучевые облака, но солнце пробивалось из-под них и отсвечивало на золотых куполах Кремля. Это город больших новых зданий и старых маленьких деревянных домиков с деревянными кружевами вокруг окон, любопытный город с изменчивым настроением и со своим характером. Точных цифр относительно его населения я не знаю, но говорят, что между шестью и семью миллионами.

Мы не спеша поехали обратно в город. На обочинах росла капуста, а по обе стороны дороги был высажен картофель. Москва еще не рассталась с тем, что у нас называлось «военными огородами», ― у каждого был свой участок, засаженный капустой и картофелем, и владельцы яростно защищали свои угодья. За то время, что мы находились в Москве, двух женщин приговорили к десяти годам исправительных работ за то, что они украли из частного огорода три фунта картошки.

На обратном пути в Москву большая черная туча накрыла нас и пролилась дождем над городом. Вероятно, самое сложное в мире для человека ― просто наблюдать и принимать окружающее. Мы всегда искажаем картины нашими надеждами, ожиданиями и страхами. В России мы увидели многое, с чем не соглашались и чего не ожидали, и именно поэтому хорошо, что у нас с собой был фотоаппарат ― ведь он без предвзятости запечатлевает то, что видит.

Нам пришлось пожить в Москве, пока мы ждали разрешений выехать из города и поездить по стране.

Нас пригласили на встречу с временным руководителем Отдела печати. Он был одет в серую форму с квадратными погонами Министерства иностранных дел. У него были ярко-голубые, как бирюза, глаза.

Капа темпераментно говорил о фотосъемках. До этого времени он не имел возможности снимать. Собеседник заверил нас, что сделает все, чтобы как можно скорее получить для нас разрешение на фотографирование. Наша встреча была официальной и вежливой.

Потом мы отправились в Музей Ленина. Зал за залом-кусочек человеческой жизни. Мне кажется, что в мире не найдется более задокументированной жизни. Ленин, по всей вероятности, ничего не выбрасывал. В залах и в застекленных витринах можно видеть его записки, чеки, дневники, манифесты, памфлеты; его карандаши и ручки, его галстуки, одежда ― все здесь. А на стенах развешаны большие картины, на которых изображены эпизоды из его жизни, с самого детства. Каждое событие революции, в котором он принимал участие, также отражено на гигантских полотнах. На стенах укреплены его книги, высеченные из белого мрамора, названия ― в бронзе. Здесь находятся статуи Ленина, изображающие его в разных позах, а позже к нему присоединяется фигура Сталина. Но во всем музее нельзя найти изображения Троцкого. Троцкий, как учит русская история, перестал существовать и вообще никогда не существовал. Такой исторический подход нам непонятен. Это та история, которую хотелось бы иметь, а не та, что была на самом деле. Нет никакого сомнения в том, что Троцкий оказал огромное историческое влияние на русскую революцию. Не вызывает ни малейшего сомнения также и тот факт, что его смещение и изгнание имели большое историческое значение. Но для русской молодежи его никогда не было. Для детей, которые ходят в Музей Ленина и наглядно знакомятся с историей революции, Троцкого, хорошего ли, плохого ли, никогда не существовало.

В музее толпился народ. Здесь были группы советских солдат, дети, туристы из разных республик; каждую группу водил гид; своей указкой он или она показывали экспонаты, о которых шла речь.

Пока мы там были, в зал вошла большая группа сирот, родители которых погибли во время войны. Мальчики и девочки от шести до тринадцати лет, чистенькие и принаряженные. Они шли по залам и рассматривали широко открытыми глазами документированную жизнь покойного Ленина. Они с удивлением рассматривали его меховую шапку и пальто с меховым воротником, его ботинки; столы, за которыми он писал, стулья, на которых ОН сидел. Все, что касается этого человека, находится здесь, все, за исключением его юмора. И ничто здесь не говорит о том, что за всю свою жизнь он хоть раз подумал о смешном и легком, рассмеялся от всего сердца, что ему было действительно весело. Уверен, что все это было, но скорее всего история запрещала обнародовать эту сторону жизни. В музее приходит в голову мысль, что Ленин сам осознавал, какое место в истории он занимает. Он не только сохранял каждый клочок своих мыслей и записей, здесь были еще сотни его фотографий. Его фотографировали везде, в любых ситуациях, в разном возрасте, будто бы он предвидя, что в один прекрасный день будет открыт музей, который назовут Музеем Ленина.

Здесь царит тишина. Люди разговаривают шепотом, а гиды с указками говорят нараспев, будто читают молитву. Потому что этот человек перестал быть для русских просто человеком. Он уже не во плоти, а в камне, в бронзе, мраморе. Лысую голову и остроконечную бородку можно видеть повсеместно в Советском Союзе. Прищуренные глаза внимательно смотрят холстов и гипсовых скульптур.

Вечер мы провели в американском клубе, куда приходят отдыхать служащие посольства, солдаты и матросы из военного и морского атташатта. Подавали едкий пунш из водки с грейпфрутовым соком ― прекрасное напоминание о временах сухого закона. Маленьким оркестром дирижировал Эд Гилмор, aficionado[4] свинга. Сначала он назвал свой оркестр «Кремлевские вороны», но поскольку это не вызвало большого одобрения, он переименовал его в «Московских Водяных Крыс».

После торжественной обстановки Музея Ленина, где мы провели несколько часов, легкий шум, смех и некоторый беспорядок пришлись весьма кстати…

На следующий день мы поехали на воздушный праздник. Хотя это не считалось военным торжеством, все-таки проводили его Советские военно-воздушные силы. В Советской Армии у каждого рода войск свой праздник. Есть День танкиста, День пехоты, День военно-морского флота и День авиации. Поскольку все же праздник был полувоенным, нас попросили не брать с собой камеры. Довольно смешно, так как сюда были приглашены все военные атташе из всех посольств, а это люди, прекрасно разбирающиеся в самолетах. Мы же не отличали самолет от дырки в земле. Зато военные атташе, как нам казалось, возможно, понимали и запоминали все, что видели.

За нами пришла машина. Мы проехали по длинной улице, на которой было развешано множество красных флагов и флагов военно-воздушных сил. По обочинам шоссе были установлены большие портреты Сталина, Маркса и Ленина. Сотни тысяч Людей ехали к летному полю на трамваях, автобусах, сотни тысяч шли пешком.

Наши места находились на трибуне, и это, конечно, было ошибкой. Нам надо было быть на зеленом поле, откуда буквально миллионы людей наблюдали за воздушным парадом. День был жаркий, а от солнца некуда было укрыться. На ровном зеленом поле стояли палатки, в которых продавали прохладительные напитки и пирожки. Когда мы заняли свои места, вдруг послышался гул, который перерос в настоящий рев: все, кто стоял на поле, приветствовали Сталина, который только что приехал. Нам не было его видно, потому что мы сидели на другой стороне трибуны; Его появление было встречено не просто приветствиями, а гулом, как в гигантском улье.

Праздник начался почти мгновенно. Первыми выступили гражданские летчики-с заводов, из авиаклубов, женских организаций. Самолеты летели звеньями, сложными звеньями и делали это прекрасно. Они лихо следовали цепочкой за ведущим, делали «мертвые петли», повороты, пикировали один за другим.

Потом показались военные самолеты, летящие в спарке, тройками, пятерками, семерками, крыло к крылу, как одна большая машина. Это был превосходный полет, но не то, ради чего пришли люди. Пришли, чтобы увидеть новые типы самолетов, реактивные машины, самолеты турбореактивные. Наконец они появились. Некоторые из них взлетали почти перпендикулярно на огромной скорости, оставляя за собой на небе белые следы. И вот появились реактивные самолеты. Не знаю зачем, может, из-за иностранных обозревателей, самолеты пронеслись на высоте трехсот футов над землей, и к тому времени, как мы услышали звук, сами самолеты уже исчезли из поля зрения. Мы увидели три или четыре новые модели самолетов. У нас не было ни малейшего представления, чем они отличаются от других реактивных самолетов, нам они показались очень быстрыми. За весь парад пролетело всего два больших самолета, скорее всего это были бомбардировщики.

Затем перед нами разыграли воздушный бой. Появились самолеты «противника», навстречу поднялись самолеты-защитники, а с земли, откуда-то издалека, доносился рев и были видны вспышки батарей ПВО, и все поле вздрагивало от раскатов. Это было очень зрелищно, время от времени какой-нибудь самолет выпускал облако черного дыма и огня, штопором летел к земле и за холмом вспыхивало пламя кальция, создающее иллюзию взрыва. Это было по-настоящему захватывающее зрелище.