Вернадский - Геннадий Аксенов

Открывая перед студентами стройность и законосообразность природы, Менделеев укреплял в них уверенность в силе личности и ее способности преодолеть дурные обстоятельства, в том числе и общественные. Цитируемые воспоминания написаны через четверть века, и время только резче отпечатало смысл университетской жизни и общественные устремления молодежи, но главным образом — радость встречи Вернадского и его друзей с великими Учителями.

Сохранилась фотография, на которой он снят с Красновым и их гимназическим другом Ремезовым сразу после сдачи экзамена Менделееву в конце первого курса. Краснов и Ремезов сидят за столиком, а Вернадский стоит в характерной для него позе, углубившись в монументальный том. Это переплетенная студентами менделеевская «Химия».

* * *

Андрей Краснов, как и следовало ожидать, нашел себя сразу. Имея большой опыт исследований, он стал любимым учеником ботаника Андрея Николаевича Бекетова, в те годы ректора университета. Уже на втором курсе Краснов в одиночку ездил в далекие экспедиции для сбора редких растений и по-прежнему мечтал о тропиках.

Вернадский казался менее определившимся. Его интересовали все без исключения науки, и не только естественные. Пользуясь свободой посещения лекций, он с жадностью набросился на учебу. В течение первых двух лет учится практически на обоих отделениях своего факультета: на естественном и на математическом, не везде, правда, сдавая экзамены. С неменьшей силой его влекут не входившие в курс история, политэкономия, философия, даже филология. Он инстинктивно стремится к всеохватности, но опасается поверхностности. Составляет себе списки книг для чтения, из которых видно, что он читал на главных европейских языках, не дожидаясь переводов.

* * *

Кто не знал в молодости недовольства собой, страха перед жизнью и неуверенности в своих силах? Кто не хотел стать ловким в спорах, эрудированным и сожалел, что его уже знают таким — далеким от совершенства? Кто не рвался начать свою жизнь сначала? Иногда и в юном Володе Вернадском все рвется, мечется в каком-то отчаянии. Хочется бросить все и уехать туда, где его никто не видел, не знает его слабостей. В тропики! И начать жить подвижником науки, рыцарем истины. Чтобы действовать, надо разбираться в этой запутанной и противоречивой действительности, но чтобы знать, надо участвовать в жизни, ибо можно ли все постичь из книг? А может быть, уединиться, пока не снизойдет откровение? Пишет в дневнике, почему нельзя уехать отсюда далеко, в среду тех людей, где никто его не знает, где можно уединиться и предаться там одинокому, забытому учению, размышлению, пока не почувствует себя в силах выступить на арену деятельности. Но такие мечтательные порывы самоуничижения все-таки нечасты. Горестная рефлексия ненадолго овладевает им. Природная уравновешенность и здравый смысл берут верх. Зато укрепляется привычка самоанализа и ощущения себя в окружающем. Со студенческих лет он начинает летопись своей души.

Более или менее систематические записи многое дают, во внутреннем диалоге он вырабатывает сознательное отношение ко всему, в том числе и к себе самому. Вот запись от 12 мая 1884 года: «Чем больше в последнее время я углубляюсь в себя, тем больше я вижу свое малознайство, пустоту и недостаточность своей мысли. Несистематичность и неполнота знаний, неясность и необработанность общественных идеалов, слабость и непоследовательность характера — кажется, гнездятся во мне, завладели моим бедным умом. Я знаю, что меня многие считают чрезвычайно умным, развитым и т. п.; ожидают, что из меня выйдет что-нибудь замечательное; я сам часто более или менее сознательно укрепляю такие ложные представления и в то же время мне как-то невыразимо горько, больно и досадно, когда мне это высказывают в глаза, мне так и хочется выругать хвалящих меня и в бессильной злобе показать им, как бессилен, мелок, ничтожен. И самое главное, — нет строгой продуманности идей, они являются как — не пойму; нет силы характера — и от недостатка легко могу погибнуть. Я решился излагать на бумаге мысли, чтобы хоть немного систематичнее думать»3.

Он снова и снова размышляет о своем выборе. Наука? Да! Только познание принесет ему истинное наслаждение, высшие радости, не связанные с эгоистическими желаниями и стремлениями. Наука может сама по себе составить общественное служение, ведь знания его будут возвращены на пользу человека. Следовательно, цель — доставление «наивозможно большей пользы окружающим», а это возможно только в научных трудах.

Но не только наука. Он не машина для познания. Влечет сама жизнь, все впечатления бытия. Хочется везде побывать, все увидеть, посетить главные страны мира и моря, о которых читает в книгах, даже подняться в стратосферу (правда, думает, что у него не хватит для этого средств). Но, в конце концов, научная, художественная жизнь доставляет удовольствие лишь до тех пор, пока не обращаешь внимания на то, что творится вокруг. Тогда замечаешь, что развитие человечества таким путем — науки и культуры — некая условность. Они могут быть, а могут и не состояться из-за общественных условий. Дневник 11 мая 1884 года: «Чувство долга и стремление к идеалу завладевают человеком, смотрящим на науку обширным взглядом, а не взглядом специалиста, не видящего за пределами своей специальности и мнящего себя ученым. Они показывают, что нет данных, заставляющих считать неизбежным все лучшее и более полное развитие человечества, нет причин полагать, чтобы люди улучшались и могли всегда обладать даже той долей удовольствия, доставляемой наукой, искусством, благосостоянием. Видишь, что это может быть, а может и не быть; понимаешь, что условия, дозволяющие научную деятельность, могут быть уничтожены и что все, что делается в государстве и обществе, так или иначе на тебя ложится. И приходишь к необходимости быть деятелем в этом государстве или обществе, стараться, чтобы оно шло к твоему идеалу, чтобы как ты, так и другие после тебя достигали наивысшего счастья»4.

* * *

Всегда предполагалось, что студент — первое научное звание, что он делает собственную научную работу в доступном объеме или хотя бы серьезно интересуется той сферой знаний, основы которых приобретает в университете. Только тогда узнанное от других организуется собственной работой мысли, а не превращается в набор сведений.

И по той же непонятной причине, по которой на краткий миг истории вместе собрались лучшие научные силы страны в стенах одного университета, а может быть, уже по этой причине — образования «критической массы» ума и таланта — создалось студенческое научно-литературное общество (НЛО). Оно существовало недолго — с 1882 по 1887 год, как раз в годы учения Вернадского и его друзей, и оставило глубокий след в умах его сверстников. Многие известные и даже выдающиеся люди добром вспоминали этот источник вольномыслия, приобщения к науке и общественной мысли.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});